ENGLISHПроблема определения основных глобальных процессов, форматирующих направления цивилизационного развития, - мегатрендов - занимает умы ученых не одно десятилетие, что обусловлено, помимо чисто научных соображений, практическими задачами определения контуров будущего планетарной цивилизации.
Ясное представление об основополагающих направлениях развития человечества позволяет отделить их хотя и от четко проявляющихся, но все же тенденций, относящихся к конкретной социальной политической или иной локации (территориальной или отраслевой).
Одну из наиболее значимых попыток «постижения будущего» предпринял в 1970 году американский исследователь Э.Тоффлер, предупреждавший человечество о том, что грядущее будущее разрушит привычный мир1, и предложивший собственное видение будущего2. В описании Третьей волны, или сверх-индустриального общества, идущего на смену индустриальному, Тоффлер высказал ряд положений, связанных с характеристикой мегатрендов, а американский социолог и футуролог Дж.Нейсбитт попытался выявить их сущность, основываясь на социальных тенденциях, обозначившихся в конце прошлого столетия в США, а именно:
- переход от индустриального общества к информационному;
- движение в сторону дуализма «технический прогресс - душевный комфорт» (чем больше чудес техники нас окружает, тем больше нам хочется духовности и простоты);
- глобализация мировой экономики;
- отказ на уровне общества от соображений сиюминутной прибыли и переключение на долгосрочную перспективу;
- переход от централизации к децентрализации;
- переход от надежд на помощь учреждений и организаций к надеждам на собственные силы;
- «смерть представительной демократии» и ориентация на демократию партисипативную;
- отказ от иерархических структур в пользу неформальных сетей;
- экономический подъем Юго-Запада США и спад Северо-Востока;
- переход к «свободному обществу с многовариантным поведением»3.
Изыскания Нейсбитта позволили наметить несколько характерных для всего человечества социальных трендов, совпадающих с американскими, но рационализм модерна и следование индуктивным методам существенно сузили позитивный потенциал его идей. Ограниченность его выводов проявилась хотя бы в попытках причислить к универсальным инклюзивные для США процессы, что было следствием, а не фундаментальным качеством мегатрендов.
Контуры своего видения мегатрендов предложил бессменный президент Всемирного экономического форума в Давосе К.Шваб. Основанием их выделения он посчитал «технологические прорывы» в самом широком спектре областей (искусственный интеллект, роботизацию, автомобили-роботы, трехмерную печать, нанотехнологии, биотехнологии и многое другое).
Для форматирования глобальных процессов, определяющих направления движения цивилизации, Шваб объединил «всепроникающую силу цифровых и информационных технологий» в три генеральных блока: физический, цифровой и биологический4. Все отмеченные им тенденции имеют единый источник происхождения - информационно-коммуникационную революцию.
Значительный вклад в понимание проблемы внесли исследователи постиндустриального общества Б.Дэниел, A.Tурен, Ж.-Ф.Лиотар, Ю.Хабермас. Некоторые из них считают возможным относить к мегатрендам глобальные тенденции, проявляющиеся в отдельных сферах цивилизационного процесса, но многие связывают с этим понятием явления мировой политики, так как глобальные политические процессы (несмотря на их дуалистичное - объективно-субъективное - содержание) определяют сущность феномена, действительно имеющего всеобщий характер мирового порядка.
Совсем экзотично выглядит поиск мегатрендов в отдельных мировых политических явлениях, в частности экстремизме.
Нарастающая транснациональность мирового хозяйства дает основание ряду авторов увидеть мегатренды исключительно в мировой экономической системе.
В связи со сложностью феномена мегатрендов позитивной представляется идея уровневого структурирования, или иерархичности, включающей «мега- или глобальные тренды, суб-, макро- и уровень тренд-сигналов», то есть понимание того, «как они укладываются друг в друга».
Действительно, было бы упрощенным видеть в мегатрендах замкнутые процессы, развивающиеся на основе самоорганизации в глобальном цивилизационном пространстве и не имеющие в своем основании ничего, кроме «голой» новации, связанной с поступательным движением вперед.
