ENGLISHИСЛАМСКАЯ РЕСПУБЛИКА ПАКИСТАН (ИРП) - одно из крупнейших мусульманских государств (пятое по численности населения в мире) и единственное из них, которое имеет ядерное оружие, - переживает сегодня, может быть, самый сложный период в своей истории. Сочетание растущей террористической угрозы, подпитываемой радикальным исламизмом, талибанизации, этнического сепаратизма с финансово-экономическими трудностями привело к глубокому общенациональному кризису.
Западные политологи и журналисты любят выносить категоричный вердикт: объявляют ИРП "несостоявшимся государством". Однако на данный момент Пакистан при всех своих проблемах* (*В рейтингах государств мира, которые проводят преимущественно американские и другие западные институты, ИРП прочно занимает одно из последних мест (например, в докладе, подготовленном влиятельным американским журналом "Foreign Policy" (July-August 2009)) еще располагает потенциалом, чтобы консолидировать, реформировать общество и нанести поражение экстремистам. Разумеется, для этого нужно иметь четкое и адекватное представление о бедах, свалившихся на эту страну. Наиболее существенные их них: насаждение исламистских порядков в северо-западных районах страны на границе с Исламской Республикой Афганистан (ИРА), создание там опорных пунктов пакистанских, а также афганских талибов; активизация экстремистских группировок на восточном (индийском) направлении; распространение террористической угрозы из Пакистана по региональному периметру (Центральная Азия, Китай, Иран) с выходом на Россию, Европу Северную Америку и Тихоокеанскую Азию; рост наркоопасности по тем же азимутам; расшатывание государственных устоев ИРП, обострение национально-этнических противоречий, возможность распада страны; всплески напряженности в отношениях с соседями - Ираном, Афганистаном, вероятность столкновения с Индией.
В Пакистане любят поговорить о том, что экстремизм и терроризм к ним занесло извне. Поминают как "истинных виновников" пакистанских бед и русских, которые "все начали", вторгнувшись в Афганистан в 1979 году, и американцев, которые сейчас безуспешно сражаются в Афганистане. Нередко встречаются заявления (от официальных лиц в том числе), что террористической деятельностью в стране занимаются в основном не сами пакистанцы, а иностранные "злодеи" - афганцы, узбеки, арабы и даже чеченцы (о присутствии последних в рядах экстремистских группировок пакистанские власти упоминают часто, но доказательств не представили ни разу).
Если же уйти от конъюнктурных схем, то выяснится, что истоки терроризма и экстремизма в Пакистане (если не забираться в глубь столетий) следует искать в 1980-х годах, когда радикальные исламистские группировки создавались и пестовались тамошними спецслужбами, особенно наиболее крупной и влиятельной из них - Объединенным разведывательным управлением (ОРУ), для противодействия советскому присутствию в Афганистане. После вывода советских войск отряды моджахедов частично остались в Афганистане, приступив к "дележу добычи", а частично были перебазированы на индийский фланг в Южный Пенджаб и Азад Кашмир ("Свободный Кашмир" - отошедшая к Пакистану после предоставления независимости часть бывшего княжества Кашмир), чтобы вести джихад против "заклятого соседа". Связка между этими двумя экстремистскими течениями с тех пор не исчезла, напротив, даже укрепилась1.
Очередной период "взросления" воинствующего исламизма приходится на десятилетие 1990-х годов - время рождения и подъема афганского Движения "Талибан" (ДТ), которое на первых порах пользовалось поддержкой тех же американцев, а затем перешло под крыло ОРУ. Вплоть до 2001 года Исламабад обеспечивал финансовую и военно-техническую подпитку талибов, объективно способствуя тому, что идеи религиозного радикализма и обскурантизма все больше проникали в пределы самой ИРП. Неудивительно, что среди пакистанцев нашлись тысячи сочувствующих, которые отправились на подмогу "братьям по вере", когда после 11 сентября 2001 года США приступили к антитеррористической операции и вторглись в Афганистан, в то время как военный режим генерала П.Мушаррафа (просуществовал с октября 1999 г. по февраль 2008 г.) выступил в качестве союзника Вашингтона - под угрозой американского вторжения в Пакистан. Их отряды разгромили, многих участников интернировали, арестовали, бросили в местные тюрьмы или отправили в Гуантанамо, но силы талибов и идеи исламского радикализма были подорваны далеко не полностью.
