Архив 1 номера 2024 года Государство из немецкой чернильницы: провозглашение независимости Литвы (1917-1918 гг.)

Что это за географические новости?» - так в датированном 1929 годом стихотворении Владимира Маяковского пограничный чиновник одной из европейских стран реагирует на польский паспорт. К моменту написания стихотворения возникшая в 1918 году Вторая Польская республика, конечно, уже перестала быть «географической новостью», однако десятью годами ранее мир удивленно наблюдал за появлением в Восточной Европе все новых и новых национальных государств. Польша была лишь одним из этих государств - и далеко не самым неожиданным. О существовании польского народа в Европе, по крайней мере, знали и раньше. А вот о литовцах в начале ХХ века были осведомлены разве что маститые лингвисты да этнографы¹. И тем не менее даже у этого небольшого этноса внезапно появилось свое государство - Литовская Республика.

К сожалению, события провозглашения независимости Литвы в историографии традиционно подаются в чрезвычайно сглаженном виде, в соответствии с нарративом, сформированным литовским МИД еще в 20-х годах ХХ века. Еще более досадно, что в доступной для русскоязычного читателя (и освященной авторитетом Совместной литовско-российской комиссии историков) подборке документов по данной теме ключевые документы представлены в сфальсифицированном виде². Настоящая статья, основанная на документах Политического архива МИД Германии (Politische Archiv des Auswärtigen Amts), является попыткой исправить сложившееся печальное положение.

Перевод используемых в статье документов Политического архива МИД Германии выполнен кандидатом исторических наук Л.В.Ланником в рамках проекта фонда «Историческая память» по подготовке документальной публикации об обстоятельствах обретения Литвой независимости в 1918 году. Пользуясь возможностью, автор благодарит Л.В.Ланника за гигантский труд, без которого настоящая работа была бы невозможна.

Повивальной бабкой для новой литовской государственности послужила германская оккупация. Начиная войну, Германия в качестве одного из способов ослабления России рассматривала борьбу за освобождение «порабощенных» народностей. В октябре 1914 года глава Министерства иностранных дел Австро-Венгрии граф Берхтольд писал: «Главной целью как нашей, так и германской является как можно большее ослабление России. Поэтому мы надеемся посодействовать освобождению Украины и других угнетаемых Россией народов у наших границ»³. Чуть раньше один из германских политиков следующим образом конкретизировал задачи, преследовавшиеся в войне против России: «Освобождение нерусских народностей от ига московитства и создание самоуправления для каждой из них. Все это под военным контролем Германии, возможно, наравне с таможенной унией»⁴.

Германский и австро-венгерский генштабы поддерживали украинское, польское и финское сепаратистские движения, а также пытались подбить на восстание против российских властей евреев. А вот латыши, литовцы и эстонцы поддержки изначально не получали, поскольку это могло поставить под удар положение, которое немцы занимали в прибалтийских провинциях Российской империи⁵.

Литовские земли Российской империи (Ковенская, Виленская и часть Сувалкской губерний) стали ареной боевых действий с первых дней мировой войны. Летом-осенью 1915 года эти территории были почти полностью оккупированы германскими войсками. Около 300 тыс. беженцев из Литвы литовского, еврейского и польского происхождения направились во внутренние губернии России. На территории литовских губерний германским оккупационным режимом была создана область военного управления, так называемый Ober Ost. В определенной степени это была «военная утопия», в основе которой лежала идея о культурной миссии германской армии и народа на Востоке; именно поэтому наряду с экономической эксплуатацией оккупированных прибалтийских территорий администрация Ober Ost занималась и налаживанием культурной жизни⁶.

С самого начала оккупации предпринимались меры по онемечиванию населения. Языком администрации и школ стал немецкий, а школьная система была перестроена по германскому образцу⁷. Также на оккупированных Германией литовских территориях формально были запрещены политические партии, политические и общественные союзы, ограничено передвижение между округами и не допускалась корреспонденция на литовском языке. Критика оккупационных властей немедленно пресекалась⁸. Однако вместе с тем германские оккупационные власти поддерживали литовское и белорусское сепаратистские движения, разрешая им вести печатную пропаганду антироссийской направленности. (Именно тогда под контролем оккупантов началось формирование мифа о «белорусском герое» К.Калиновском⁹.)

В качестве противовеса польскому культурному влиянию в системе образования шла литуанизация начального образования: уменьшалось количество школ, где преподавали на польском языке и увеличивалось число учебных заведений с преподаванием на литовском. К этому образовательному проекту активно привлекали литовскую интеллигенцию. При этом, разумеется, цивилизаторская миссия не отменяла практическое освоение захваченных земель; в выпущенном администрацией Ober Ost «Распорядке управления» прямо указывалось: «Интересы армии и Германской империи в любом случае идут впереди таковых оккупированных территорий»¹⁰.

К лету 1916 года цели Германии в отношении прибалтийских земель оказались определены: если Курляндия и Эстляндия должны были стать германскими провинциями, то по отношению к Литве рассматривались два сценария - либо интеграция в состав Пруссии, либо создание формально полунезависимого «герцогства». «Литва, население которой в основном католическое, должна быть также отсоединена от России предположительно в качестве германского герцогства или в качестве провинции Пруссии»¹¹.

В июле 1916 года в Лозанне (Швейцария) прошла третья конференция «Союза народов», который был создан еще до войны, в 1912 году, представителями французской интеллигенции и придерживался либеральных взглядов. Однако в 1916 году лозаннская конференция превратилась из проантантовского мероприятия в прогерманское. Перехват управления конференций стал возможным благодаря действиям германского МИД, создавшего так называемую «Лигу инородческих народов России»¹². Формально ее возглавил прибалтийский барон фон дер Ропп, а фактически всем руководил литовский журналист и авантюрист Ю.Габрис.

Именно «Лига» де-факто организовывала лозаннскую конференцию. В результате мероприятие стало площадкой для выступления представителей оккупированных Германией территорий, которые заявляли «о необходимости разрыва государственных связей с угнетающей народы Российской империей и национальной независимости». Итогом тактической операции немецкой дипломатии стала отправка воззвания конференции Президенту США В.Вильсону. Россия в этом документе обвинялась в шедшем столетиями угнетении языка, культуры, религии, прав и свобод «порабощенных» национальностей¹³.

Для нас интересно не только то, что одним из фактических организаторов этого проекта был литовец Ю.Габрис, получавший финансирование от МИД Германии, но и то, что к мероприятию впервые присоединились представители литовцев с оккупированных Германией территорий, среди которых был А.Сметона¹⁴ - не особо известный тогда активист литовского национального движения, подвизавшийся в руководстве Литовского общества помощи пострадавшим от войны. Впоследствии Сметона станет первым президентом Литвы и ее последним диктатором; в 1916 году он лишь начинал осваивать науку политического оппортунизма, сотрудничая с германскими оккупантами.

Февральская революция 1917 года в России дала новый импульс распространению лозунга «самоопределения народов». Уже в марте в Петрограде состоялось заседание «Литовского национального совета», заговорившего о государственной независимости Литвы в ее этнографических границах¹⁵ и создавшего исполнительный орган - временный административный комитет.