Во-первых, факторами, обусловливающими глобальную повестку, в недрах которой рождаются эти «масштабные процессы, определяющие движение цивилизации» в будущее, могут быть не только конструктивные, но и разрушительные, несущие риски для человечества.
Во-вторых, мегатренд продуцируется как слияние «ручьев» (сигнальных трендов), «малых речушек» (макротрендов) в большой всеохватывающий поток, агрегирующий содержание всех малых и средних трендов и обретающий системное качество, не сводимое к сумме их потенциалов.
Системность качества составляет важнейшую характеристику мегатрендов. Именно поэтому глобальные социальные, экономические, политические, культурные направления развития (в силу своей интерактивности) каждый по-своему дополняют внутренний механизм мегатрендов, являясь неотъемлемым его элементом, но, взятые порознь, далеко не исчерпывают внутреннего содержания этого явления в целом.
Всеобщий характер мегатрендов обусловливает их историко-культурное наполнение. Поэтому мегатренды составляют результат непрерывного и преемственного развития цивилизации и агрегируют на каждом конкретно-историческом этапе наиболее существенные его направления. Актуальные мегатренды, определяющие планетарные процессы, являются не только эксклюзивными, но и подготовленными всем предшествующим мировым развитием, а также фактором, объективирующим его будущее. Мегатренды проявляются в диалектическом единстве и борьбе противоположностей, встречная энергия которых не продуцирует тупика, а представляет собой источник нелинейного развития планетарной цивилизации.
Наиболее отчетливо диалектика противоположных векторов глобальной тектоники обозначилась в мегатренде, занимающем в иерархии мировых трансформаций центральное место, - глобализации.
На фоне нарастающей турбулентности мирового политического процесса стремление стран обрести комфортную среду обитания в региональных сообществах и комплементарных культурных локализациях становится все более очевидным. Даже игроки, ранее камуфлирующие свою культурную идентичность ради сближения с центрами мировой силы иной ценностной ориентации, в актуальной международной реальности демонстрируют значительно большую, чем в прошлом, автономность в выборе внешнеполитических устремлений. Неслучайно в этой связи возрастание роли территориальных и региональных сообществ получило наименование регионализации.
Острота современных политических противоречий и глубина международных конфликтов, граничащих с цивилизационным «разломом» консолидированного Запада и «мирового большинства не-Запада», дают основание, как считает С.А.Караганов, утверждать, что «элементы глобализации - финансовой, энергетической, товарной, информационной экономической связанности - не исчезнут полностью, но ослабнут. Они отступают перед волнами национализации и регионализации».
Существует и более радикальное мнение о том, что в связи с острой фазой международных отношений глобализация обречена на забвение. Такие суждения присутствуют даже в официальной лексике. Однако представляется более релевантным взгляд А.П.Цыганкова, согласно которому нынешний этап мировой реальности - это «период глобальности, но все меньше глобализма и глобализмов», что отражает глубокое отличие двух внешне схожих феноменов - глобализации и глобализма.
Таким образом, глобализация есть закономерный процесс, имеющий объективное основание, обусловленное переходом планетарной цивилизации к постмодерну.
Новому этапу, идущему на смену индустриальной формации, присущи черты и характеристики, придающие развитию человечества новое качество. Его источником и движущей силой становятся не материальные активы, а информация и знание. Э.Тоффлер пишет: «Сегодня важнейшим в развитии экономики стало возвышение новой системы создания материальных ценностей, основанной уже не на мускульной силе, но на силе интеллекта».
Естественным качеством нового источника развития планетарной цивилизации - информации, является его всеобщность, из-за чего он не может быть локализован в частной, корпоративной или суверенной собственности, не может быть заключен в рамках конкретной территории или банковского депозита. Несмотря на попытки сил модерна, руководствуясь соображениями извлечения прибыли, установить жесткие правила, регулирующие оборот интеллектуальной собственности, это неизбежно обречено по мере продвижения мирового сообщества в эпоху постмодерна.