По мере того как все больше выявлялась несостоятельность афганской стратегии Вашингтона, вооруженные исламисты занимались перегруппировкой и мобилизацией своих сил. В пакистанском приграничье расширяли зоны своего влияния полевые командиры, устанавливая талибские порядки на подконтрольной им территории. Они поддерживали своих соратников и по другую сторону кордона, наладив каналы поставок оружия, материально-технического снабжения ДТ. Обратно через границу (так называемый "южный маршрут") пошли потоки наркотиков, что стало основным источником финансирования экстремистов в обоих государствах.
Талибскому возрождению способствовали не только промахи американцев (ключевой - неспособность и нежелание создать необходимые условия для прихода к власти в ИРА самостоятельного и пользующегося общественной поддержкой правительства), но и непоследовательность контртеррористической политики П.Мушаррафа. Наряду с применением военной силы она была ориентирована на диалог с экстремистами, с которыми подписывали "мировые" соглашения. Подобная тактика давала лишь кратковременный успех, отодвигая конфронтацию с талибами "на потом". Это "потом" наступило летом 2007 года, после штурма исламабадского религиозного комплекса Красная мечеть (там, в центре пакистанской столицы, исламисты сосредоточили боевиков и оружие). Талибы развернули боевые действия по всему северо-западу, ответили волной терактов с использованием взрывников-смертников в крупнейших городах страны.
Доживавшему свои дни военному режиму удалось немного прижать экстремистов, однако пришедшее ему на смену (по результатам всеобщих выборов в феврале 2008 г.) "демократическое" правительство вновь сделало акцент на диалоге и примирении. Спустя полгода под давлением США боевые операции возобновились, перемежаясь очередными акциями "умиротворения". По словам одного из сведущих пакистанских политобозревателей, подобная тактика была только на руку талибам, позволяя им закрепляться на "проблемном" северо-западе, создавая там свои параллельные органы власти2.
Мумбайские события в ноябре 2008 года вновь привлекли внимание к деятельности джихадистских организаций (в Мумбаи "отличилась" наиболее крупная и боеспособная из них - "Лашкар-и-Таяба") и высветили весьма дозированную готовность Исламабада ограничивать и подавлять их активность. В то же время возникшая напряженность в отношениях с Индией послужила для руководства ИРП поводом приостановить боевые операции на северо-западе и даже поставить вопрос о возможности передислокации находившихся там воинских соединений на индийскую границу. Эта угроза в полной мере так и не была выполнена, однако талибы получили тайм-аут длительностью почти в полгода.
Бои на северо-западе возобновились только в конце апреля 2009 года после неудачи очередной "миротворческой" акции (соглашения с запрещенной организацией "Техрик-и-Нефаз-и-Шариат-и-Мухаммади", базирующейся в области Малаканд) и завершились восстановлением на этой территории конституционного порядка. Однако сколь бы ни были реальны успехи, нужно признать: кровопролития и немалых расходов по преодолению возникшего гуманитарного кризиса (более 2 млн. беженцев) можно было бы избежать, если бы Исламабад изначально не допускал уступок экстремистам.
Глубинные причины пакистанской непоследовательности нужно искать в "стратегических" соображениях правящей верхушки ИРП "и до, и после Мушаррафа". Так, те или иные экстремистские группировки или движения могли рассматриваться как "полезные" в плане обеспечения национальной безопасности. Например, джихадистские организации, практиковавшие вооруженные вылазки, диверсии и теракты в штате Джамму и Кашмир и других районах Индии, служили определенным средством давления на Нью-Дели. Исламабадские "стратеги" рассуждали примерно так: раз Индия объективно крупнее и сильнее Пакистана в экономическом и военном плане, то Пакистан вправе компенсировать свою уязвимость, негласно прибегая к услугам экстремистов.