Германским дипломатам было понятно, что литовская независимость, которая будет провозглашена связанными с Германией литовскими политиками, станет гораздо полезнее Берлину, чем литовская независимость, провозглашенная на территории России. Затягивать с ответными действиями не стоило: германские чиновники с некоторым изумлением обнаружили в списке административного комитета петроградского литовского совета фамилию Сметоны¹⁶, бесстыдно игравшего сразу на двух досках.

В Берлине сочли полезным для себя воспользоваться лозунгом «самоопределения народов» и продемонстрировать желание народов оккупированных прибалтийских провинций присоединиться к Германии. С этой целью было принято решение о создании в Литве и Курляндии так называемых «доверительных советов» (ландесратов) из представителей местных элит. Ландесраты должны были немедленно попросить «защиты и покровительства Его Величества и могучей Германской империи»¹⁷.

Создание литовского «доверительного совета» было начато летом 1917 года. Литовский «доверительный совет», согласно планам Берлина, должен был «служить посредником между оккупационными властями и населением и напрямую доводить до властей все вопросы, которые омрачают жизнь народа в это трудное военное время»¹⁸, выступать инструментом внешнеполитической пропаганды и требовать финансовые компенсации от России. Оккупационные власти обещали совету следующее: «самостоятельность внутреннего управления, учет национальных интересов литовского народа в языке, церкви, школьном образовании»¹⁹.

Формирование «доверительного совета» в Литве германские оккупационные власти доверили патриарху литовского национального движения Й.Басанавичюсу и все тому же Сметоне. В сообщении, направленном из штаб-квартиры Ober Ost в МИД Германии 25 июня, говорилось, что созыв совета «должен произойти примерно через четыре недели по согласованию с доверенными лицами в Литве, среди них - Басанавичюс, Каревичюс, Сметона»²⁰. Несмотря на уже продемонстрированное двурушничество, оккупационные власти доверяли Сметоне и делали на него ставку, докладывая в Берлин: «Доктор Сметона - лидер умеренного крыла литовцев, которые руководствуются соображениями реальной политики. Следует сделать все, чтобы усилить влияние доктора Сметоны»²¹.

Стоит также заметить, что подобрать «доверенных лиц» германским оккупационным властям было нелегко. Члены делегации «Литовского национального совета» в Лозанне, еще год назад взаимодействовавшие с германским МИД, приняли заявление, в котором создание «доверительного совета» характеризовалось как «акт унижения народа Литвы»²². В заявлении также говорилось, что «вопрос о сотрудничестве с оккупационными германскими властями Литвы не может быт поставлен в связи с тем, что глава администрации князь Изенбург известен всему литовскому народу как палач, который проводит смертные казни, истязания, порабощает, депортирует, эксплуатирует, попирает все законы, пресекая всякую культурную и экономическую жизнь страны»²³.

Лозаннским литовцам нельзя было отказать в определенной политической прозорливости: согласно немецким документам, «доверительный совет» рассматривался как один из элементов одобренной германским императором политики, «которая бы в конечном итоге была нацелена на то, чтобы связать Курляндию и Литву личной унией с прусской короной»²⁴. Однако местных литовских лидеров (Й.Басанавичюса, А.Сметону) это не смущало: они активно контактировали с оккупационными властями, помогая им должным образом оформить аннексию Литвы.

В конце июля германские оккупационные власти сообщали: «В начале августа в Вильне пройдет созываемое доктором Басанавичюсом и доктором Сметоной предварительное совещание литовцев в узком кругу - примерно 12 доверенных лиц из различных литовских округов и всех слоев населения, - целью которого будет получить поддержку его участниками замысла созыва более крупной литовской конференции, задачей которой будет заявление о выборе в пользу Германии на определенных условиях. Присутствующим уже на этом первом совещании литовцам в пропагандистских целях, в частном порядке устно будет сообщена формулировка пока еще точно не согласованного заявления в адрес германского правительства относительно будущего страны. Далее с ними будет обсуждаться текст принимаемого последующей более широкой литовской конференцией ответного заявления о единении с Германией. Более крупная конференция должна быть созвана согласно предварительно согласованному списку»²⁵.

График был выполнен в точности: предварительное совещание литовских «представителей» прошло 1-2 августа 1917 года в Вильне. Собравшиеся приняли резолюцию о том, что «будущее самостоятельное литовское государство, руководствуясь причинами экономического, культурного и национально-политического характера и без ущерба для собственного самостоятельного развития, должно вступить в более тесные отношения с Германской империей, о чем должны быть достигнуты соответствующие договоренности»²⁶. Первой под этой резолюцией стояла подпись А.Сметоны.

Пока шла подготовка к следующему литовскому совещанию в Вильне, на котором, собственно, и должен быть сформирован ландесрат (литовцы между собой именовали его «Тариба»), германскому МИД через своего агента Ю.Габриса удалось вернуть лояльность лозаннских литовцев²⁷, тем самым обеспечив положительный информационный фон для грядущего мероприятия. Одновременно германские власти поддерживали интенсивные контакты с литовскими представителями в Вильне. Памятуя о склонности Сметоны к двурушничеству, германские чиновники четко обозначили, что альтернативы единению с Германией нет. «Германия имеет в унии с Литвой интерес лишь в случае, если Литва лояльно встанет на германскую сторону. Если же такового не будет, то в приобретении всей этой страны Германия не заинтересована; тогда она удовольствуется линией крепостей Гродно - Ковно и литовский народ окажется разделенным между Россией и Германией», - сообщил литовским представителям один из чиновников Ober Ost²⁸.

Не забыты, разумеется, были и положительные стимулы: «Если же на собрании будет принята резолюция о единении с Германской империей на той основе, которую руководство империи полагает возможной для образования «Литвы», то я могу заверить Вас, что под суверенитетом Германской империи будет создана единая Литва, сохраняющая своеобразие, свою культуру и язык в церкви и школе, с гарантией неприкосновенности земельных владений, при исключении любых попыток по онемечиванию»²⁹.

Определенной проблемой для германской стороны стало стремление сформировать из литовских визави этнически чистый «доверительный совет», без участия представителей национальных меньшинств. В донесении в Берлин один из германских чиновников указывал на то, что нужно найти аргументы, «с помощью которых литовцам можно будет доходчиво объяснить необходимость привлечения в состав совета прочих наций»³⁰. Однако здесь германские чиновники впервые встретили сопротивление: грядущая конференция готовилась как сугубо литовская³¹ и лишь под давлением оккупационных властей было принято решение «зарезервировать» для национальных меньшинств несколько мест в будущем «доверительном совете».

Сложившаяся ситуация, разумеется, не устраивала представителей других этносов. «Из четырех населяющих Литву наций германская администрация поставила в избранное положение одну, а именно литовцев, - возмущенно писал чуть позже председатель Виленского еврейского комитета. - Администрация и даже правительство насчет будущего страны ведут переговоры только с ними. Резолюции последних воспринимаются как решения от имени всей страны: ведь ландесрат состоит исключительно из литовцев. Конечно, было обещано, что членами ландесрата станут и несколько не-литовцев, однако же таким путем, который чуть ли не оскорбителен… [Они] должны быть назначены, причем с согласия уже имеющегося состава ландесрата, то есть литовцы и должны определять, кто же будет представлять другие нации»³². Но изменить эти протесты ничего не могли: оккупационные власти сделали ставку именно на этнический литовский совет.