Сказанное убеждает, во-первых, в том, что глобализация безусловно составляет содержание основного мегатренда, а во-вторых, в закономерности этого процесса, продвижение которого не зависит от политической конъюнктуры.
Другое дело глобализм, имеющий иную природу, непосредственно связанную с очередным качественным этапом жизненного пути позднего модерна. Финансовый капитал, занимающий доминирующее место в архитектуре западного социально-экономического порядка, по своей сущности противен всяким границам и вследствие этого стремится обеспечить позиции, позволяющие диктовать приемлемые политические условия в мире. В этом смысле для финансового интернационала не существует большого отличия в том, что для достижения своих интересов он вмешивается во внутренние дела суверенных государств или устанавливает собственные правила игры в международных отношениях.
Таким образом, глобализм в отличие от глобализации - это политика сил позднего модерна, направленная на сохранение мирового доминирования, охватывающая все сферы цивилизационного процесса: экономическую, социальную, политическую, а в последнее время и культурную.
Отрицательная коннотация в актуальном общественно-политическом и академическом дискурсе приписывается другому мегатренду - демократизации.
Глобальный характер процесса демократизации отметил С.Хантингтон5. Само по себе его утверждение о всеобщности демократизации планетарного социально-политического пространства не вызывает сомнений. Однако заложенное в работе авторское понимание содержания этого процесса - распространение в мире «универсальной» западной модели политического устройства - не может не вызывать возражений, как и редуцирование автором глобальной демократизации рамками интернационализации либерально-демократического порядка.
Ссылаясь на авторитет Й.Шумпетера, вскрывшего «недостатки «классической теории демократии», определявшей последнюю в таких выражениях, как «воля народа» (источник) и «общее благо» (цель)», Хантингтон свел ее контент к «основной процедуре» - избранию «лидеров управляемыми ими людьми путем соревновательных выборов».
Однако даже представители американской политической мысли и западной в целом, оценивая перспективу демократического процесса в такой артикуляции, во-первых, понимают, что представительство общественных интересов в рамках западной либеральной демократии носит весьма условный характер, а транспарентные выборы скорее являются технологией политической элиты, создающей видимость гражданского участия в принятии политических решений, а во-вторых, отказывают западному представительству в функциональности в эпоху перехода к постмодерну.
«Таким образом, - пишет Э.Тоффлер, - выборы, независимо от того, кто на них одерживал победу, выполняли в интересах элит важную культурную функцию. Положение о том, что всякий человек имеет право голоса, создавало иллюзию равенства. Голосование представляло собой массовый ритуал внушения, когда народ убеждали, что выборы проводятся регулярно, с четкостью механизма, а следовательно, с надлежащей правильностью. Выборы символически убеждали граждан в их причастности ко всему происходящему, ведь они могли или отдать свой голос, или проголосовать против… Выборы обеспечивали низам «выпуск пара». Более того, несмотря на усилия демократических реформаторов и радикалов, интеграционные элиты, в сущности, сохраняли постоянный контроль над системой представительной формы правления».
По поводу неприемлемости представительной демократии, основанной на «транспарентных» выборах в информационном обществе, Э.Тоффлер в работе «Третья волна» писал: «Мы должны решительно пересмотреть незрелые методы Второй волны (эпохи модерна. - Авт.), которыми мы добиваемся ускользающего большинства». Об этом говорили также Ф.Закария, И.Крастев, П.Майр, К.Б.Макферcон.
В силу очевидной несостоятельности точки зрения на демократизацию как на процесс интернационализации либеральной демократии необходимо специально выделить релевантные признаки этого мегатренда. Наиболее отчетливым признаком демократизации мирового социально-политического пространства является расширение круга его субъектов. Активным действующим лицом современной «сцены» мировой истории становятся не только государства и их объединения, но и общины, гражданские объединения, города и даже отдельные знаковые персоны, объединенные новой информационно-сетевой организацией. Американо-индийский политолог П.Ханна пишет, что «глобализация разбила мир на множество действующих лиц, однако технология позволяет им быстро объединить стратегические силы и воссоединиться»6.