ИРА - еще один сосед, с которым Пакистан связывают непростые отношения. В становлении движения талибов в 1990-х годах и созданного ими квазигосударства (так называемого Исламского эмирата Афганистан) верхушка ИРП (прежде всего армейская верхушка, которая традиционно верховодила в пакистанском государстве) увидела удобную возможность прочнее закрепиться в Афганистане. При этом выдвигался тезис "стратегической глубины" - то есть опора на Афганистан позволяла, мол, Исламабаду увереннее чувствовать себя в контексте возможных конфликтов с Нью-Дели, особенно принимая во внимание ядерное соревнование между этими азиатскими игроками. И в настоящее время пакистанцы не хотят сжигать все мосты и в перспективе не исключают использование талибов, чтобы возобновить свою экспансию в ИРА. Отсюда и излюбленная установка Исламабада на допустимость и желательность диалога с "умеренными" талибами - как с афганскими, так и пакистанскими.
Пакистанский эксперт А.Рашид расценивает попытки Исламабада - главным образом генералитета и спецслужб - разыгрывать талибскую и джихадистскую карты: эта политика имела эффект обратного действия, который приводил к подрыву государственности, армии, обезглавливанию политической элиты, грозя погрузить всю страну в море крови. В результате "пакистанские военные столкнулись с угрозой со стороны того самого чудовища, которое они же и породили"3.
Серьезно ослабляет возможности ИРП в сфере контртеррора системный кризис государства. После всеобщих выборов в феврале 2008 года и ухода П.Мушаррафа в августе того же года с президентской должности демократические институты так и не приобрели в Пакистане реального веса. Если не считать того, что армия предпочла временно уйти с политической авансцены, уступив место "штатским", управленческие механизмы остались прежними, авторитарными4. Кресло главы государства занял А.А.Зардари - вдовец Б.Бхутто, известного пакистанского государственного и политического деятеля, лидера Пакистанской народной партии (ПНП), которая погибла в результате террористического акта в декабре 2007 года.
Почти десять лет Б.Бхутто находилась в изгнании (на родине ее, как и А.А.Зардари, ждало судебное расследование по коррупционным делам). Ее возвращение осенью 2007 года срежиссировали американцы. "Большого брата" раздражала самостоятельность военного режима П.Мушаррафа, и был изобретен план перекройки пакистанской политической карты, чтобы сделать исламабадскую верхушку более податливой к нажиму извне. Замышлялся своего рода союз (Мушарраф + Бхутто), который, как надеялись в Вашингтоне, обеспечил бы ему более надежный и безусловный контроль над Исламабадом. В рамках соответствующих договоренностей Б.Бхутто и ее супруг были освобождены от судебного преследования за все свои прегрешения. С этой целью П.Мушарраф издал специальный Декрет о национальном примирении (чья легитимность весьма проблематична). Тем не менее разработанный план изначально был нежизнеспособным, хотя бы в силу того обстоятельства, что два ярких и своенравных политических деятеля едва ли могли ужиться "в одной берлоге" - каждый из них рано или поздно начал бы борьбу за полноту власти. Реальные события вообще сыграли злую шутку с "политическими инженерами" из Белого дома. Убийство Б.Бхутто поставило во главе Народной партии и всей страны ее вдовца, который едва ли представляет собой оптимальную фигуру для спасения Пакистана в условиях жесточайшего кризиса.
Подобно П.Мушаррафу он принялся действовать через голову премьер-министра, напрямую подчинив себе правительство. Роль законодательного корпуса оставалась декоративной, существенного влияния на политические и экономические решения депутаты не оказывают. При этом в отличие от П.Мушаррафа (имевшего репутацию "солидного государственника"), амбиции А.А.Зардари не подкреплялись адекватной репутацией ни в стране (в том числе в своей партии), ни за рубежом. Он так и не зарекомендовал себя политиком, способным умело вести государственный корабль. Возглавляемое им руководство ИРП не только не смогло, но даже и не пыталось выработать сколько-нибудь эффективную программу реформ для преодоления экономического спада и нейтрализации экстремистских элементов5.
Главное, в чем преуспел А.А.Зардари, - это верхушечные интриги, перетасовка "придворных" лиц и устранение политических противников. Подчас они приводили к сильным внутренним потрясениям, как, например, в марте 2009 года (попытка расправиться с руководителями оппозиционной Мусульманской лиги братьями Н. и Ш.Шарифами), когда "большой марш" оппозиционеров устремился из Лахора на Исламабад. В столице было объявлено осадное положение, и президент в конце концов пошел на уступки своим политическим противникам.