За исключением нескольких частностей, беспокойство, которое германские чиновники испытывали накануне формирования «доверительного совета», оказалось напрасным. Все опять прошло как по маслу. Из Ober Ost сообщили в Берлин: «Утром 18 сентября прошло торжественное богослужение в соборе, где уже 150 лет не произносили проповеди на литовском языке… Затем к совещаниям, продолжавшимся до вечера 22-го, приступило более 200 литовцев из всех концов страны и слоев общества… Резолюция в принципе заявляет, пусть и завуалированно, об ориентации на Германию и была принята 120 голосами против 75. Представители оппозиции - прежде всего из Самогитии и Ковно, то есть из Старой Литвы. Вечером 21-го был избран консультативный совет, то есть литовские члены ландесрата. 20 литовцев всех партийных оттенков, согласован был текст адреса в Главнокомандование на Востоке… В 6.30 вечера 23-го по программе прошел и главный торжественный акт. Глава администрации в окружении офицеров ожидал делегацию литовцев. Басанавичюс в качестве их предводителя зачитал адрес литовского консультативного совета Главнокомандованию на Востоке, сначала на немецком, потом на литовском. На это глава администрации ответил, в том числе передав каждому члену ландесрата документ о его назначении. В завершение школьный инспектор Кайрис еще раз зачитал полный текст ответа князя на литовском. Глава администрации завершил тем, что пожал руку каждому из членов ландесрата и пригласил поприсутствовать на совместном ужине»³³.

Вопреки утверждениям некоторых современных историков, совещание 18-22 сентября 1917 года не было представительным органом, его участники не избирались, а специально подбирались организаторами. Однако даже в такой ситуации часть из них усомнились в целесообразности ориентации литовцев на Германию. Парируя возражения, А.Сметона отвечал: «В России утрата нашей национальной принадлежности даже сильнее, чем у поляков… От Германии мы получим культуру. Свободный будет связан со свободным. Ориентация на весь мир. Следовательно - выход к морю»³⁴. Поразительным образом эти демагогические рассуждения сработали. Сметона был выбран в состав «доверительного совета», причем по количеству полученных голосов обогнал всех остальных избранных, за исключением патриарха литовского национального движения Басанавичюса³⁵. Неудивительно, что именно Сметона стал и председателем совета³⁶.

Назначение членов «доверительного совета» было оформлено приказами главы германской оккупационной администрации князя Изенбурга - того самого, жестокостью которого возмущалась литовская общественность. Статус совета - «под управлением военной администрации»³⁷ - четко ограничивал рамки возможного для его членов. Впрочем, хотя члены совета и получили от оккупационных властей документы, удостоверяющие их новый статус, ни одного официального заседания совета не состоялось ни в сентябре, ни в октябре, ни в ноябре. Участникам ландесрата пришлось вариться в собственном соку, то есть довольствоваться проведением, как язвительно выразился один из германских чиновников, «длинных предварительных совещаний» без участия представителей германских властей³⁸.

Для совещаний ландесрата администрация Ober Ost выделила частную квартиру. «Помещение производит в целом приятное впечатление, состоит из одного большого зала, еще одного поменьше и нескольких других комнат, которые хорошо подходят для обращения их в кабинет президента, канцелярию и т. д.», - писал впоследствии германский чиновник³⁹. Однако в этом помещении было слишком холодно и ландесрат все свои собрания проводил на квартирах его членов. Мелочное возмущение литовских коллаборантов также вызывал тот факт, что «даже мебель» в выделенной оккупационными властями квартире не принадлежала ландесрату⁴⁰.

Для Германии создание «доверительного совета» было важным исключительно как шаг на пути провозглашения «независимости» Литвы и ее унии с Германией. Членам совета следовало не вмешиваться в процесс управления, а лишь подписать нужные Берлину документы.

В начале 1917 года на совещании в Берлине военные озвучили следующий план в отношении Курляндии и Литвы: «Обе страны должны стать автономными государствами, которым будет предоставлено самоуправление. Они должны получить право на интеграцию с Германией. Из Курляндии и Литвы должны быть образованы самостоятельные герцогства, причем они будут заключать отдельные государственные договоры с Германией. В этих договорах должны будут оговариваться передача Германии права на представительство интересов за рубежом, контроль над армией и флотом, а также в вопросах торговли и таможни, почты и железных дорог… Король Пруссии станет герцогом Курляндии и герцогом Литвы. Король будет назначать в оба герцогства одного общего регента. Регент будет одновременно и главнокомандующим. Ему будет для гражданского управления придан статс-секретарь. Каждое из двух герцогств получит в качестве главы администрации ответственного перед регентом президента»⁴¹.

Впрочем, другие германские чиновники склонялись к немного более умеренному сценарию: «Литовский ландесрат попросит нас об образовании герцогства Литва, а затем о том, чтобы король Пруссии стал герцогом Литвы. Король Пруссии затем, будучи неограниченным правителем Литвы, сможет выпускать законы для нее, заключать договоры с Германией и придавать Литве ее устройство по собственному усмотрению. Будет ли реализована уния с Пруссией или Германией не столь важно, я полагаю, оба варианта возможными и реальными. Подготовка должна начаться по официальному пожеланию ландесрата, выраженному в желании признать Литву герцогством»⁴².

Однако практические действия в этом направлении неожиданно встретились с противодействием МИД Германии, уже размышлявшим о послевоенном урегулировании. В МИД считали, что провозглашение «независимости» Литвы и Курляндии ограничит свободу маневра германской дипломатии на будущей мирной конференции. Руководство внешнеполитического ведомства хотело сохранить «свободу рук для непредвиденных компенсаций и компромиссов морального или географического характера»⁴³ и потому противилось предложениям военных, не стесняясь маскировать свои истинные цели демагогией. «Я остаюсь, как и прежде, того мнения, что целенаправленная и спокойная работа по восстановлению Литвы и, по возможности, с участием ландесрата и с изменением прежней системы куда надежнее обеспечит будущее единение, нежели предполагаемое давление и принуждение», - писал в Ставку статс-секретарь МИД Р. фон Кюльман⁴⁴.

В это время глава «доверительного совета» А.Сметона гастролировал за рубежом, обеспечивая совету признание литовской эмиграции. В октябре он участвовал в литовской конференции в Стокгольме, в ноябре - в Швейцарии; разумеется, эти зарубежные поездки контролировались МИД Германии. Германские дипломаты не преминули воспользоваться хорошо знакомым им Сметоной для неожиданного удара по военным. Посол Германии в Берне сообщил в Берлин, что «господин Сметона и господин Шаулис, которые разыскали меня после завершения работы конгресса и своим скромным и разумным поведением оставили благоприятное впечатление… указали, что их намерения не всегда встречают должное понимание у военной администрации, особенно у князя Изенбурга… Эти жалобы, оправданность и существенность которых я проверить не могу, к сожалению, вполне симптоматичны для того недоверия, которое укоренилось в литовцах насчет так называемой «системы Изенбурга», причем полностью устранить последнее невозможно»⁴⁵.

