Биоэтика в международных отношениях

Презентация «Библиотеки биоэтики», состоявшаяся в Министерстве иностранных дел России, стала поводом для того, чтобы вернуться к обсуждению глобальных вызовов, с которыми сталкивается человечество в условиях беспрецедентно быстро и радикально меняющегося мира и международных отношений. Проект уникального десятитомного издания, реализованный по инициативе председателя Российского комитета по биоэтике академика А.Г.Чучалина, обращает к творческому наследию выдающихся мыслителей прошлого и заставляет задуматься о настоящем, в котором спектр проблем биоэтического характера постоянно расширяется и занимает все более важное место в тревожных размышлениях о дальнейших судьбах цивилизации.

Понимание предметного поля биоэтики эволюционировало со временем от представлений, связанных главным образом с этикой медицины и биомедицинских исследований, к осознанию присутствия и значимости биоэтической проблематики практически во всех сферах, относящихся к жизнедеятельности человека и общества и к наукам о жизни. Биоэтика сегодня охватывает «взгляды на мораль, принимаемые решения, поведение и политику»¹.

Биоэтика как этика жизни в сфере современных международных отношений, пронизанных фарисейской моралью, двойными стандартами и все более откровенной ложью в угоду политическим интересам, похоже, постепенно преломляется в некий новый императив вместе со своими производными - биоисторией, биополитикой и биовластью.

Биоистория видится ее адептам, в частности британскому ученому Стивену Бойдену², как «целостная система знаний или область исследований, которая отражает широкую последовательность событий в истории биосферы и цивилизации от зарождения жизни до наших дней»³.

Биополитика предстает как применение наук о жизни к политической сфере, как дисциплина, включающая теории и данные о жизни в изучение политического поведения и государственной политики⁴. Существует утверждение, что термин «биополитика» ввел в середине 1970-х годов французский философ и политолог Мишель Фуко⁵, использовавший его для обозначения социальной, политической власти над жизнью. Он описывал биополитику как новую технологию власти на другом уровне и в другом масштабе, имеющую разную площадь опоры и позволяющую применять разные инструменты для управления населением, которое он называл «глобальной массой»⁶.

До французского философа этот термин, как считается, впервые употребил в начале ХХ века патриарх геополитики, шведский ученый Рудольф Челлен⁷, им пользовались позже и другие исследователи, однако именно благодаря Мишелю Фуко биополитика оформилась в 1980-х годах как самостоятельная дисциплина. Он полагал, что контроль над людьми реализуется не только через мозг, но и через тело. «Тело - биополитическая реальность; медицина - биополитическая стратегия», - утверждал французский философ⁸, и многие вспомнили это утверждение, когда разразилась пандемия коронавируса COVID-19 со всеми ее политическими последствиями. Вводя и используя  понятие биовласти, он определяет ее как применение арсенала методов для достижения подчинения и контроля. Биополитика понимается им, таким образом, как методика биовласти, которая действует через регулирование и осуществление мероприятий, реализуемых для того, чтобы контролировать сложный механизм биологических процессов жизни⁹.

По мнению Фуко, биополитика опирается на принцип «государственного интереса», уходящий своими корнями в историю международных отношений XVII-XVIII веков, который постулирует приоритет блага, существования и развития государства¹⁰. В то же время биополитика выступает в качестве фактора «социальной сегрегации и иерархизации», обеспечивая «отношения господства и эффекты гегемонии»¹¹. Знание объективных законов существования населения утверждается в качестве основы государственной власти¹². Биовласть тем самым возникает в результате этатизации биологической жизни посредством включения в политические стратегии биологических факторов и свойств человека¹³.

Базовыми категориями биополитики выступают понятия «биос» (bios), или социальной жизни, и «зоэ» (zoe),  или биологической жизни. Ранее в политической сфере присутствовала  только категория социальной жизни. С включением в нее категории биологической жизни  наступила эра биополитики¹⁴.

