Стратегии гибридной войны КНР: взгляд с Запада

В XXI веке границы между привычными способами ведения войны размываются, методы и средства ведения боевых действий стремительно меняются, поэтому специалисты вводят новые термины для описания современных типов конфликтов: «постсовременные войны» [16], «мятежевойны» [4], «сетецентричные войны» [2] и т. д. Наиболее известным является термин «гибридная война», зародившийся в конце 1990-х - начале 2000-х годов. Его появление связывают с деятельностью американских военных специалистов. Ф.Г.Хоффман одним из первых обобщил сведения об изменениях, произошедших в области ведения конфликтов, и оформил «концепцию гибридной войны», дав определение новому типу конфликтов: «Гибридные угрозы вбирают в себя ряд различных методов ведения войны, включая стандартное вооружение, нерегулярные тактики и формирования, террористические акты (в том числе насилие и принуждение) и беспорядки. Эти мультимодальные действия могут проводиться отдельными подразделениями или одним и тем же подразделением, но, как правило, оперативно и тактически направляются и координируются в рамках единого процесса ведения боевых действий для достижения синергетического эффекта» [19, р. 14]. Можно выделить ряд особенностей, присущих такой современной форме конфликта:

- асимметричность ударов, наносимых по уязвимым местам противника вместо прямых военных столкновений, и участников (ресурсная и статусная);

- привлечение местного населения, обеспечение его лояльности в целях расширения подконтрольных территорий;

- разнородность и многочисленность используемых инструментов и методов;

- акцент в методах противоборства смещается в сторону применения экономических, политических, информационных и других невоенных мер;

- формирование динамических альянсов (формальных и неформальных) между государственными и негосударственными акторами;

- информация используется в качестве оружия: эффект от информационного вброса может быть сопоставим со снарядом, потому что способен деморализовать и навязать деструктивную модель поведения;

- психологическое и ментальное воздействие на население.

Обозначим ключевые пространства («фронты»), на которых осуществляется противостояние акторов гибридной войны: кибернетический, экономический, психологический, геополитический, информационно-идеологический, географический. Операции, проводимые в ходе такой войны, затрагивают одновременно несколько «фронтов»: например, введение экономических санкций против страны-мишени нанесет урон не только на экономическом пространстве, но и геополитическом (от снижения авторитета государства на мировой арене до исключения из международных организаций), психологическом (рост недовольства населения пострадавшей страны ухудшением экономического положения и международного престижа государства, а также неспособностью правящей элиты предотвратить кризис, что может привести к радикальным выступлениям и смене власти), информационно-идеологическом (возникновение недоверия граждан к существующему курсу/идеологии, сомнений в правильности выбранного вектора развития страны). Следовательно, обозначенные пространства тесно взаимосвязаны между собой.

В настоящее время на Западе широко распространено мнение о том, что Российская Федерация ведет масштабную гибридную войну, которая угрожает демократическим странам [12; 13]. Навешивание ярлыка основного источника гибридной угрозы особенно активно стало происходить после воссоединения Крыма с Россией. В последнее время начали звучать мнения о том, что Китайская Народная Республика также прибегает к гибридным инструментам для укрепления статуса мировой державы. Рассмотрим деятельность Китая на каждом из перечисленных пространств.

Кибернетический «фронт»

В годовом отчете Министерства обороны США Конгрессу о событиях в области обороны и безопасности в Китайской Народной Республике за 2020 год сообщалось, что в структуру вооруженных сил КНР входит Департамент сетевых систем Сил стратегической поддержки НОАК, который «отвечает за информационную войну, кибервойну, техническую разведку, радиоэлектронную борьбу и психологическую войну. В настоящее время его основной целью являются Соединенные Штаты» [30, р. 61].

Индийские специалисты подчеркивают опасность проникновения китайских технологических компаний на внутренний рынок. Закон о национальной разведке Китая обязывает частные компании сотрудничать с китайскими спецслужбами и стимулирует их, поэтому исследователи считают, что правительству Индии необходимо ограничить участие компаний, связанных с КНР, в инфраструктуре 5G на территории страны [32, р. 132]. Рассматривается и конкретный субъект, осуществляющий операции на данном пространстве, - «Zhenhua Data Information Technology» [32, р. 131, 133], которой приписывается сбор данных индийских компаний и элиты страны. Утечки информации также, по мнению авторов, опасны и тем, что полученные данные могут быть переданы в Пакистан, отношения с которым продолжают оставаться напряженными.