Когда А.Сметона и Й.Шаулис возвращались из Швейцарии, то были приняты сотрудником внешнеполитического ведомства Р.Надольны. По результатам встречи Надольны написал меморандум, в котором зафиксировал, что члены «доверительного совета», разумеется, согласны на интеграцию Литвы с Германией, но выступают против унии с Пруссией и Германией. «Они полагают, что едва ли смогли бы договориться насчет личной унии с Пруссией или с Германией, во-первых, потому, что хотели бы на престоле католического монарха, во-вторых, потому, что при таком случае еще быстрее подверглись бы утрате национального своеобразия»⁴⁶. Это неожиданное заявление было дополнено жалобами на военную администрацию и, разумеется, соответствовало позиции германских дипломатов. Интрига была прозрачна настолько, что в том же документе Надольны высказал своему начальству опасение, что переадресация жалоб литовцев военным «может навлечь на нас подозрение в том, что мы вместе с литовцами плетем заговоры против Верховного Главнокомандования»⁴⁷.

Тем не менее буквально несколько дней спустя статс-секретарь МИД Германии Р. фон Кюльман направил заместителю начальника Генерального штаба Э.Людендорфу обширную телеграмму, основанную на меморандуме Надольны. В ней была повторена критика в адрес князя Изенбурга, подчеркнута неготовность литовского «доверительного совета» к унии и, напротив, их готовность обнародовать декларацию о будущей интеграции с Германией.

«Побывавшие здесь и действительно влиятельные в ландесрате представители - доктор Сметона и Шаулис - несомненно, охотно возьмут на себя обязательство сразу же провести резолюции о будущем устройстве Литвы и ее отношениях с Германией. Эти резолюции будут приняты от лица всего литовского народа, так как ландесрат признан представительством литовцев как на родине, так и за рубежом. Если же ландесрат займет нежелательную, то есть не согласованную с нами заранее позицию, то у нас останется свобода маневра в том, как иначе обращаться с Литвой в зависимости от складывающейся военной обстановки», - писал фон Кюльман⁴⁸. Возникшее снова упоминание «свободы маневра» указывало на то, какой сценарий МИД Германии казался более предпочтительным.

В своей телеграмме Кюльман рекомендовал Людендорфу форсировать принятие литовским советом декларации о единении с Германией. В искренность этого совета можно поверить лишь в том случае, если не знать об отрицательном отношении внешнеполитического ведомства к подобному сужению «коридора возможностей». Дипломаты надеялись, что ландесрат займет «нежелательную» позицию и обнародование декларации о «единении с Германией» будет сорвано; контакты со Сметоной позволяли им обеспечить именно такое развитие событий. Уже 26 ноября 1917 года находившиеся в Берлине члены «доверительного совета» Сметона, Кайрис и Шаулис подготовили декларацию, в которой говорилось о готовности Литвы «вступить в более тесные отношения с Германией на основании подлежащих заключению договоров и конвенций, как только независимость Литвы будет признана Германией и получит поддержку и других государств». Неожиданное увязывание заключения договоров с Германией с поддержкой литовской независимости «другими государствами» было дополнено пунктом о необходимости ратификации договоров «созванным в будущем конституционным собранием Литвы», а также с расширением прав ландесрата на все гражданское управление. Фактически таким образом была сформулирована та самая «нежелательная» позиция, о возможности которой упоминалось в телеграмме Кюльмана⁴⁹.

Однако военные неожиданно переиграли дипломатов. 29 ноября Людендорф принял Сметону и Шаулиса и показал им пришедшую из Москвы телеграмму Совета Народных Комиссаров о готовности немедленно начать переговоры с Центральными державами о перемирии, не дожидаясь согласия других держав Антанты. Людендорф сообщил, что для того, чтобы на переговорах с новым правительством России Германия могла защитить интересы Литвы, ландесрату необходимо как можно скорее принять декларацию о единстве с Германией. «Оба признали это. Особенно хорошо вел себя Сметона. Он обещал принять ту формулу, о которой мы в принципе договорились», - сообщали из Ставки в МИД⁵⁰.

Для дипломатов это была крайне неприятная новость. Уже через день фон Кюльман встретился с литовцами и добился от них опровержения договоренностей с Людендорфом. Он сообщил в Ставку: «Не удалось побудить литовцев к тому, чтобы они заявили о своем согласии на разработанную там формулу заявления о единении Литвы с Германией»⁵¹. Подписание заявления «о единении с Германией» было теперь прямо увязано с изменением военной администрации Литвы и радикальным расширением прав ландесрата, а принятая Сметоной сотоварищами новая формула заявления явно носила характер «неприемлемой»⁵².

Военные высказали законное недовольство. Из Ставки в МИД пришла преувеличено вежливая телеграмма: «Покорнейше прошу разрешения указать на то, что как у фельдмаршала фон Гинденбурга, так и у генерала Людендорфа новое предлагаемое решение литовского вопроса вызвало самую серьезную обеспокоенность»⁵³. «Стало ясно, что существуют разногласия между Верховным Главнокомандованием и ведомством иностранных дел», - констатировал несколькими днями позже генерал Гофман⁵⁴.

Разрешать межведомственный конфликт пришлось на состоявшемся 6-7 декабря совещании высшего руководства. На совещании фон Кюльман открыто протестовал против провозглашения независимости новых государств: «Если мы теперь настаиваем на создании новых государств, то это решение большого политического значения. Сильная Россия тогда опять выступит против этих государств позже (натиск на Запад)… Россия, в случае отделения Лифляндии и Эстляндии, будет постоянно нашим врагом»⁵⁵. Однако его позиция не получила поддержку. Не сбылись надежды дипломатов и на то, что сформулированные «неприемлемые» предложения литовского ландесрата будут отвергнуты: подписанный Сметоной протокол от 1 декабря 1917 года было решено принять за основу, тем самым пойдя литовцам на уступки⁵⁶.

Интрига германских дипломатов провалилась. Уже 11 декабря литовский «доверительный совет» принял декларацию, в которой прямо говорилось о разрыве государственной связи с Россией и «вечном союзе» с Германской империей.

«I. Литовский ландесрат, признанный проживающими в крае и за границей литовцами единственным уполномоченным представительством литовского народа, на основании признанного права народов на самоопределение и резолюции Литовской вильнюсской конференции, проходившей 18-22 сентября 1917 года, объявляет о восстановлении независимого Литовского государства со столицей в городе Вильнюс и об отмежевании Литовского государства ото всех государственных связей, которые когда-либо существовали с другими народами.

II. Для ведения дел этого государства и защиты его интересов на мирных переговорах ландесрат просит защиты и помощи у Германской империи. Принимая во внимание жизненно важные интересы Литвы, требующие неотложного установления постоянных и тесных связей с Германской империей, ландесрат выступает за вечный, прочный союз Литовского государства с Германской империей, который будет осуществляться прежде всего как военный, транспортный, таможенный и валютный союз»⁵⁷.