Предпринимая исследование систем современного государственного управления, итальянский философ Джорджо Агамбен определяет господствующую сегодня на Западе парадигму власти не только как абсолютно недемократическую, но и как непригодную к тому, чтобы рассматриваться в качестве собственно политической¹⁵. В своей книге «Homo Sacer. Суверенная власть и голая жизнь» Дж.Агамбен использует римскую фигуру права «homo sacer», то есть «сакрального человека», жизнь которого можно безнаказанно прекратить, а также понятие «голая жизнь» человека, лишенного одежд правовой защиты. Приведение человека к «голой жизни», то есть к свойству просто быть живым, что легко может обернуться возможностью стать мертвым, становится в результате практического осуществления западной властной парадигмы реальностью, в которой жизнь человека как живого существа может быть политически поставлена под вопрос и стать разменной монетой. Это, по мнению Агамбена, и является решающим событием современности.

Право жизни и смерти традиционно предстает прерогативой суверена, которым, согласно представлениям известного немецкого теоретика права Карла Шмитта, является тот, кто может принять решение о чрезвычайном положении, приостанавливая тем самым действие всего правопорядка. Однако если для Шмитта чрезвычайное положение - это исключительная ситуация, то для Агамбена суверенная власть и чрезвычайное положение связываются с тем, что в пространстве этой ситуации человек становится как бы «голым», лишенным прикрывающих его «наготу» законов. Именно в такой ситуации существование человека является чисто биологическим, которое больше ничего не стоит и, значит, может быть прекращено без вины и ответственности по закону. Такое символическое «стирание» человека предваряет его физическое уничтожение.

Дж.Агамбен напоминает, что в нацистской Германии евреев и цыган предварительно провозглашали недостойными жизни, выводили из юрисдикции национального законодательства и затем отправляли в «лагеря смерти». Так же поступали с политическими противниками и другими, предназначенными для уничтожения. Аналогичным образом действуют сегодня современные нацисты на Украине, исключившие из правовой защиты вначале восставших против притеснений жителей Донбасса, а затем и весь украинский народ, оказавшийся в концлагере насильственной нацистской оккупации.

Агамбен определяет концлагерь как место предельной манифестации биовласти, когда «право, претендующее на решение о жизни, воплощается в жизнь, которая совпадает со смертью»¹⁶. От модели тюрьмы, являющейся полноценным социальным институтом, модель концлагеря отличается тем, что он представляет собой абсолютное исключение из социального пространства.  То, что модель концлагеря, утратив свою чрезвычайность, превратилась в рядовой элемент современности, позволяет итальянскому философу считать применение чрезвычайного положения становящейся де-факто «доминирующей управленческой парадигмой современной политики»¹⁷.

Выводы, к которым приходит ученый, имеют, как представляется, немаловажное значение для современных международных отношений. Во-первых, они говорят о том, что абсолютно недемократическая и непригодная к  политическому использованию в нарождающемся новом миропорядке парадигма власти, которую исповедует коллективный Запад и пытается навязать остальному миру, основана на отвержении и исключении всего не вписывающегося в его геополитические интересы, гегемонистские устремления и желание продолжать жить за счет других. Для достижения своих целей Западом все более интенсивно используется инструментарий чрезвычайного положения. Во-вторых, действенным рычагом управления и распространения влияния становится расширенное производство «голой жизни», осуществляемое коллективным Западом, главным образом, применительно к населению других стран, но также и в отношении своих собственных граждан. В-третьих, концлагерь является в настоящее время биополитической парадигмой западного мира.

Как это работает, хорошо видно на примере событий на Украине и вокруг нее. Расширительно задействовав практически весь имеющийся в его распоряжении арсенал инструментов чрезвычайного положения, Запад, по существу, отбросил в сторону и многократно преступил нормы международного права и, как оказалось, каноны здравого смысла. Игра ва-банк с казавшимися козырями предельными экономическими санкциями и беспрецедентно объемными поставками вооружений уже очевидным образом оборачивается проигрышем ее инициаторов, страдающих от последствий больше, чем они могли себе представить, и способных пострадать еще значительнее, когда в их страны вернется бездумно и бесконтрольно предоставленное оружие.