Именно таким смыслом наполнен признак демократизации, связанный с увеличением числа субъектов, ответственных за мир, и благодаря новым технологическим новациям интегрирующихся в горизонтальные сети и обретающих статус одного из значимых факторов принятия судьбоносных решений.
Второй признак демократизации выкристаллизовывается вследствие нарастающей многоликости мира. Наиболее продуктивными с точки зрения понимания последствий многоликости планетарной цивилизации для главного демократического процесса представляются идеи лауреата Нобелевской премии экономиста А.Сена, высказанные в работах «Развитие как свобода» и «Идея справедливости», по поводу теоретических представлений о справедливом устройстве обществ7. Оппонируя идее теоретика социального либерализма Дж.Ролза («Теория справедливости») начертать контуры универсального устройства справедливого общества, Сен указывал на отсутствие в реальной социальной практике универсальных институтов справедливости. Исходя из его логики, представления о справедливости, как и других ценностях и общественных практиках, обусловлены традициями, укорененными в культурном коде народов. Только мировой порядок, основанный на равенстве разнообразных точек зрения на судьбы мира, может явить истинную стабильность. Согласно взглядам Сена, договорную основу миропорядка должен заменить «демократический учет мнений в планетарном масштабе». При этом отправными точками упорядочения малоподдающегося согласованию разнообразия могут стать глобальные проблемы, наиболее приемлемые для достижения консенсуса: отношение к нищете, голоду, эпидемиям, терроризму и т. д.
И, наконец, третий признак демократизации связан с появлением в глобальной повестке проблем, выходящих за пределы национальной компетенции, требующих участия в их решении не только малых и больших государств, но и гражданских структур, а также активных персон. Необходимость глобальных усилий мирового сообщества в преодолении вызовов, угрожающих существованию человечества, нашла свое выражение в документах ООН, определивших Цели устойчивого развития.
Таким образом, мегатренд демократизации - это глобальный процесс децентрализации и расширения круга субъектов, активно влияющих на планетарную реальность и формирование направлений развития мировой цивилизации.
Основу диалектической противоположности демократизации составляет централизация, проистекающая из включенности всех живущих на планете в систему доминирующих социально-экономических отношений.
Центростремительное влияние доминирующих мировых систем на формирование центров мировой силы, их иерархию и сменяемость описано многими исследователями, в частности, Ф.Броделем, Дж.Арриги, И.Валлерстайном.
Существуют попытки формализовать такое системное влияние. Актуальным примером этого является Вашингтонский консенсус.
Третий мегатренд инициировала информационно-коммуникационная революция (ИКР), результирующаяся в виртуализацию и дематериализацию мирового цивилизационного пространства. Относительно полный перечень новаций, принесенных ИКР, привел К.Шваб в книге «Четвертая промышленная революция».
Ограниченность взглядов Шваба объясняется тем, что он сосредоточил внимание на сферах, которые прежде всего затрагивают поле деятельности предпринимательского сообщества.
В основе неуклонно надвигающихся революционных трансформаций, по мнению Шваба, лежат цифровые технологии, которые продвигаются тремя основными направлениями:
- использованием Big data в различных отраслях экономики и социальной сферы;
- переходом на цифровой документооборот, способствующий активности экономической и социальной динамики;
- переводом физических, социальных, политических процессов в формат цифрового алгоритма, позволяющего не только виртуализировать реальность, осуществлять ее эффективный мониторинг и оценивать результативность трансформаций, но и фактически непрерывно моделировать объект, находящийся в поле зрения IT-технологов.
Цифровизация создает качественно новый, когнитивный потенциал человечества, вершину которого венчает искусственный интеллект.
Непосредственным результатом цифровизации стала возрастающая роль малых творческих коллективов, выдающихся личностей и хозяйственных форм, которые по степени эффективности с точки зрения создания общественных благ не уступают крупным корпорациям. Все большее значение приобретают безлюдные технологии8.
Новые возможности для преодоления редкости благ и депривации их стоимости дает быстро развивающаяся аддитивная технология, которая может обернуться революцией в создании материальных сущностей.