Под согласованным с германскими властями текстом на немецком языке (в котором не изменили даже дату - 10 декабря; таким образом, документ был принят задним числом) подписи всех членов совета собрать сразу не удалось, и по состоянию на 12 декабря одной подписи еще не хватало⁵⁸. Впрочем, в конечном итоге под декларацией подписались все члены совета, включая, разумеется, и Сметону.

Для германской дипломатии декларация литовского ландесрата о разрыве государственных отношений с Россией была аргументом, который можно было использовать на переговорах в Бресте с советской делегацией. Наградой для литовцев за сговорчивость стал уход в отпуск главы германской оккупационной администрации Литвы князя Изенбурга; все были осведомлены, что за отпуском последует отставка⁵⁹. Стоит отметить, что для германских военных это была действительно немалая жертва⁶⁰.

Но официального обнародования декларации совета не произошло, не созывалось и официального заседания ландесрата (по-прежнему собиравшегося на частных квартирах). В Берлине, получив столь долго (с конца мая) готовившийся документ, занялись другими, более актуальными, политическими вопросами. На переговорах с советской делегацией в Бресте германские дипломаты потребовали признать «волю народов, населяющих Польшу, Литву, Курляндию и части Эстляндии и Лифляндии, об их стремлении к полной государственной самостоятельности и выделению из Российской Федерации»⁶¹.

Однако это происходило за закрытыми дверями; члены литовского ландесрата были не в курсе происходившего на переговорах и начали подозревать германские власти в стремлении утаить декларацию от 11 декабря. Возможно, кстати, так оно и было - германские дипломаты, у которых находился оригинал декларации⁶², не были склонны выкладывать на стол все свои карты разом. И хотя германские дипломаты на переговорах в Бресте упоминали о заявлении «народа Литвы», но сама декларация советской стороне, судя по всему, предъявлена не была.

Только в начале января 1918 года в Берлине решили пустить в дело декларацию литовского ландесрата от 11 декабря. Для этого было принято решение о созыве первого официального собрания совета. Согласно сценарию, перед принятием повестки заседания председатель ландесрата Сметона должен был сделать следующее заявление:

«Литовский ландесрат 11 декабря 1917 года принял резолюции о будущем устройстве Литвы, которые представляют собой единодушную волю всего литовского народа. Доводилось до сведения российского правительства, что с этого момента Литву следует рассматривать как вышедшую из состава Российской державы»⁶³.

Сметона был согласен, однако дальше ситуация начала выходить из-под контроля. На предварительном «внутреннем» заседании ландесрата немногочисленные левые во главе с С.Кайрисом неожиданно заговорили о необходимости коррективы подписанной ими же декларации от 11 декабря 1917 года. По их мнению, декларацию следовало дополнить указанием на то, что будущее независимой Литвы будет решать Конституционное собрание. Правые тоже были недовольны: они хотели, чтобы ландесрат получил реальные полномочия в области гражданского управления. Почти месяц варившиеся в собственном соку члены ландесрата хотели получить от германской стороны ответы на накопившиеся вопросы. Результатом бурного предварительного заседания стало письмо за подписями А.Сметоны и С.Кайриса, переданное в день открытия первого официального заседания ландесрата новому главе военной администрации в Литве барону К. фон Фалькенхаузену. В письме говорилось:

«Литовский ландесрат был бы в состоянии нотифицировать перед русским правительством первую часть своей резолюции от 11 декабря 1917 года с подписями его членов, а также опубликовать ее в прессе лишь после того, как делегации литовского ландесрата будет немедленно предоставлена возможность получить определенный и значимый, а также соответствующий интересам Литвы ответ у соответствующих германских инстанций на следующие вопросы:

А) Когда и при каких условиях управление страной будет передано литовскому ландесрату?

B) Когда будут выведены из Литвы германские оккупационные войска, а также будет предоставлена возможность сформировать литовскую милицию?

C) Последует ли и когда именно признание независимого литовского государство со стороны Германской империи?»⁶⁴

Фактически это был бунт на коленях: обнародование первого пункта декларации от 11 декабря ставилось в зависимость от удовлетворяющих ландесрат ответов. Письмо главе военной администрации было подкреплено действием: вопреки согласованному сценарию, Сметона на официальном заседании ландесрата не стал делать публичное заявление о выходе Литвы из состава России.

Все произошедшее, конечно, было для Берлина малоприятным сюрпризом, в котором пришлось разбираться. Вскоре стало понятно, что позиция ландесрата была вызвана не только внутренним расколом, но и позицией МИД Германии: именно представитель этого ведомства барон фон Леснер не рекомендовал придавать огласке второй пункт декларации и, более того, ставил это обнародование в зависимость от согласия ландесрата⁶⁵.

Решать проблему в Вильне 22 января отравился генерал Гофман совместно с сотрудником МИД Надольны. Докладывая о подготовке этого визита, один из германских дипломатов писал: «Если все будет развиваться по плану, то события будут выглядеть так: в среду совещание с членами ландесрата, в четверг - принятие резолюции. Сначала будет принята резолюция о независимости, которая будет тут же опубликована, а также начата процедура ее нотификации российской делегации. После краткого перерыва в заседании последует принятие резолюции о связи с Германской империей. Обе резолюции будут немедленно переданы императорскому правительству с просьбой о признании Литвы»⁶⁶. Был даже заготовлен и согласован проект ответного заявления императора Вильгельма о признании независимости Литвы⁶⁷. В качестве поощрения ландесрату вместо квартиры решили выделить двухэтажный особняк неподалеку от центра⁶⁸.

Однако все опять пошло не по плану. Подписание резолюций отложили из-за отсутствия некоторых членов ландесрата, не успевших приехать в Вильну из провинции, генерал Гофман уехал из Вильны, а Надольны остался, чтобы после получения резолюций отправится с ними в Брест.

Находясь в Вильне без надзирателя в лице генерала Гофмана, Надольны получил из МИД телеграмму с указанием на то, что «нельзя осложнять ход переговоров с Россией признанием Литвы и что поэтому следовало бы пока что от этого воздержаться»⁶⁹. Затем Надольны совместно с литовскими представителями отредактировал второй пункт декларации от 11 декабря; он доносил в Берлин, что новая формулировка будет полезнее во время переговоров в Бресте⁷⁰.

Формулировка второго пункта теперь выглядела следующим образом: «При становлении этого государства и для обеспечения его интересов на мирных переговорах ландесрат просит о покровительстве и помощи со стороны Германской империи. В связи с жизненными интересами Литвы, требующими скорейшего установления постоянных и тесных связей с Германской империей, ландесрат выступает за заключение вечного и прочного союза литовского государства с Германией, который должен проявиться главным образом в военной и транспортной конвенциях, а также в таможенном и валютном союзе. Сим доведя это до сведения императорского германского правительства, ландесрат выражает просьбу о признании независимого литовского государства, при этом одновременно заявляя, что окончательно определит основы устройства этого государства и его отношения с соседними странами учредительное собрание. Далее он выступает с пожеланием о том, чтобы в заключенной в будущем военной конвенции был бы урегулирован вопрос о выводе германских оккупационных войск из Литвы»⁷¹.