В течение восьми лет, поощряя своих украинских клевретов к помещению части населения страны на Донбассе в ситуацию «голой жизни», Запад и киевский режим привели дело к тому, что в таком положении, по сути, оказалась вся Украина. Расширился в результате и спектр «голой жизни» в самих странах Запада, где возросшие протестные выступления со все большим трудом парируются полицейским произволом, политическими репрессиями, грубым насилием и игнорированием основных свобод и прав человека. Опасные геополитические затеи, в которые США в отчаянной попытке сохранить мировое лидерство стремятся вовлечь своих союзников и всех, кого удастся, потенциально угрожают распространением экзистенциальной проблематики «голой жизни» на регионы, не защищенные в достаточной степени от возникновения продовольственных, экономических и энергетических катастроф и эпидемий.

Импринт победы в холодной войне, якобы одержанной Западом, который отпечатался в сознании его правящей элиты, оказывает ей на самом деле медвежью услугу, заставляя принимать желаемое за действительное и подвергая выводы и решения опасности фатальной ошибки. Подобная ошибка видится прежде всего в расчетах Запада на разгром и уничтожение России как суверенного государства, о чем, отбросив дипломатические нормы и международные приличия, уже не стесняются открыто заявлять западные государственные деятели.

Модель концлагеря не является чем-то новым для Запада. Начиная с лагерей для коренного населения Америки - индейцев в 1830-х годах в США и британских концлагерей во времена Англо-бурской войны на рубеже XIX и XX веков, в которых «голая жизнь» их обитателей быстро оборачивалась своей биологической противоположностью, эта модель стала частью западной парадигмы власти и ее проявлений во внешней и внутренней политике. Концлагерь, как считает Агамбен, является пространством исключения. Аналогичное «пространственное исключение» происходит, когда в тюрьмах заключенные вопреки закону подвергаются пыткам и издевательствам, что было не раз доказано в отношении действий американцев и других представителей «цивилизованного Запада», а также их украинских последователей. Стали, в частности, известны и вызвали возмущение мировой общественности подобные практики в пресловутых американских застенках Абу-Грейб в Ираке и на базе США в Гуантанамо.  Но своих западных кураторов превзошли в своих преступлениях против человечности украинские неонацисты, превратившие собственную страну в пространство сплошного беззакония, а жизнь ее граждан - в «голую жизнь».

Интересным и значимым для современных международных отношений свойством чрезвычайного положения предстает то, что оно упраздняет на время не только право, но и суверенитет иностранной территории, на которой оно вводится. Чрезвычайное положение как сугубо авторитарная форма имеет определенную взаимосвязь с характером и традициями национального государства, которое тем более склонно к его использованию, чем более оно неустойчиво и чем более испытывает потребность в силе решения, не полагаясь уже на силу закона. Чрезвычайное положение, будь то официально провозглашенное или фактическое, производит «homo sacer» в качестве формы политического существования современного человека¹⁸, как об этом свидетельствует ее распространение в различных видах практически по всему миру¹⁹.

Состояние «homo sacer» определяет особое отношение между человеческой жизнью как  биологическим фактом и политической жизнью  как фактом, обусловленным суверенной властью. Повсюду в мире, где режим чрезвычайного положения утверждается в качестве нормы социального бытия, он превращается в политико-правовой механизм, определяя статус существования в нем человека. Производство «голой жизни» в современном мире предстает как проявление властного фактора, о чем свидетельствует, в частности, антинародная политика киевской власти, насильственно распространившей с опорой на неофашистские преступные группировки режим «голой жизни» на всю подвластную ей территорию страны.

Камерунский ученый Акилль Мбембе исходит из того, что «в современном мире суверенитет определяется способностью решать, кто может жить, а кто должен умереть»²⁰. Человеческая жизнь обесценивается во многих странах мира, а в антинародных режимах типа киевского вообще приближается к нулю или даже имеет отрицательную стоимость, связанную с издержками власти. Используя термин «некрополитика», Мбембе утверждает, что она проявляется в радикальных и жестоких действиях власти, направленных на физическое устранение «ненужных людей»²¹.