Сотрудник итальянского Института международных политических исследований С.Миракола считает, что в КНР был разработан и применяется целостный подход к кибервойне [31], что согласуется с двумя основополагающими стратегическими принципами: доктриной народной войны (ее суть заключается в том, что мобилизации подлежат широкие слои населения, причем большое значение в этом отводится идеологическому фактору) и военно-гражданским слиянием (за счет вовлечения в военную сферу гражданского населения, компаний/корпораций и т. д. достигается гибкость и большая эффективность ведения боевых операций). Реализуя эти принципы на практике, правительство страны инициировало создание отрядов кибервоинов, состоящих из гражданских.

В работе Э.Каниа из Центра новой американской безопасности подчеркивается роль искусственного интеллекта и биотехнологий в инновационных преобразованиях, происходящих в армии КНР, которые в конечном итоге приведут к интеграции мозг - машина и выведут ведение военных операций на новый уровень [21]. О том, что китайский подход к войне будет все больше делать акцент на искусственный интеллект, а фокус военных операций сместится с системного противостояния на соревнование алгоритмов, пишет и американский аналитик Т.Томас [41, р. 2, 29, 31-38]. В дальнейшем «достижения в области когнитивных технологий приведут к возникновению когнитивной области войны» [41, р. 33].

Экономический «фронт»

В документе, разработанном Командованием по обучению и доктрине армии США, прямо заявляется о том, что КНР и Россия, «не прибегая к вооруженному конфликту, разрушая союзы, партнерства и решимость США… пытаются создать противостояние посредством интеграции дипломатических и экономических действий» [42]. По сути, страны обвиняются в применении гибридных технологий.

Специалисты Брукингского института считают, что Китай разработал всеобъемлющую стратегию по расширению и укреплению своего глобального экономического влияния, поэтому поддерживает уже существующие институты и создает новые инструменты финансирования [27, р. 15]. Примером такой деятельности является инвестиционная деятельность КНР в портовую инфраструктуру от Тихого до Индийского океана [14, р. 309] (портовые сооружения в Гвадаре (Пакистан) [5], Читтагонге (Бангладеш) [37], Хамбантоте (Шри-Ланка) [3] и др.). Еще одной иллюстрацией может служить партнерство КНР с Группой Всемирного банка, в результате которого был создан The Africa Growing Together Fund. Китай выделил фонду 2 млрд. долларов [36]. Эксперты британского аналитического центра по международному развитию и гуманитарным вопросам считают, что этот проект, а также «вливание средств в более мелкие региональные банки, включая Карибский банк развития и Африканский экспортно-импортный банк [11], направлены не только на укрепление Китая, но являются и рычагами влияния на регионы-получатели подобной помощи и инвестиций».

Генерал-майор индийской армии в отставке П.К.Чакраворти подчеркивает, что Китай оказывает экономическое давление, выходящее за рамки экономической сферы, финансовую поддержку радикальных движений в регионах, представляющих интерес для правительства Китая (автор в качестве такого примера анализирует Индо-Пакистанский регион) [10, р. 80-81].

Строительство автомобильных дорог, мостов, тоннелей в рамках реализации инициативы «Один пояс, один путь» на территории других государств рассматривается как гибридные операции. В работе Р.Бэббиджа, опубликованной Центром стратегических и бюджетных оценок, прямо говорится о том, что страны, привлеченные к такому сотрудничеству, попадут в зависимость от Китая и в дальнейшем станут «горячими точками» для будущих китайских гибридных операций» [7, р. 32]. Одна из причин неэффективности политики Запада в регионе Южно-Китайского моря заключается в том, что представители политической элиты, ставя экономические выгоды и бизнес в приоритет, не смогли должным образом отреагировать на китайскую угрозу [7, р. 49].

Предполагается, что конкуренция в области экономики может стать более значимой, чем в области военного дела [15, р. 4].

Психологический «фронт»

Цель операций на данном «фронте» заключается в получении возможности управлять противником и подавлять его волю к борьбе за счет проникновения в структуру аппарата принятия решений соперника, создания хаоса, поддержания и усиления антиправительственных настроений. Психологическое воздействие способствует ускоренному распространению слухов и сфабрикованных историй, может подтолкнуть граждан к поиску виновных и обнаружению таковых (заранее назначенных организатором операции выгодных ему виновных), создавать и поддерживать атмосферу страха [32, р. 131]. Согласно «Принципам организации политической работы в НОАК», утвержденным Центральной военной комиссией в 2003 году, скоординированное использование стратегических психологических операций является одним из трех основных элементов современной китайской военной стратегии.