С небольшими редакционными правками резолюция была принята ландесратом 28 января. Военные были в бешенстве от самоуправства Надольны. Генерал Людендорф писал в МИД: «Вынужден решительно возразить против поведения тайного советника Надольны в Вильне… Я должен выразить самые серьезные возражения относительно тех уступок, что сделал господин Надольны литовцам, а ландесрат включил в свою резолюцию. Я полагаю эти новые послабления ни в коей мере не оправданными и вредными нам в будущем. То обстоятельство, что я был поначалу совершенно недостаточно осведомлен внешнеполитическим ведомством… не позволило мне своевременно выразить свои возражения и тем помешать резолюции ландесрата. Полный текст резолюций публиковать нельзя ни в коем случае; куда более я согласен с предложением Вашего Превосходительства, что следует позволить представить общественности лишь ту их часть, где провозглашается литовское государство… Я должен настоятельно просить принять соответствующие меры, чтобы впредь манера действий, предложенная тайным советником Надольны и в высшей степени подходящая для подрыва авторитета военной администрации, была уже невозможна… Согласиться на допуск в будущем дополнительных представителей МИД на территорию [военной] администрации я не могу»⁷².

Однако дело было сделано: литовский ландесрат (просивший именовать его уже по-литовски - Тарибой) теперь требовал все большего. Глава администрации Ober Ost докладывал: «Факт в том, что литовцы из хода переговоров с тайным советником Надольны смогли сделать вполне определенный вывод о немедленном выполнении всех высказанных ими пожеланий о признании их независимого государства, об окончательном определении основ его устройства и отношений с соседними странами на Учредительном собрании, о решении вопроса о выводе германских оккупационных войск из Литвы в рамках военной конвенции, о постепенной передаче управления ландесрату, а задачи охраны порядка - литовским полицейским органам»⁷³.

Начало февраля 1918 года МИД и военные провели в увлекательных разборках: дипломаты оправдывали Надольны, военные отвергали их аргументы. Дипломаты к тому же заявляли, что необходимости в литовской декларации в рамках брестских переговоров уже нет и всю идею с независимостью Литвы и ее «единством с Германией» можно похоронить⁷⁴ (в этом и была суть их интриги); военные тоже позитивного выхода из сложившейся ситуации не видели и считали необходимым тянуть время. «В ситуации, когда в любой день может принципиально поменяться политическая обстановка, даже простой отсрочкой может быть выиграно очень многое. И при нынешнем положении дел надежда на то, что поворот в общем курсе по литовскому вопросу все же откроет новые пути, ныне недоступные, не так уж необоснованна», - писал барон фон Фалькенхаузен⁷⁵. Надежды военных были явно связаны со странной позицией советской делегации в Бресте.

Литовский ландесрат был опять предоставлен самому себе и терзался невостребованностью. Брестские переговоры тем временем подошли к ожидавшемуся германскими военными финалу: руководитель советской делегации нарком Л.Троцкий заявил об окончании переговоров, отказе от подписания «аннексионистского» договора с Германией и демобилизации российской армии⁷⁶. «Ни мира, ни войны, а армию распустить». Германские военные потерли руки и начали готовиться к наступлению. А для литовского ландесрата окончание переговоров в Бресте означало, что декларация о независимости Литвы так и осталась необнародованной - ни в каком виде. Даже оппортунист Сметона не мог (да и не хотел) в создавшейся ситуации сдержать своих коллег. Было решено не ждать милостей от Берлина, а проявить инициативу - и 16 февраля Тариба приняла новую декларацию о независимости.

«Литовская Тариба на своем заседании 16 февраля 1918 года единогласно постановила обратиться к правительствам России, Германии и других государств со следующим заявлением:

Литовская Тариба как единственное правительство литовского народа, основываясь на признанном праве народов на самоопределение и на резолюции Литовской вильнюсской конференции 18-22 сентября 1917 года, провозглашает восстановление независимого, демократически организованного Литовского государства со столицей в городе Вильнюс и отмежевание этого государства от всех государственных связей, существующих с другими народами.

Вместе с тем Литовская Тариба заявляет, что основы Литовского государства и его отношения с другими государствами должен окончательно установить созванный в кратчайший срок Учредительный Сейм, избранный демократическим путем жителями Литвы»⁷⁷.

В отличие от декларации от 11 декабря, декларация 16 февраля была выполнена на двух языках - литовском и немецком, причем в немецком варианте совет был поименован как «Литовская Тариба (Ландесрат)». Под декларацией подписались все члены совета.

Это был по большому счету жест отчаяния, причем члены Тарибы постарались сделать его более приемлемым для Германии, попросив позволения направить в Берлин делегатов для нотификации новой декларации. Возглавлять эту делегацию должен был Сметона⁷⁸. Декларация была передана представителю внешнеполитического ведомства в Вильне, который немедленно - в обход военных - отправил ее в Берлин. «О ссылках на декабрьскую резолюцию более и речи нет, как и о единении с Германией в какой-либо форме», - отмечал принявший декларацию дипломат⁷⁹.

18 февраля германские войска начали наступление на русском фронте. В тот же день генерал Людендорф отправил рейхсканцлеру письмо с указанием на то, что в новых условиях признавать независимость Литвы не следует: «Верховное Главнокомандование полагает, что в ходе военных действий и наступления на Россию ни в коей мере нельзя соглашаться на признание независимого литовского государства в тылу, и предлагает постепенно распустить ландесрат»⁸⁰. Однако тут события снова приобрели неожиданный оборот.

На сей раз вмешался лично император Вильгельм II, еще месяц назад согласовавший признание литовской независимости. В тот же день, 18 февраля, из Ставки во внешнеполитическое ведомство пришло письмо: «Его Величество кайзер относительно вопроса о признании Литвы заметил, что господин рейхсканцлер в завершение недавнего совещания попросил у него разрешения признать Литву, на что он немедленно согласился. Его Величество спрашивает, почему же тогда признание все еще не последовало или не опубликовано официально»⁸¹. Дипломаты, разумеется, поспешили перевалить вину на военных, военные в ответ заявили о необходимости отзыва из Вильны действовавшего в обход военных властей представителя МИД⁸². Однако увлекаться очередными межведомственными разборками возможности не было, и 19 февраля император повторил свой вопрос: «Его Величество кайзер сегодня утром еще раз подчеркнул, сколь большое значение он придает признанию Литвы, а также тому, чтобы нас в этом не упредила Антанта. Его Величество не может понять, какие существенные причины могут этому помешать»⁸³.

Для выработки общей позиции 20 февраля было проведено совещание с участием вице-канцлера и представителей ведомств, по итогам которого было решено: «Ландесрату следует сообщить, что как раз накануне последует признание Литвы, причем оно было бы провозглашено, если бы не была недавно принята негативная для нас резолюция»⁸⁴.