Некрополитика характерна для наркогосударств и антинародных режимов, практикующих физическое устранение, к которым в последние годы добавилась Украина, никогда ранее не являвшаяся колонией, но добровольно ставшая зависимой страной с неработающими законами и лишенными свободы людьми, поскольку их жизнью распоряжаются кураторы из-за океана и их союзники.

Помимо Украины, сегодня во многих странах наблюдается «колониальная оккупация»²², сопровождающаяся контролем и управлением со стороны новых колонизаторов из числа все тех же государств коллективного Запада, не желающих отвыкать от привычки жить за чужой счет. Выкачивая ресурсы из других стран и решая свои геополитические задачи, так называемый «цивилизованный мир», по существу, практикует некрополитику, готов вести чужими руками войну против России «до последнего украинца» и жертвовать жизнями других во имя собственного выживания и сохранения высокого уровня жизни. Мбембе полагает, что суть некрополитики заключается в том, что в обществе гиперпотребления ценность человеческой жизни определяется ее экономической рентабельностью. Отличительной чертой этого общества становится физическое и социальное насилие и избавление от ненужных людей.

Американский исследователь Александр Вээли, развивая биоэтический дискурс, выступает за преодоление доминирования Запада, которое, по его мнению, исторически основывается на  политике, принципах и убеждениях, противоречащих биоэтике и самой природе человека. Это неолиберальный капитализм, колониализм и неоколониализм, расизм, использование иммигрантов и империализм, которые в своей совокупности обеспечивают гегемонию Запада. Это также криминализация, эксплуатация и насилие, к которым прибегает Запад, чтобы создавать иерархии, где подчинение достигается посредством экономического и гендерного неравенства и на основе расовой и национальной принадлежности²³.

Афроамериканские исследования (black studies), которыми занимается Вээли, как он полагает, способствуют более глубокому раскрытию понятия расы и расизма в биоэтике, поскольку рассмотрение людей с точки зрения расы, которое он называет «расиализацией», представляет собой анализ не только биологических и культурных проявлений, но и социально-политических процессов, которые проецируются на человека. Его афроамериканские исследования представляют собой острую критику западной политической, социальной и культурной современности и имеют своей целью глобальное упразднение западной концепции человека, выстроенной на принципах расовых, социальных, политических и экономических иерархий и неравенств.

Об актуальности этого направления научной мысли свидетельствует перешагнувшее границы Соединенных Штатов движение БЛМ²⁴ и развитие проблематики расизма в современных политических процессах и международных отношениях. Неожиданным феноменом международной жизни для многих стала на самом деле тщательно подготовленная и инициированная киевской властью и ее западными спонсорами вспышка расизма в отношении русскоговорящих людей и пещерной русофобии на Украине, что привело к протестам населения русскоязычных территорий и желанию выйти из состава страны.

В биоэтическом дискурсе идея «общества спектакля», восходящая к одноименному произведению более чем полувековой давности, с которым выступил эпатажный французский исследователь Ги Дебор²⁵, приобрела в последнее время новое звучание. С появлением на высших государственных постах популярного украинского комика Владимира Зеленского в качестве Президента Украины в Киеве, сильно смахивающего на клоуна британского премьера Бориса Джонсона в Лондоне  и постоянно веселящего публику своей старческой забывчивостью и явными признаками нарастающего слабоумия Президента США Джозефа Байдена в Вашингтоне в международных отношениях усилилось впечатление театра абсурда. Комические актеры разыгрывают опасный спектакль с возможными трагическими последствиями для всего человечества.

На вторых ролях заняты не менее одиозные фигуры - «обиженная ливерная колбаса», как назвал канцлера ФРГ Олафа Шольца дерзкий украинский посол Мельник, любительница прокатиться на танке НАТО у российских границ министр иностранных дел Британии Элизабет Трасс, производящий впечатление попавшего по ошибке куда-то не туда человека глава европейской дипломатии Жозеп Боррель.