По данным «Project 2049 Institute», в НОАК функционирует Общеполитическое управление (GPD), включающее следующие подразделения, имеющие компетенции в проведении психологических операций: 1) бюро связи (отвечает за операции, ориентированные на Тайвань); 2) бюро расследований и исследований (занимается анализом международной безопасности и вопросами, связанными с выстраиванием дружеских контактов); 3) бюро внешней пропаганды (в его компетенции входят психологические операции, разработка пропагандистских материалов и правовой анализ); 4) бюро по охране границы (курирует пограничные переговоры и соглашения) [40, р. 22].

Так, с GPD тесно связана База 311 в городе Фучжоу. Она ведет пропагандистскую трансляцию на Тайвань по радио «Голос Тайваньского пролива» и посредством социальных сетей. Над развитием китайской культуры за рубежом также работают Ассоциация по продвижению культуры Китая, Китайская ассоциация международных дружественных контактов, Фонд обмена Китая и США и т. д. [35]. По данным американских военных, Силы стратегической поддержки НОАК (SSF) отвечают за информационные операции, кибератаки, техническую разведку, радиоэлектронную и психологическую борьбу. В настоящее время их основной целью являются Соединенные Штаты [30, р. 61].

«Мощный психологический элемент» [7, р. 33] играет важную роль в противостоянии с Японией: именно он может переломить ситуацию в пользу Китая, вселив страх и неуверенность в соперника в случае конфликта. В отношении Индии применяется особая стратегия, важными элементами которой выступают психологические операции [22; 32, р. 130]. Ожидается, что в случае обострения отношений Тайваня и КНР База 311 будет использоваться как основной плацдарм для оперативной разработки политических и психологических операций [30, р. 118].

Геополитический «фронт»

Американские специалисты отмечают, что правящая Коммунистическая партия имеет цель «сделать Китай самой могущественной страной мира к 2050 году» [25, р. 2], обеспечить лидерство в мировых делах [28], превратить государство в морскую державу [29] и в результате ослабить позиции США.

В работе экспертов Брукингского института [27] были обозначены тенденции геополитического курса КНР, представляющие угрозу для существующего порядка: помощь «хрупким» государствам (инфраструктура, инвестиции, прямая помощь населению), непрозрачная для мирового сообщества и международных финансовых институтов система финансирования Китаем проектов в других государствах. Отсутствие единой согласованной стратегии между США, ЕС, Великобританией, Австралией, Японией, Индией делает возможным усиление влияния Китая на мировой арене.

Ведение «правовой войны», целью которой является оправдание и закрепление результатов политики КНР для мирового сообщества, также приписывается специалистами китайскому правительству [20, р. 102-103].

Информационно-идеологический «фронт»

Работа с общественным мнением с помощью СМИ является одним из трех ключевых положений, провозглашаемых в «Принципах организации политической работы в НОАК» [32, р. 131]. Общеполитическое управление Народно-освободительной армии Китая занимается реализацией информационных операций, продвигая конкретные темы, благоприятные для имиджа Китая за рубежом: политическая стабильность, мир, этническая гармония и экономическое процветание [35]. Операции осуществляются посредством трансляции выгодных для правительства, имиджа государства и режима сообщений в телевизионных программах, социальных сетях, национальных СМИ, книгах и т. д., причем подготовленная информация направлена как на население КНР, так и мировую общественность. Важную роль в этом выполняет информационное агентство «Синьхуа» и Центральное телевидение Китая [32, р. 131]. Сбор данных является важнейшим элементом для китайской стратегии информационной борьбы [25, р. 6], так как полученные сведения позволяют конструировать эффективные рычаги воздействия.

Американский аналитик Э.Х.Кордесман считает, что в марте 2020 года началась крупномасштабная китайская кампания по дезинформации, связанная с появлением коронавируса. Так, Кордесман упоминает китайского дипломата, опубликовавшего в «Twitter» версию о том, что вирус мог быть завезен на территорию КНР военными США. Правительство Тайваня заявляло об использовании китайцами ботов для распространения фейков о COVID-19 в социальных сетях [15, р. 24].

Ожидается, что именно информационные операции станут одним из ключевых средств в решении тайваньского вопроса [30, р. 113-114].

Географический «фронт»

В упомянутом отчете Конгрессу США за 2020 год специалистами оборонного ведомства были обозначены регионы, которые представляют интерес для Китая и в которых он проводит операции влияния, в соответствии с расположением командований театров военных действий. Так, были определены пять основных командований фронтами:

- Восточное командование театра военных действий (Тайвань, Япония, Восточно-Китайское море);

- Южное командование театра военных действий (Южно-Китайское море, Юго-Восточная Азия);

- Западное командование театра военных действий (Индия, Южная Азия, Центральная Азия, Синьцзян, Тибет);

- Северное командование театра военных действий (Корейский полуостров, Россия);

- Командование Центрального театра военных действий (оборона столицы, поддержка других театров).