Однако еще до того, как решение оформили, члены Тарибы стали пытаться донести до германского руководства, что их неправильно поняли. Через прелата К.Ольшанского объясняли: «Они не могут понять, почему германское правительство, с одной стороны, побудило ландесрат к принятию на себя обязательств в резолюции от 11 декабря, а с другой - почему до сих пор процедуры признания не состоялось. Поэтому несколько дней назад была принята новая резолюция ландесрата, ставшая проявлением серьезных опасений и нетерпеливого желания выйти наконец из этой мучительной неизвестности. Нет, однако, никаких сомнений в том, что эта последняя резолюция от 16 февраля ни в коей мере не ограничивает резолюцию от 11 декабря. Последняя, как и прежде, сохраняет силу. Резолюция от 16 февраля должна быть воспринята исключительно как требование прояснить в конце концов ситуацию относительно Литвы»⁸⁵.

Разумеется, Берлин эта позиция удовлетворила, и от литовского ландесрата запросили ее официального подтверждения. 28 февраля президиум Тарибы направил рейхсканцлеру письмо:

«Президиум Тарибы имеет честь сим подтвердить получение заявления императорского германского правительства от 21 февраля, касающегося резолюции от 16 февраля сего года. Одновременно президиум полагает необходимым ответить на данное заявление следующее:

Решение Тарибы от 16 февраля сего года никак не противоречит резолюции от 11 декабря 1917 года.
Резолюция Тарибы от 11 декабря 1917 года никакой иной резолюцией в качестве основы для дальнейших отношений между Литвой и Германией не отменялась, а потому остается в силе»⁸⁶.

На сей раз признанию Литвы сопротивлялись военные, глубоко травмированные предыдущими событиями и не желавшие выпускать управление оккупированными территориями из своих рук. Однако решение было принято, и рейхсканцлер распорядился: «Прошу отдать приказ администрации Ober Ost, чтобы она направила делегатов в Берлин самое позднее к 18 марта, известив меня телеграфно об их прибытии»⁸⁷.

Дальнейшие события продемонстрировали традиционный организационный бардак. Военные громко протестовали против признания Литвы и ставили палки в колеса представителям МИД, которые после заключения 3 марта Брестского мира с Советской Россией уже не возражали против провозглашения независимости Литвы и стали основным приводным ремнем в контактах с Тарибой. Отражением этой межведомственной борьбы в самой Тарибе стало то, что вместо Сметоны главой делегации в Берлин неожиданно выбрали какого-то «радикала Вилейшиса»⁸⁸ (военные, докладывавшие об этом в Берлин, видимо, надеялись на срыв поездки, но рейхсканцлер на сей раз был непреклонен).

23 марта делегация Литовской Тарибы прибыла в Берлин (Сметона приехал просто «за компанию»), была принята рейхсканцлером и одарена долгожданным заявлением императора Вильгельма II о признании Литвы: «Мы поручаем канцлеру Нашего государства графу фон Гертлингу сообщить литовскому ландесрату, что Мы на основании вышеупомянутого заявления от 11 декабря 1917 года от имени немецкого государства признаем Литву свободным и независимым государством и готовы предоставить Литовскому государству необходимую запрашиваемую защиту и поддержку при его восстановлении… В то же время мы уполномочиваем канцлера Нашего государства вместе с представителями литовского населения принять необходимые меры для восстановления независимой Литвы и издать указ о дальнейших мерах по созданию прочного союза с Германией, а также о предусмотренных и требуемых конвенциях»⁸⁹. Вскоре подписанный императором документ был опубликован.

Независимость Литвы почти после года межведомственных интриг была признана, но ничего, разумеется, не изменилось. В Берлине разрабатывали планы договоров с Литвой, продираясь через дебри межведомственного согласования, военные не собирались передавать управление литовскими территориям кому-либо и искали в штабе Ober Ost сотрудничавших с МИД «крыс»⁹⁰. Для курирования «восточной политики» был создан новый орган - «Комиссариат по литовским, курляндским и прочим делам на Востоке, за исключением Польши». Глава комиссариата граф Э. фон Кайзерлинг был ответствен перед рейхсканцлером. Однако сопротивление военных привело к тому, что уже через шесть недель фон Кайзерлинг ушел в отставку⁹¹.

Между тем Литовская Тариба после достижения долгожданной цели впала в отчаяние от мелочного контроля военных и непонимания, что же делать дальше. Чиновники Ober Ost не без язвительности сообщали в Берлин: «Очевидно на них давит ощущение, что они попросту не готовы к тем задачам, что их ныне ожидают. При личном общении они производят впечатление неуверенности, признают, что им недостает всех необходимых навыков и знаний, так что они чувствуют, что едва ли способны к регулярной и интенсивной работе. Показательно, что после провозглашения Литовского государства ландесратом более не было сделано ровным счетом ничего, ни даже планировавшегося обращения к епископам, ни публичных объявлений о провозглашении Литовского государства, о чем надо было запросить администрацию»⁹².

Самым главным страхом Тарибы неожиданно оказалась мысль о том, что Литве навяжут личную унию с Саксонией. Такой вариант действительно прорабатывался в Берлине наравне с персональной унией Литвы с Пруссией, но литовских представителей пугало, что литовский монарх окажется не католиком, а протестантом⁹³. Эти настроения поощрялись лидером католической партии «Центр» в рейхстаге М.Эрцбергером⁹⁴, связанным с МИД Германии и участвовавшим в литовской интриге дипломатов осенью 1917 года. В результате 13 июля Тариба приняла решение пригласить на престол Литвы католика - графа Вюртембергского Вильгельма фон Ураха⁹⁵ (его решили именовать королем Миндаугасом II).

Перед принятием этого решения делегация Тарибы тайно побывала во Фрайбурге-им-Брайсгау, встречалась с герцогом и даже получила от него письменное согласие занять литовский престол. В документе были зафиксированы условия, на которых герцога приглашали в Литву: «Они сводятся к установлению в Литве конституционной монархии; законодательная власть будет в руках двухпалатного парламента, избираемого демократическим путем: назначаемое сувереном министерство будет ответственным перед этими палатами. Герцог фон Урах обязался проводить бóльшую часть года в Литве, выучить литовский язык. То же и относительно его сына, который для этого уволится из германской армии, чтобы учить язык и жить в Литве»⁹⁶.

Берлин, разумеется, не признал несогласованного решения, но каких-либо репрессивных мер к Тарибе применять не стал, опять увязнув в межведомственных согласованиях. Как отмечает исследователь Л.В.Ланник, «в истории германской политики на Востоке миссия Миндовга II так и осталась лишь очень коротким эпизодом, однако для тяжести маневрирования и сложности компромиссов даже внутри Германской империи эпизод с несостоявшимся литовским королем крайне показателен»⁹⁷.

От вюртенбергской монархической авантюры Тариба отказалась только в начале ноября 1918 года, когда стало очевидно поражение Германии в мировой войне⁹⁸. Впрочем, и здесь решение Тарибы было, мягко говоря, не самостоятельным. После подписания Германией 11 ноября 1918 года Компьенского перемирия с державами Антанты и ноябрьской революции в Германии приглашение на литовский престол германского герцога стало явно неуместным.