Выделение информационных технологий и цифровизации в качестве основополагающей новации, определяющей контент мегатренда, неслучайно, так как они объединили все науки и технологии и поэтому являются ядром нового технологического уклада.
Основополагающее место информации во всем социально-экономическом процессе ведет к уже ощущаемой их дематериализации.
В связи с глубиной обусловленных информатизацией трансформаций в академическом дискурсе активно продвигается точка зрения, согласно которой цифровизация представляет собой новый тип общественных отношений.
Драйвером мирового развития, обусловленным ИКР, явилось новое качество глобальной коммуникации. На инфосферу в индустриальном обществе как важном факторе развития указал Тоффлер: «Во всех индустриальных обществах… выросла хорошо разработанная инфосфера - коммуникационные каналы, посредством которых индивидуальные и массовые сообщения могут распределяться столь же эффективно, как товары и сырье. Эта инфосфера переплелась с техно- и социосферами, которые она обслуживает, помогая интегрировать экономическое производство с поведением отдельных людей».
Таким образом, третий мегатренд является результатом разворачивающейся информационно-коммуникационной революции и получает зримое очертание в новом качестве коннективности, дематериализации и виртуализации цивилизационного пространства. Учитывая упомянутые характеристики, резонно предложить его краткое определение как становление информационного общества.
Диалектическая противоположность этого мегатренда обусловлена стремлением сил модерна сохранить архитектуру мироздания в прежнем состоянии, где выстроен прочный фундамент финансового доминирования узкого круга мировой элиты.
В качестве еще одного мегатренда следует указать на процесс демассовизации социумов, или, в трактовке Тоффлера, демассификации, обусловленный возвращением субъектности в социальном процессе индивидуума.
На протяжении Новой и Новейшей истории человечества основной движущей силой, определяющей прогресс, являлись массы, объединенные в классовые сообщества, партии и т. д. С приходом фордийского капитализма канули в Лету уникальные мастеровые, производящие продукцию высокого качества, замененные унифицированными приемами участников конвейерного производства.
С наступлением эры постмодерна структура общества кардинально меняется. Каждый житель Земли становится индивидуальным носителем уникального набора знаний и информации, обретая в этом смысле значение невосполнимой ценности.
С учетом сказанного следует отметить справедливость утверждения о том, что актуальный общественный мейнстрим востребует новых «средневековых ремесленников», обладающих неповторимым мастерством и являющихся поэтому уникальными специалистами.
«В то время как наши занятия становятся все менее взаимозаменяемы, - пишет Тоффлер, - поведение людей тоже изменяется. Вопреки принципу взаимозаменяемости, они приходят на свои рабочие места с острым осознанием своих этнических, религиозных, профессиональных, сексуальных, субкультурных и индивидуальных различий. Группы, которые на протяжении всей эпохи Второй волны боролись за интеграцию и ассимиляцию в массовое общество, сейчас отказываются сглаживать свои различия. Наоборот, они специально подчеркивают свои уникальные особенности».
Демассовизация (или демассификация) - это не примитивная атомизация социумов, а новое качество их сложности. Человек в обществе постмодерна - не блуждающий атом, ищущий автономизации и доминирования собственных интересов, доходящий в крайних формах до гоббсовской «войны каждого против всех», а ячейка «всеобщего» информационного пространства, нефункциональная в самоизоляции.
Так же как информация по своей природе всеобща, так и отдельный ее носитель - часть общей целокупности.
Имеется и иной взгляд на последствия демассификации.
Например, французский экономист и политический деятель Ж.Аттали полагает, что таковая будет означать «одиночество», которое «начнется в детстве», постоянный состав работников предприятий («цирков») заменят временные «кочевники» (таковых уже в 2050 году будет не менее 4 млрд человек), а хозяевами новых компаний станут «несколько десятков миллионов женщин и мужчин, непримиримых конкурентов - не работодатели, не служащие, но в то же время занимающие несколько рабочих мест одновременно, управляющие своей жизнью, словно пакетом акций»9. Именно эта категория населения составит новый гиперкласс.