Одной из ключевых геостратегических целей США специалисты считают обеспечение стабильности и поддержку Тайваня, подвергаемого, по их мнению, агрессии [38, р. 12-13]. Соединенные Штаты официально заявляют о том, что намерены помогать КНР, мотивируя это стремлением к «стабильности в Тайваньском проливе и регионе» [34]. Тайвань воспринимается американскими военными как «наиболее вероятный спусковой механизм для потенциальной катастрофической войны между США и Китаем» [9], так как воссоединение с Тайванем относится к основным условиям, необходимым для достижения так называемой «китайской мечты о национальном возрождении» [15, р. 15]. Тайвань является одной из ключевых причин разногласий между США и КНР: у берегов острова регулярно происходят инциденты, связанные с демонстрацией американской и китайской военной решимости [15, р. 27-29, 32-33].

Первой из череды войн, которые прогнозировались в статье «Шесть войн, в которых Китай должен участвовать в следующие 50 лет» [6], опубликованной в июле 2013 года на страницах китайской газеты «Wen Wei Po», может стать операция по объединению Тайваня с материковым Китаем в период 2020-2025 годов. Процесс присоединения острова не будет носить добровольный характер, поэтому велика вероятность военного сценария.

Американцы обвиняют китайское правительство в использовании военных и невоенных мер [30, р. 70], стремлении к наращиванию военного потенциала [30, р. 76], делегитимизации международного положения Тайваня [35] и т. д. Остров подвергается информационным операциям [43, р. 10], именно на нем реализуется в полной мере стратегия трех войн (совокупность психологических, информационных, правовых операций) [31].

Также пристальное внимание и недовольство вызывает деятельность КНР в Южно-Китайском море, связанная с укреплением рифов [15, р. 2] и строительством искусственных островов [31]. Китай наращивает потенциал и развивает инфраструктуру в «ближних морях» (Желтом, Восточно-Китайском и Южно-Китайском), подготавливая условия для дальнейшего использования своих сил в других регионах [23, р. 8; 14, р. 305]. Адмирал ВМС США в отставке Д.Ставридис увидел в процессах, происходящих в морских водах, черты гибридной войны [39].

Центр стратегических и международных исследований отслеживает появление форпостов в водах Южно-Китайского моря. Созданием таких объектов в регионе занимается не только Китай, но и Малайзия, Филиппины, Тайвань, Вьетнам [33]. Китай имеет 20 объектов на Парасельских островах и семь на Спратли, контролирует мелководье Скарборо. Эксперты делают выводы о том, что военное превосходство американцев в западной части Тихого океана утрачено, а доверие союзников к США как гаранту безопасности подорвано [25, р. 6]. Теперь Штаты столкнулись с совершенно другим Азиатско-Тихоокеанским регионом, в котором им и их союзникам придется сначала думать о том, как вернуться в Южно-Китайское море [14, р. 308-309].

«Синие человечки» играют значительную роль в Южно-Китайском море: китайские рыбаки, имеющие военную подготовку, выполняют задачи, которые ставит НОАК, фактически не нарушая при этом норм международного права, так как формально являются гражданскими лицами. Специалисты характеризуют этих рыбаков как морское ополчение, реализующее операции военного и невоенного характера (атаки на идущие в морских водах суда, создание препятствий для американских военных кораблей, контроль рифов и т. п.) [10, р. 87; 43, р. 9].

Аналитик Rand Corporation Т.Р.Хит считает, что КНР проводит политику «ненасильственной экспансии» в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, применяя военные и невоенные инструменты в целях изменения регионального и международного порядка и расширения подконтрольных территорий [18, р. 26-27]. Китай оказывает дипломатическое давление и угрожает военной силой, отстаивая претензии на острова, а также надзор над морским и воздушным пространствами в регионе [15, р. 13].

Чтобы ограничить активную деятельность в регионе, зарубежные страны во главе с США организуют операции по поддержанию свободы судоходства (FONOP) [26]. Американские военные суда патрулируют острова архипелагов Спратли и Парасель, так как считают воды международными и демонстрируют отрицание китайских претензий на острова, обостряя отношения с КНР и пытаясь контролировать регион.

Заключение

Китайские военные специалисты публично заявили о новом типе современных военных конфликтов раньше американских коллег, назвав его «неограниченная война». Китайские офицеры Цяо Лян и Ван Сянсуй сформулировали концепцию неограниченной войны и обозначали ее отличительные особенности, опередив Ф.Хоффмана, так как работа специалистов была опубликована в 1999 году [24]. Ключевые положения двух концепций во многом совпадают, что свидетельствует о том, что НОАК не только своевременно зафиксировала изменения, но и оперативно начала корректировать материальную (непосредственно вооружение) и информационную (доктринальные документы) составляющие.