Было создано первое временное правительство Литовской республики из шести министров под руководством А.Вольдемараса. В соответствии с пожеланиями германских властей ему удалось привлечь к совместной работе отдельных представителей белорусской и еврейской общин, не имевших достаточных полномочий и авторитета в своей среде. При этом на власть на территории Литвы претендовали и другие военно-политические силы: партийные группы разного толка, советы, антибольшевистские немецкие добровольческие формирования, националистическая польская самооборона в Вильне.

Уже в конце 1918 года кабинет Вольдемараса фактически утратил и без того сомнительные властные полномочия, распался, а сам премьер-министр покинул Литву. 26 декабря 1918 года М.Слежявичюс сформировал новый временный кабинет министров умеренно-левой ориентации, который в начале 1919 года перебрался из Вильнюса в Каунас. Только после этого литовское «государство из чернильницы» начало свое действительное существование, впрочем, по-прежнему под сенью германских штыков, поскольку немецкие войска были выведены из Литвы лишь в июле 1919 года.

Провозглашение «независимости» Литвы изначально было идеей германских властей, желавших таким образом придать видимость законности отторжению литовских земель Российской империи и интеграции их в состав Германии. Литовские коллаборанты во главе с Й.Басанавичюсом и А.Сметоной летом 1917 года были готовы обеспечить оформление аннексии литовских земель взамен на формальный статус «государства» и национально-культурную автономию. Однако противившийся данной комбинации МИД Германии в надежде на срыв провозглашения «независимости» последовательно поощрял своих литовских визави на повышение ставок, на все новые и новые требования.

Затяжная межведомственная борьба германских дипломатов с германскими военными, в которой члены литовского ландесрата были лишь инструментами, привела к тому, что при признании «независимости» Литвы Берлину пришлось обещать литовцам гораздо больше того, что планировалось изначально. Однако даже после официального признания литовское «государство из чернильницы» состоялось только на бумаге, а подлинными хозяевами Литвы оставались германские оккупационные власти. Государственность литовским «отцам-основателям» свалилась в руки только тогда, когда Германия проиграла мировую войну и из Литвы были постепенно выведены немецкие войска.

¹Эйдинтас А., Бумблаускас А. и др. История Литвы. Вильнюс, 2013. С. 144.

²Литва - Россия, 1917-1920 гг.: Сборник документов / Сост. Ч.Лауринавичюс, А.Каспаравичюс и др. Вильнюс, 2020. С. 48-49, 59.

³Фишер Ф. Рывок к мировому господству. Политика военных целей кайзеровской Германии в 1914-1918 гг. / Пер. с нем., предисл. Л.В.Ланника. М., 2017. С. 147.

⁴Там же. С. 148.

⁵Там же. С. 155.

⁶Ланник Л.В. Русский фронт, 1914-1917 годы. СПб., 2018. С. 117.

⁷Фишер Ф. Указ. соч. С. 185.

⁸Эйдинтас А., Бумблаускас А. и др. Указ. соч. С. 149.

⁹Гронский А.Д. Кастусь Калиновский: конструирование героя // Беларуская думка. 2008. №2.

¹⁰Ланник Л.В. Русский фронт, 1914-1917 годы…

¹¹Фишер Ф. Указ. соч. С. 241.

¹²Новикова И.Н. Роль немецкой дипломатии в создании «Лиги инородцев России» (1916-1918 гг.) // Международные отношения в новое и новейшее время. Материалы международной научной конференции, посвященной памяти К.Б.Виноградова. СПб., 2005.

¹³Фишер Ф. Указ. соч. С. 242-243.

¹⁴Eidintas A. Antanas Smetona and His Lithuania. From the National Liberation Movement to an Authoritarian Regime (1893-1940). Leiden; Boston, 2015. P. 57.

¹⁵Литва - Россия, 1917-1920 гг… С. 43-44.

¹⁶Politische Archiv des Auswärtigen Amts (Политический архив МИД Германии, далее - PA AA). R 21700. Bl. 264.

¹⁷Фишер Ф. Указ. соч. С. 185.

¹⁸PA AA. R 21700. Bl. 58.

¹⁹Ibid. Bl. 204.

²⁰Ibid.

²¹Ibid. R 21703. Bl. 231.

²²Ibid. R 21701. Bl. 16.

²³Ibid.

²⁴Ibid. Bl. 270.

²⁵Ibid. Bl. 330-331.

²⁶Ibid. R 21702. Bl. 44.

²⁷Ibid. Bl. 158.

²⁸Ibid. R 21703. Bl. 119.

²⁹Ibid. Bl. 237.

³⁰Ibid. R 21702. Bl. 183-184.

³¹Эйдинтас А., Бумблаускас А. и др. Указ. соч. С. 149-150.

³²PA AA. R 21715. Bl. 40.

³³Ibid. R 21705. Bl. 55.

³⁴Ibid. Bl. 147.

³⁵Ibid. Bl. 76-77.

³⁶Эйдинтас А., Бумблаускас А. и др. Указ. соч. С. 150.

³⁷Фишер Ф. Указ. соч. С. 479.

³⁸PA AA. R 21712. Bl. 73. Протоколы этих заседаний опубликованы: Lietuvos Taryba ir nepriklariusomos valstybės atkūrimas 1914-1920 metų documentuose / Sud. A.Eidintas, R.Lopata. Vilnius, 2017.

³⁹Ibid. R 21713. Bl. 219.

⁴⁰Ibid.

⁴¹Ibid. R 21709. Bl. 39-40.

⁴²Ibid. Bl. 42-43.

⁴³Ibid. Bl. 103.

⁴⁴Ibid. Bl. 119.

⁴⁵Ibid. Bl. 157.

⁴⁶Ibid. Bl. 169.

⁴⁷Ibid. Bl. 171.

⁴⁸Ibid. Bl. 198.

⁴⁹Ibid. Bl. 273-275.

⁵⁰Ibid. Bl. 281.

⁵¹Ibid. R 21710. Bl. 12.

⁵²Советско-германские отношения от переговоров в Брест-Литовске до подписания Рапалльского договора: Сборник документов: В 2 т. Т. 1. 1917-1918. М., 1968. С. 37-38.

⁵³PA AA. R 21710. Bl. 46.

⁵⁴Советско-германские отношения… Т. 1. С. 36.

⁵⁵Там же. С. 42-43.

⁵⁶Там же. С. 44.

⁵⁷Lietuvos Taryba ir nepriklariusomos valstybės atkūrimas… P. 316-317, Iliustr. XXII; PA AA. R 21710. Bl. 324.

⁵⁸PA AA. R 21710. Bl. 215.

⁵⁹Ibid. Bl. 242.

⁶⁰Ланник Л.В. После Российской империи: Германская оккупация 1918 г. СПб., 2020. С. 171.

⁶¹Брестский мир: пролог, заключение, итоги: Сборник документов / Отв. сост. А.В.Репников. М., 2022. С. 66-67.

⁶²Этот документ до сих пор хранится в Политическом архиве МИД Германии: PA AA. R 21710. Bl. 324.

⁶³PA AA. R 21712. Bl. 72.

⁶⁴Ibid. Bl. 7.