Пессимистичный прогноз Аттали объясняется ошибочной попыткой, когда стараются «натянуть дряхлеющую рубаху» модерна на младенца, пока не нуждающегося в облачении. В случае если борьба старого и нового порядка не закончится инфернальным исходом, многие институты (новое издание рынка капитализма, «коммерциализация времени», «гиперимперия» и т. д.) уйдут с исторической сцены. Внедрить будущее в прокрустово ложе задыхающегося от кризиса и противоречий настоящего равно признанию фукуямовского «конца истории».
Диалектической противоположностью демассификации также является нарастающая глобальная универсализация, которая понимается не как следующий этап развития человечества, определяемого межпланетными отношениями, а как явление, связанное с естественно возникающей унификацией культурных и потребительских потребностей населения планеты и обретения национальными сообществами черт всеобщности (по А.Зиновьеву, появление глобального «человейника»). Вкладывая именно такой смысл в универсализацию мира, А.А.Зиновьев писал: «Наш мир есть мир величин, причем - величин огромных. Отдельный человек с его индивидуальной судьбой исчезает в этих величинах как безликая единичка не просто в нашем субъективном восприятии и описании реальности, а фактически в самой объективной реальности. Тут не индивидуальные личности складываются в большие величины - в тысячи, миллионы и миллиарды, а безликие величины распадаются на столь же безликие единички».
Таким образом, мегатренд демассификации характеризуется обретением каждым индивидуумом - как носителем уникального набора информации - субъектности в планетарном социальном процессе.
Пятый мегатренд вытекает из осознанной глобальным сообществом необходимости движения по пути построения регенеративной среды обитания. Индустриальная эпоха исчерпала ресурс относительно безболезненной эксплуатации природы. Видя глубину кризисных последствий второй индустриальной волны, Э.Тоффлер в работе «Третья волна» писал: «Два важных обстоятельства делают невозможным дальнейшее существование индустриальной цивилизации.
Первое: «борьба с природой» достигла критической точки. Биосфера просто не вынесет дальнейшего наступления промышленности. Второе: мы не можем далее неограниченно расходовать невосстанавливаемые энергоресурсы, которые до сих пор представляли собой основную часть дотации индустриального развития.
Эти факты вовсе не означают закат технологического общества или конец энергетики. Они лишь предвещают то, что в будущем технический прогресс будет по-иному строить свои взаимоотношения с окружающей средой».
Доклад Римского клуба 2018 года содержит специальный раздел 3.1. «Регенеративная экономика»: «Людям не нужны громадные машины; им нужно уважение… волнение, разнообразие и красота. Людям нужна идентичность, общность, вызов, признание, любовь, радость. Общество, которое может признать и сформулировать свои нематериальные потребности и найти нематериальные пути для их удовлетворения, потребует гораздо меньших материальных и энергетических затрат и обеспечит гораздо более высокий уровень реализации человека».
Проблема регенеративной среды обитания касается не только и не столько экономики (хотя бы потому, что большая часть отходов, загрязняющих биосферу, связана не с производством, а с потреблением) и даже не сферы потребления, сколько сознания человека.
В традиционном обществе человек позиционировал себя частью природы, строя свой рацион потребления и поведенческие стратегии, предполагавшие комплементарность в отношении к среде обитания. Человека не подстегивала безудержная жажда обогащения и извлечения из природного потенциала ресурсов сверх необходимых для жизнеобеспечения.
В цивилизации модерна, где спрос стимулируется всеми возможными средствами и инструментами, развернуть «штурвал» общественного сознания от всепоглощающего потребления представляется проблемой экзистенциальной. Мало того, такой разворот, безусловно, означает кардинальную трансформацию основ общественного устройства. Если не паллиативным, то первым шагом в формировании регенеративной среды обитания человека представляется построение циклической экономики как экономики, основанной на дизайне вещей без отходов и загрязнений.
Даже первые шаги по пути формирования циклической экономики убеждают в их низкой эффективности.
В 2015 году глава Capital Institute Дж.Фуллертон предложил стратегическое видение формирования регенеративной среды обитания в книге «Регенеративный капитализм».