Характерный для пакистанской партийной системы вождизм сыграл злую шутку с Народной партией, которая, пробившись к власти, утратила изрядную долю своей пассионарности и превращается в аморфный и малоактивный организм. Б.Бхутто пользовалась огромной популярностью и обладала харизмой, на ней держалась вся партийная конструкция. Между тем "легитимность" вдовца в качестве лидера ставят под сомнение многие члены ПНП. Его "воцарение" (совместно с его юным сыном Билалом, номинально занявшим пост сопредседателя партии) было попыткой воспользоваться "бхуттоизмом" в качестве идеологической основы партии. Иная платформа толком даже не рассматривалась - "народники" лишь формально числят себя социал-демократами, однако А.А.Зардари явно недостает квалификации, чтобы консолидировать ряды своих соратников и обеспечить национальный прогресс.
Госаппарат, который более или менее ровно функционировал при П.Мушаррафе, разбалансирован, во многом дезорганизован, с разъедающей его язвой коррупции заметной борьбы не ведут. Распад государственных механизмов проявляется буквально во всем - бюрократия не способна наладить в стране нормальную экономическую деятельность, энергоснабжение (веерные отключения электричества в Пакистане - норма жизни), административный контроль, судопроизводство и так далее. Резко ухудшилась координация между различными ведомствами.
В сложившейся обстановке оппозиция не горит желанием сменить "народников" у кормила правления и взять на себя ответственность за вытягивание государства из пропасти кризиса. Мусульманская лига Н.Шарифа, которая быстро укрепляет свое влияние и набирает политические очки, занимает выжидательную позицию, а остальные "отряды" противников режима (например, клерикальные партии вроде "Джамаат-и-Ислами") ослабели и разобщены.
Устои Исламской Республики расшатываются также этническими противоречиями и сепаратизмом. Племена и народы, населяющие три провинции (Белуджистан, Северо-Западную пограничную провинцию, Синд), всегда выражали недовольство доминированием в федеральных органах управления выходцев из четвертой провинции, Пенджаба, самой населенной и промышленно развитой. На практике недовольство выливается в росте националистических настроений и протестах против "гнета пенджабцев". В Белуджистане дело дошло до вооруженной борьбы с правительством, которую ведут различные сепаратистские движения и "фронты", не брезгуя и средствами террора.
По мере деградации гражданских структур власти и углубления кризисных явлений взоры в Пакистане все чаще обращаются в сторону армии, которую воспринимают как единственную организованную и дисциплинированную часть общества. Понадобилось менее двух лет, чтобы после почти всеобщего восторга в связи со свержением "военной диктатуры" (П.Мушаррафа) маятник общественных настроений и симпатий качнулся в противоположную сторону - стремлению к прочной власти, пусть априори не демократической, однако способной обеспечить хотя бы относительный порядок. Все большей популярностью пользуется начальник штаба армии (ключевая военная должность в ИРП) генерал А.П.Киани, обладающий репутацией умеренного и здравомыслящего политика. Выступив в роли посредника между командой А.А.Зардари и оппозицией, он сыграл весомую роль в том, что "большой марш" не привел к массовым беспорядкам и, возможно, вооруженным столкновениям. Еще сильнее популярность А.П.Киани возросла в результате усилий армии по преодолению гуманитарного кризиса (более 2 млн. перемещенных лиц), возникшего в процессе военной операции в Малаканде. Пакистанская пресса любит рассуждать о том, что рано или поздно начштаба, дескать, обязательно бросит вызов гражданскому президенту - особенно, учитывая, что отношения между ними, при всей их протокольной корректности, не самые радужные6.
На протяжении почти всей истории Пакистана армия служила становым хребтом государства, его цементирующей основой. Она превратилась в мощную экономическую и социально-политическую корпорацию, во многом регулирующую всю жизнедеятельность страны7. Немало было сказано и написано о всевластии военных (монополизация ключевых отраслей промышленности, сельского хозяйства, контроль над финансовыми потоками, раздувание шовинистических настроений и подогревание противоречий с Индией ради оправдания собственной нужности)8. Однако факт остается фактом - без них Исламская Республика попросту распалась бы, и распад, скорее всего, ввергнул бы ее в хаос и беззаконие. Напрашивается резюме: военные в Пакистане далеко не ангелы, но на данный момент заменить их некем и нечем.