По Ги Дебору, спектакль конструирует модель преобладающего в обществе образа жизни. Его истоком является утрата единства мира, и гигантская экспансия современного спектакля выражает полноту этой утраты. Метафора спектакля быстро стала традиционной и широко применяемой для обозначения состояния современности. Она проста и понятна, не требует сложных разъяснений, а главное, с ее помощью можно оправдать любые поступки. Это все спектакль, так что можно безнаказанно нарушать любые обещания и этические нормы, не задумываясь о последствиях. Однако они все же наступили. Первыми не выдержали коллеги Джонсона по парламенту и правительству, заставив его покинуть кресло британского премьера. «Падение клоуна» - отреагировал популярный и влиятельный британский  журнал «Экономист»²⁶. Политологи и эксперты предсказали продолжение «клоунпада» и появление на сцене глобального спектакля других действующих лиц, которым придется более внимательно относиться к биоэтическим аспектам международных отношений.

Помимо темы глобального театра, в биоэтическом дискурсе отмечаются размышления о роли кино в представлении и осмыслении проблем биоэтики. В кинофильмах, затрагивающих проблемы биоэтики, заметны растущие подозрения и сомнения в отношении демократии как биоэтически приемлемого общественного устройства. В центре внимания обычно оказываются биотехнологии и биологические катастрофы, глобальные эпидемии, международный терроризм, беженцы, кризисы отношений, в том числе в гендерной сфере, и связанные с ними этические  проблемы.

Раскрытие в кинофильмах тем биополитического характера одни исследователи считают формой биополитики²⁷, другие же оценивают как воздействие на зрителя в интересах биовласти²⁸. Кинокритик Лебович, например, анализируя работы таких режиссеров, как Ларс фон Триер, Майкл Уинтерботтом, Дэвид Финчер, и других, приходит к заключению, что «биополитическое кино» играет конструктивную социально-политическую роль, ставя под вопрос способность представительной демократии справиться со сложными для государства и общества ситуациями. Более того, «биополитическое кино» поставило под сомнение мораль и политическую легитимность демократических и тоталитарных систем как таковых, демонстрируя нынешний «культурный кризис» и использование «чрезвычайного положения»²⁹.

В массовой культуре внимание мировой общественности к биоэтическим проблемам привлекают получающие обычно широкое распространение музыкальные хиты и клипы типа песни «Born Free», ставшей символом борьбы против насилия в отношении человека.

Так или иначе трудно не согласиться с профессором Канке, который считает, что «главный вопрос современности - это вопрос этический: способно ли человечество обеспечить свое благополучное развитие?»³⁰. Очевидно, что процессы трансформации международных отношений и формирования нравственно-этических парадигм во внешней политике имеют коэволюционный характер. В то же время рассмотрение международных политических процессов и явлений через призму политики и морали предстает в условиях нарастающих глобальных этических вызовов неполным и недостаточным. Подход с позиций современно понимаемой биоэтики в рамках триады - политики, морали и права - к разработке проблематики международных отношений позволил бы гармонизировать эти составляющие в формулировании принципов и конструировании элементов нарождающегося нового миропорядка, который должен прийти на смену разрушенной биполярности.

Определение в этом контексте внешнеполитической парадигмы России предполагает опору на следующие факторы. Это, во-первых, рассмотрение и оценка эволюции международных отношений в контексте охвативших мир глобальных процессов. Во-вторых, это понимание глобальных трансформаций, развернувшихся в поле международных отношений после ухода в прошлое биполярной Ялтинско-Потсдамской системы. В-третьих, это реалистическое видение мировых раскладов, формирующихся в ходе все более ожесточенного противостояния теряющей свои позиции американоцентричной униполярной модели и очень сложно утверждающейся многополярности. В-четвертых, это прогнозный анализ и разработка оптимальной модели будущего устойчивого миропорядка на базе комплексного биоэтического подхода с адекватным учетом политических, моральных и правовых слагаемых.