Очевидно, что конструктивным является общий рефрен авторской стратегии, исходящий из осознания необходимости движения по пути возвращения человечества в лоно природы. И экономика, и потребление, и принципы социальной организации должны не просто корреспондироваться, а встраиваться в природные циклы. Только одно положение автора, вынесенное, собственно, в название книги - «регенеративный капитализм», вызывает сомнения.
Капитализм как экономическая система на протяжении длительного исторического периода эффективно справлялся с удовлетворением общественных потребностей, но зиждился на рациональном эгоизме. Тому, кто попытается опровергнуть это положение, придется «опрокинуть» классическую теорию экономики, основоположником которой был А.Смит. Достигнуть искомого результата в «регенерации» возможно, только изменив целеполагание глобальной экономики с оптимизацией прибыли на достижение всеобщего блага. Данное утверждение совсем не значит, что вновь наступит эпоха социальных революций (хотя и такой неблагоприятный исход не исключается), скорее укрепит в уверенности, что будущее человечества за информационным обществом, чуждым неравенству. Это общество будет базироваться на креативном труде, исключающем эксплуатацию, преодолевающем редкость блага и несовершенство распределения.
Таким образом, мегатренд формирования регенеративной среды обитания человека есть процесс, качественно меняющий мироустройство и социальную роль человека, постепенно встраивающегося в природные циклы.
Диалектическая противоположность регенерации коренится в природе человека и имеет бихевиористские корни: стремление к полной реализации индивидуальных потребностей, распространение своей власти на себе подобных и природу в целом. Собственно, опираясь на эту человеческую ипостась, капитализм достиг огромных цивилизационных завоеваний.
Определение контуров проявляющихся мегатрендов требует некоторых оговорок.
Во-первых, мегатренды как сложные системы имеют структуру, в которой каждый «малый» фактор может влиять на устойчивость их динамики и процессуальность.
Британский социолог Дж.Урри пишет: «Хотя специалисты часто говорят об ускорении процесса изменений, якобы свойственного современному миру, это не совсем так, поскольку некоторые системы могут оставаться в стабильном состоянии на протяжении долгого времени. Системы выживают благодаря предопределенности, под которой понимается модель процессов, в рамках которой системы развиваются посредством «блокирования». При этом для формирования «пути» нужен лишь ряд малозначимых факторов… Изменения не линейны, «причины» и «следствия» необязательно пропорциональны друг другу, индивидуальные и статистические уровни анализа неравнозначны, а системные эффекты не возникают в результате сложения отдельных компонентов»10.
Во-вторых, научный анализ феномена мегатрендов, предпринятый в статье, в отличие от футурологических проспектов не рисует картину будущего, а лишь направлен на выявление признаков, проявляющихся в настоящем, для определения направлений движения планетарной цивилизации.
1Тоффлер Э. Шок будущего. М.: АСТ, 2002. 557 с.
2Тоффлер Э. Третья волна. М.: АСТ, 2004. 784 с.
3Нейсбитт Дж. Мегатренды. М.: АСТ; Ермак, 2003. С. 24.
4Шваб К. Четвертая промышленная революция. М.: Эксмо, 2016. С. 17.
5Хантингтон С. Третья волна. Демократизация в конце ХХ века / Пер. с англ. Л.Ю.Лапшиной. М.: РОССПЭН, 2003. С. 16.
6Ханна П. Коннектография. Будущее глобальной цивилизации. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2019. С. 59.
7Сен А. Развитие как свобода. М.: Новое издательство, 2004. 432 с.; Он же. Идея справедливости. М.: Изд-во Института Гайдара, 2016. 520 с.
8Frey C.B., Osborne M.A. The future of employment: How susceptible are jobs to computerization? // Nechnological Forecasting and Social Change. 2017. Vol. 114. Р. 254-280.
9Аттали Ж. Краткая история будущего. СПб.: Питер, 2014. С. 188, 190, 194.
10Урри Дж. Как выглядит будущее? М.: Дело, 2018. С. 93, 94.