Данное соображение применимо и к проблеме пакистанских ядерных вооружений - опасений со стороны западных стран, а также России, что к ним могут получить доступ экстремистские элементы. В условиях Пакистана единственная сила, способная обеспечить надежную защиту ядерных объектов и материалов, - военные. Такова реальность, и сетовать на нетранспарентность в этой стране системы ядерного командования и контроля (ее гражданское "измерение" носит сугубо декоративный характер) приходится чисто риторически.
Это понимают и в США - самом крупном западном партнере Исламабада. Сформированный к настоящему времени американо-пакистанский альянс, по сути, включает в себя два альянса: с гражданским руководством ИРП и армией. Первый устраивает американцев в силу высокой степени зависимости от них "демократических" властей и не устраивает в силу почти полной беспомощности тех же самых властей в политической, экономической и прочих областях. Что же касается военных, то они играют в абсолютно иной весовой категории, отличаясь самостоятельностью, независимостью и нежеланием беспрекословно принимать навязанные им правила. Действуя через А.А.Зардари, Белый дом не раз пытался сделать их менее строптивыми, поставить под свой контроль (особенно активно соответствующие попытки предпринимались в отношении ОРУ, принципиально важной части костяка пакистанской военной машины), но всякий раз вооруженным силам удавалось отстоять свою "неприкосновенность".
Дополнительная причина озабоченности Вашингтона - давние связи ОРУ, других военных спецслужб, а также представителей среднего и даже старшего офицерского звена с экстремистскими группировками. Они берут начало еще в годы войны в Афганистане, которую вел Советский Союз (между прочим, экстремистские группировки создавались тогда пакистанскими спецслужбами при непосредственном содействии ЦРУ США - немаловажный штрих), и способ их использования сейчас остается "большим вопросом". Председатель Объединенного комитета начальников штабов США М.Маллен и другие высокопоставленные американские военные не исключают, что через ОРУ к талибам и другим экстремистам может просачиваться важная информация относительно боевых операций на северо-западе ИРП9. И тем не менее единственная серьезная сила, способная сегодня обеспечивать целостность ИРП и противостоять террористической угрозе, - это армия. На нее и вынужден делать основную ставку Вашингтон, вернувшись, по сути, к тому, от чего он пытался отойти в 2007-2008 годах.
Раз уж зашла речь о вмешательстве американцев, то нужно отметить, что они, без преувеличения, ведут себя в Пакистане как хозяева, без сверки с их мнением не обходится ни один крупный шаг местных властей. Влиятельных пакистанских чиновников, членов правительства, парламента, руководителей партий регулярно вызывают на беседы в посольство США для наставления на путь истинный. Многим в Пакистане, в том числе и в правящей элите, не по вкусу такие издержки заокеанского содействия, однако от него не рискуют отказываться - ведь тогда придется расстаться и с внушительной американской помощью.
Расчет в решении своих проблем не на собственные силы, а на поддержку извне привел к коммерциализации внешней политики Пакистана, причем в отношениях не только с США, но и другими странами. В 2008-2009 годах иждивенческие настроения (сами пакистанцы с горькой иронией называют свою страну "самым большим попрошайкой в мире"10) приобрели столь сильный размах, что де-факто подходы к тому или иному партнеру ИРП стали определяться в зависимости от получения финансирования. Американцы и "западники", судя по всему, намеренно приучают пакистанцев к подобной парадигме, заботясь, чтобы те не "соскочили с иглы". Наглядное подтверждение - создание по инициативе США так называемой Группы друзей демократического Пакистана (ГДДП), которая, с одной стороны, занялась сбором средств для Исламабада, а с другой - следит, чтобы пакистанцы придерживались курса, отвечающего западным интересам.