Потенциальные возможности формирования парадигм развития мирового сообщества в XXI веке определяются ресурсным взаимодействием и конкуренцией участников международных отношений. Плодотворность, конструктивность и реальная эффективность концепций международных отношений во многом зависят от оптимизации внутренней структуры и связей системообразующих элементов международных отношений, в числе которых особое место отводится политическим, моральным и правовым слагаемым в едином гармоничном биоэтическом подходе.

Международные отношения как структурированный процесс охватывают этапы формирования политических, этических и правовых идей и ценностей. Роль и место нравственного фактора в международных отношениях могут быть адекватно определены лишь в политико-морально-правовом измерении. При относительной самостоятельности политики, морали и права они образуют в пространстве международных отношений диалектически взаимосвязанную и взаимозависимую триаду, и изъятие из нее одной из составляющих разрушит методологическую и теоретико-интегральную целостность предмета.

Этику международных отношений образует единство нормативно-ценностных установок и политических решений. В свою очередь, политика, реализующая свои задачи без соблюдения общепризнанных этических и правовых норм, становится аморальной. Международная мораль как одна из доминант внешнеполитической деятельности должна быть направлена на наращивание конструктивного и созидательного потенциала в моделях согласия и сотрудничества, способствуя тем самым вытеснению из международной практики моделей противостояния и конфронтации.

Взаимодействие политических, моральных и правовых факторов открывает более широкие возможности для решения сложных международных проблем, которые подчас оказываются непосильными только для одной политики. Моральный фактор может сыграть интегрирующую роль в случаях, когда бывает трудно добиться компромисса и согласия. В числе задач биоэтики в международных отношениях находится сегодня противодействие западному расчеловечиванию мира, отказу от норм международного права и подмены их некими «правилами», внедрению в международную жизнь антигуманных неприемлемых практик, двойных стандартов, лжи и других аморальных проявлений.

Подход с позиций биоэтики к глобальной мировой политике, международным отношениям и определению внешнеполитического курса России, очевидно, будет, как и ранее, сопровождаться разными точками зрения на соотношение политических, нравственных и правовых начал в этих процессах. В разработке реалистичных и отвечающих принципам биоэтики концепций международных отношений необходим учет проблемных ситуаций выбора, противодействия и зависимости от синергетического потенциала. Необходимо обеспечивать диалектическую взаимосвязь между внешнеполитическими установками и их многовариантным и многоуровневым проявлением. Оно зависит как от объективных международных и национальных условий, так и от характера самих международных связей, проявляющегося в их многосубъектности в рамках конкретно-исторической нравственно-правовой реальности.

Системное биоэтическое обеспечение внешнеполитических стратегий лежит на междисциплинарном пересечении философского, политического, этического и правового знания. Обогащающийся концептуальный потенциал этого знания и позволяет политическим лидерам и аналитикам формировать сферу международных отношений как научно обоснованную и научно управляемую, предсказуемую, максимально учитывающую реальное соотношение объективных условий и субъективных факторов, в конечном итоге влияющих на прогнозирование и моделирование мироустройства XXI века. Основным направлением дальнейшего развития биоэтического компонента российской внешней политики могло бы стать выявление новых тенденций нравственно-правовой регуляции международных отношений в условиях конкуренции и борьбы однополярной и многополярной моделей мироустройства. Это также международные морально-правовые аспекты государственных интересов России, духовно-нравственное единство России в контексте осуществления ее международных связей, международное право и новые вызовы глобальной,  региональной и национальной безопасности.

¹The Encyclopaedia of Bioethics / W.Reich (ed). Muenchen, 1995. xxi.

²Стивен Викерс Бойден (1925 г.) - британский ученый, работавший с 1960 г. в Австралии, автор ряда работ по биоистории.

³Бойден С.В. Биоистория: взаимодействие между человеческим обществом и биосферой. Нью-Джерси: Парфенон Паблишинг Груп Инк., 1992. Р. 3.