Прежде всего, финансовая подпитка предполагает следование Пакистаном региональной стратегии администрации Б.Обамы, которая на самом деле была воспринята в Исламабаде без особого энтузиазма. В частности, вызвал негодование введенный американцами в оборот термин "АфПак" - мол, негоже ставить ИРА и ИРП на одну доску, поскольку главный источник терругрозы - именно Афганистан, а Пакистан нужно рассматривать не как объект приложения сил мирового сообщества, а субъект, в одном ряду с США, европейцами и т.д. Кроме того, выражаются опасения, что активизация действий Вашингтона и его союзников в ИРА приведет к "выдавливанию" талибов на территорию Пакистана.
В какой степени стратегия Б.Обамы позволит уладить ситуацию в Афганистане и регионе в целом - вопрос отдельный. Скорее всего, мы имеем дело с паллиативом действительно обновленной и эффективной политики. Такого рода политика, по нашему мнению, прежде всего должна способствовать приходу к власти в ИРА и ИРП ответственных и демократических правительств - непременного условия успешной борьбы с террором. Представляется, что в настоящее время американская стратегия не учитывает всех нюансов, сложности и противоречивости афганского и пакистанского развития - того, что талибы, джихадисты и прочие "плохие парни" не свалились с неба, а появились в ходе и вследствие этого развития, поэтому просто "взять и устранить" их не получится. Нужна длительная и кропотливая работа, нацеленная на оздоровление и обновление Афганистана и Пакистана, поддержку процессов, которые вели бы к маргинализации и ослаблению экстремистов. В этом плане после сентября 2001 года толком мало что было сделано. В чем-то повторяется парадигма вмешательства США во Вьетнаме: опора на военную силу, поддержка непопулярного правительства рождают антиамериканские настроения и симпатии к "мятежникам", которые при иных условиях едва ли сумели бы снискать столь широкое сочувствие. Большинство пакистанцев отрицательно относятся к талибам, и если готовы с ними мириться, то лишь с отчаяния. Куда деваться, если "законные" власти демонстрируют свою несостоятельность, погрязли в злоупотреблениях, а американские самолеты регулярно наносят ракетные удары по территории приграничья, уничтожая наряду с боевиками мирных жителей?
Американский философ и политолог Н.Хомский предупреждает, что действия Вашингтона в конечном счете могут оказаться на руку талибам, всегда мечтавшим выступать от имени всего пуштунского населения - наиболее многочисленного в Афганистане и доминирующего в пакистанской Северо-Западной пограничной провинции, где и разворачиваются основные бои с экстремистами. Если идеология талибов сомкнется с пуштунским национализмом (весьма активным в каждой из соседних стран), то в итоге может возникнуть "Исламский Пуштунистан", что будет означать крах Пакистана и Афганистана как целостных государств11.
Ожидать, что в ближайшем будущем произойдет чудо и американцы одолеют талибов, вряд ли имеет смысл. Разумеется, они будут "латать дыры", поддерживая на плаву два режима, добиваясь от них более результативных шагов в борьбе с терругрозой, и так может продолжаться еще какое-то время, но не бесконечно, с учетом известного фактора имперского перенапряжения.
Дальнейшее развитие событий в Пакистане может происходить по нескольким возможным сценариям:
1) Реальные демократические сдвиги, приход к власти правительства, способного улучшить социально-экономическую ситуацию в стране и выбить почву из-под ног экстремистов, опирающихся на беднейшие и бесправные слои населения (их в ИРП миллионы). С учетом неразвитости в Пакистане гражданского общества, политических партий и отсутствия той, которая могла бы действительно претворить в жизнь демократические принципы, а также засилья в стране феодально-аристократических кланов, подобный сценарий назовем наименее вероятным.
2) Экспансия талибов, которые захватывают Исламабад подобно тому, как случилось с Кабулом в 1996 году. Такое может произойти, если американцы и впрямь бросят Пакистан на произвол судьбы, а пакистанская армия и спецслужбы на какой-то основе договорятся с экстремистами. Вероятность второго сценария также невелика, хотя бы в силу того, что ставка в игре на пакистанском поле - ядерное оружие. Пакистанская армия добровольно не откажется от монополии на него, а США даже в самых невыгодных для них условиях сделают максимум, чтобы не допустить террористов к средствам массового уничтожения.
3) Талибы создают собственное государство (пуштунское) на части территорий Пакистана и Афганистана. Чтобы такой исход реализовался, США также должны "эвакуироваться" из региона.
4) Приход к власти в результате очередных (или внеочередных) парламентских выборов Мусульманской лиги Н.Шарифа, что, возможно, позволит на какое-то время стабилизировать обстановку в стране и приостановить процессы ее распада. Однако уже имеющийся у Н.Шарифа опыт управления государством (в 1990-1993 гг. и 1997-1999 гг.) не слишком обнадеживает*.
5) Возвращение на политическую авансцену армии. Объективные условия для него созревают, вопрос лишь в том, в какой именно момент генералитет сочтет необходимым им воспользоваться. Для этого понадобится удобное стечение обстоятельств, скажем, массовые беспорядки, с которыми не сумеет справиться правительство, или неконтролируемая талибская экспансия, угроза захвата экстремистами крупных городов (см.: второй и третий сценарии).
Таким образом, современный Пакистан находится на перепутье, вектор его развития не вполне четко просматривается. Однако, принимая во внимание, что в столь непростой ситуации страна оказалась не в последнюю очередь в результате воздействия внешнего фактора (читай: бесцеремонного вмешательства США и Запада), стоит вспомнить известный рецепт - "лечить подобное подобным". Иными словами, нейтрализовать одно внешнее воздействие другим. Речь не идет, разумеется, о резком отказе от помощи и рекомендаций Вашингтона, а о том, чтобы выправить дисбаланс в международном курсе ИРП посредством расширения региональных связей, прежде всего с крупнейшими соседями, в том числе Россией. Понятно, никакая корректировка внешнеполитического курса не послужит панацеей от всех бед, но она позволит формировать международное окружение, которое будет способствовать конструктивным переменам в ИРП, а не зажимать их.
Региональная составляющая всегда присутствовала в политическом мышлении Исламабада (с акцентом на сближение с мусульманскими странами Залива и Среднего Востока, Китаем), но в разной степени, а после англосаксонского "эксперимента" по "демократизации" мушаррафовского режима немало сократилась в своем объеме. Проамериканский и прозападный крен руководства А.А.Зардари привел к некоторому отдалению Исламабада от таких традиционных партнеров, как Саудовская Аравия, КНР и др. Спохватившись к концу 2008 года (что было связано и с обрушившимся на страну кризисом, с которым при одной поддержке Запада было не справиться), пакистанская верхушка принялась "оживлять" региональное направление, уделяя в этом контексте пристальное внимание и интенсификации отношений с Россией.
На протяжении всей своей истории (Россия официально признала ИРП в 1948 г.) они развивались неровно, за исключением отдельных периодов (в основном 1970-1980-е гг.). Судьба словно посмеивалась над попытками Москвы и Исламабада наладить взаимовыгодное партнерство и всякий раз, когда его контуры начинали очерчиваться более или менее рельефно, подстраивала очередную каверзу.
Активизацию отношений в первой половине 1990-х годов зачеркнула пакистанская поддержка талибов в Афганистане, которые априори были антироссийски настроены.
После визита премьер-министра Н.Шарифа в Москву в апреле 1999 года принятые решения (о российском участии в модернизации Карачинского металлургического завода, сборке в Пакистане российского малолитражного автомобиля и др.) так и остались на бумаге. Помешал их претворению в жизнь приход к власти в октябре того же года П.Мушаррафа, который на первых порах отнюдь не выступал сторонником сближения с Россией. Его правительство с большой симпатией отнеслось к чеченским сепаратистам, привечало их в своей стране, что вызвало резкий скачок напряженности в двусторонних отношениях. Понадобилось несколько лет, чтобы проблема была урегулирована и они улучшились. В 1993 году П.Мушарраф прибыл в российскую столицу и подписал ряд важных документов, которые могли придать импульс двустороннему сотрудничеству. Увы, в течение последующих лет все инициативные проекты (в нефтегазовой, металлургической и космической областях) были заторможены либо возникавшими бюрократическими препонами, либо медлительностью крупных российских компаний, не выражавших большого стремления осваивать пакистанский рынок.