⁴См. об этом, например: Liesen L.T., Walsh M.B. The Competing Meanings of «Biopolitics» in Political Science: Biological and Post-Modern Approaches to Politics. American Political Science Association 2011 Annual Meeting Paper // https://papers/ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1902949 (дата обращения: 10.07.2022).

⁵Поль Мише́ль Фуко́ (1926-1984 гг.) - французский философ и политолог, автор научных трудов, сделавших его одним из самых влиятельных мыслителей XX в.

⁶Foucault M. Society Must Be Defended: Lectures at the Collège de France, 1975-1976. New York, NY: St. Martin’s Press, 1997. Р. 242-243.

⁷Юхан Рудо́льф Челле́н (1864-1922 гг.) - шведский политолог, автор термина «геополитика» и работ «Введение в географию Швеции» (1900 г.), «Политические проблемы Мировой войны» (1916 г.), «Государство как форма жизни» (1916 г.), где впервые упоминается понятие геополитики.

⁸Фуко М. Интеллектуалы и власть: Избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 3. М.: Праксис, 2006. С. 82.

⁹Фуко М. Воля к истине: по ту сторону знания, власти и сексуальности. Работы разных лет. М.: Касталь, 1996. С. 243.

¹⁰Там же. С. 241.

¹¹Там же. С. 246.

¹²Фуко М. Рождение биополитики. СПб.: Наука, 2010. С. 31.

¹³Там же.

¹⁴Oksala J. Violence and the Biopolitics of Modernity // Foucault Studies. 2010. Ноябрь (№10). Р. 23-43.

¹⁵Agamben G. For a theory of destituent power. Lecture delivered in Athens, Greece. 16.11.2013 // http://s357a.blogspot.com/2014/02/blog-post_14html (дата обращения: 10.07.2022).

¹⁶Агамбен Дж. Homo sacer. Суверенная власть и голая жизнь. М.: Европа, 2011. С. 237.

¹⁷Агамбен Дж. Homo sacer. Чрезвычайное положение. М.: Европа, 2011. С. 9.

¹⁸Фетисов М. Homo Sacer // Современная западная философия. Энциклопедический словарь / Под ред. О.Хеффе, В.С.Малахова, В.П.Филатова при участии Т.А.Дмитриева. Ин-т философии. М.: Культурная революция, 2009. С. 200-201.

¹⁹См.: Доклад Совета по внешней и оборонной политике РФ «Режим чрезвычайного положения: Опыт правового регулирования и практика применения в зарубежных странах» // http://svop.ru/files/meetings/m037813400977971.pdf

²⁰Mbembe A. At the Edge of the World: Boundaries, Territoriality, and Sovereignty in Africa // Public Culture. 2000. Vol. 12. №1. Р. 259-284.

²¹Mbembe A. Necropolitics // Public Culture. 2003. Vol. 15. №1. P. 11-40.

²²НадальП.Г. Смерть как система // ИноСМИ. Otramerica. 2014. 27 ноября.

²³Weheliye A.G. Habeas viscus: Racializing Assemblages, Biopolitics and Black Feminist Theories of the Human. Durham and London: Duke University Press, 2014. Р. 49.

²⁴BLM - Black Lives Matter (БЛМ - «Жизни черных важны») - общественное движение, выступающее против расизма и насилия в отношении чернокожих, в частности против полицейского произвола.

²⁵Дебор Г. Общество спектакля / Пер. с фр. C.Офертаса, М.Якубович. М.: Логос, 1999. 224 с.

²⁶Clownfall: Britain after Boris // The Economist. July 9, 2022 // http://vk.com (дата обращения: 10.07.2022).

²⁷Godamunne V.K.S. Biopolitics in Science Fiction Films: an Exploration of the Representation of the Contemporary Politiсization of Human Biological Life in Cinema. London Metropolitan University, 2011. P. 54-63.

²⁸Lebovic N. The Biopolitical Film (A Nietzschean Paradigm) // Postmodern Culture Journal of Interdisciplinary Thought on Contemporary Cultures. 2016. Vol. 23. №1.

²⁹Ibid.

³⁰Канке В.А. Современная этика. М., 2009. С. 8.