С визитом в Исламабад в апреле 2007 года председателя российского правительства М.Е.Фрадкова также связывали большие надежды. Однако буквально через пару месяцев в Пакистане началось резкое обострение внутренних противоречий, страну захлестнула волна террора, что побудило российских деловых партнеров занять выжидательную позицию.
С начала нынешнего десятилетия объем двусторонней торговли вырос в 5-6 раз, однако остается крайне незначительным - менее 600 млн. долларов. Совместная экономическая деятельность минимальна. В этом плане можно похвастаться только сборкой грузовиков КАМАЗ на небольшом предприятии в Синде.
Надежды на очередной прорыв забрезжили летом 2009 года. В ходе екатеринбургского саммита Шанхайской организации сотрудничества (ШОС) 16 июля и четырехсторонней встречи в Душанбе 30 июля (президентов Таджикистана, Афганистана, Пакистана и России) состоялись контакты Д.А.Медведева с А.А.Зардари, а также в трехстороннем формате с А.А.Зардари и Президентом Афганистана Х.Карзаем. Тогда были намечены планы взаимодействия в приоритетных сферах: контртеррор, противодействие наркоугрозе, экономика. Хотя российско-афганское плечо в этом контексте пока видится наиболее зримо, сотрудничество с Пакистаном тоже органично входит в задуманное предприятие, на чем достаточно четко и внятно сделал акцент глава Российской Федерации.
Помимо помощи Исламабаду в обучении и снаряжении подразделений армии и правоохранительных органов, участвующих в борьбе с террором, в укреплении таможенного и пограничного контроля, рассматривается возможность и общих экономических начинаний. Наиболее перспективным представляется подключение России к уже начатому многостороннему проекту (с участием Афганистана, Пакистана, Таджикистана и Киргизии) по переброске электроэнергии из Центральной Азии через ИРА в ИРП. Не менее продуктивным может оказаться участие России в планах развития региональной железнодорожной сети с выходом через Центральную Азию на Россию и далее на Европу.
Исламабад проявляет интерес и к своему более весомому участию в ШОС, рассматривая ее как своего рода "региональный якорь", который придаст большую устойчивость пакистанскому государству. ИРП стремится перейти из наблюдателей в полноправные члены ШОС, участвовать в работе шосовской Региональной антитеррористической структуры, Банковского и Делового советов. Членство в ШОС воспринимается еще и как способ наряду с пакистанским "всепогодным партнерством" с КНР наладить более тесные отношения с другим лидером шанхайского сообщества, Россией, и таким образом заручиться поддержкой двух крупнейших государств региона.
Между тем в российских политических и прежде всего деловых кругах сохраняется в известной степени настороженное отношение к Пакистану - однозначная уверенность в необходимости активно наращивать с ним сотрудничество пока отсутствует. Со стороны бизнесменов, чиновников из разных российских профильных ведомств нередко приходилось выслушивать такие оценки: мол, Пакистан - страна с низким международным рейтингом, неустойчивой внутренней обстановкой, нестабильным руководством, которому не хватает самостоятельности, и проводит оно далеко не последовательную политику. Отсюда вывод, что, поддерживая связи с Исламабадом на относительно приемлемом уровне, не следует форсировать их.
В изложенном подходе есть своя логика, однако ему недостает дальновидности. Дело в том, что процессы в Пакистане непосредственно затрагивают национальные интересы России. Речь идет не только о том, что ее центральноазиатское "подбрюшье" крайне уязвимо (экспорт терругрозы, наркотрафик), что невозможно обеспечить надежную безопасность на этом фланге без урегулирования ситуации в Афганистане и, соответственно, Пакистане,- необходимо укреплять свои экономические позиции в регионе, не отдавая местный рынок на откуп другим странам. О пакистанских сложностях неплохо осведомлены американцы, европейцы, китайцы и иные крупные международные игроки, однако они работают на перспективу, сознавая роль Пакистана во всей связке региональных противоречий и понимая, что эта страна - не только один из форпостов в борьбе с экстремизмом, но и важный экономический плацдарм. Едва ли России следует держаться в стороне, ожидая, пока положение стабилизируется без ее участия. Результат приносит лишь активная, наступательная политика, о проведении которой, в частности, свидетельствует "пакистанское" измерение екатеринбургского саммита и последующие усилия России по расширению сотрудничества с Исламабадом.