В России на официальном уровне данные понятия были проанализированы и озвучены позже. В 2013 году начальник ГШ ВС РФ В.В.Герасимов [1] констатировал рост значимости невоенных мер в современных конфликтах и пришел к выводу, что Российская армия должна пересмотреть содержание стратегических действий и развиваться с учетом данной тенденции. Однако выступление российского военачальника получило название «доктрина Герасимова» и трактуется как «предполагаемый план совместных психологических, политических, подрывных и военных операций по дестабилизации Запада» [17].

Только с 2014 года начали широко публиковаться отечественные исследовательские работы, посвященные феномену гибридной войны. Ранее тема интересовала узкий круг специалистов, рассматривавших гибридную войну не как самостоятельное явление, а в контексте смежных тем. События на Украине и воссоединение Крыма с Россией породили шквал обвинений в адрес нашей страны, поэтому российские специалисты стали исследовать данную тему и публиковать работы более активно именно с этого периода.

Существуют различные мнения экспертов по поводу деятельности Китая на обозначенных в статье пространствах: она характеризуется либо как накопление влияния, либо как деятельность в серой зоне (менее опасная и разрушительная, чем «российская гибридная война»), либо как «китайская гибридная война» (наиболее радикальная точка зрения). Это связано с экономическим могуществом Китая, о чем писали американские эксперты Центра стратегических и международных исследований, анализируя последствия проекта «Один пояс, один путь» для участвующих в нем стран [14; 15]. Зависимость крупных экономик мира от китайских товаров и проектов дает возможность КНР оказывать влияние на отдельных акторов, организации и даже регионы, чтобы лоббировать свои интересы, поэтому не все специалисты (особенно связанные с организациями, финансируемыми за счет государственного бюджета или средств заинтересованных лиц/организаций) могут открыто заявлять о гибридном характере китайских операций. 

Из проанализированных в статье источников следует вывод о том, что совокупность операций на кибернетическом, экономическом, психологическом, геополитическом, информационно-идеологическом и географическом пространствах, закрепляемых за КНР специалистами из США, Индии, Японии, Канады, Сингапура, Тайваня, Великобритании и Италии, фактически позволяет говорить о «китайской гибридной войне», как это происходит с «российской гибридной войной». К тому же в среде китайских военных оперативно исследуются изменения современных форм ведения межгосударственного противостояния, о чем свидетельствуют документы НОАК и работы связанных с ней специалистов. Однако данное понятие не употребляется специалистами из стран НАТО так активно в настоящее время.

НАТО заявляет о провокационной, агрессивной и дестабилизирующей деятельности РФ, неоднократно упоминая нашу страну в заявлении по итогам заседания Североатлантического совета в Брюсселе в 2021 году. Китаю же было уделено не так много внимания, а его поведение было охарактеризовано как «напористое» и «представляющее собой системный вызов для международного порядка и областей, имеющих важное значение для безопасности Североатлантического союза» [8]. Со временем «китайская гибридная война» будет чаще фигурировать в текстах и выступлениях экспертов и политиков из стран - участниц блока НАТО и дружественных им государств, так как совокупность рассмотренных операций и действий КНР, направленных на поэтапную реализацию китайской мечты о национальном возрождении, носят гибридный характер.

Источники и литература

1. Герасимов В.В. Ценность науки в предвидении // Военно-промышленный курьер. 2013. Т. 27. №8 (476). С. 1-3.

2. Дугин А.Г. Геополитика постмодерна. СПб.: Амфора, 2007. 384 c.

3. Куприянов А.В. Китай взял в долгосрочную аренду глубоководный порт Хамбантота на Шри-Ланке. 2017 // URL: https://www.imemo.ru/news/events/text/kitay-vzyal-v-dolgosrochnuyu-arendu-glubokovodniy-port-hambantota-na-shri-lanke?ret=640 (дата обращения: 11.09.2021).

4. Месснер Е.Э. Хочешь мира, победи мятежевойну! Творческое наследие Е.Э.Месснера. М.: Военный университет; Русский путь, 2005. 696 c.

5. Пакистан передал под контроль китайской компании порт Гвадар на побережье Аравийского моря. 2015 // URL: https://tass.ru/ekonomika/2428503 (дата обращения: 11.09.2021).

6. Шесть войн, в которых Китай должен участвовать в следующие 50 лет. 2013 // URL: https://topwar.ru/34758-shest-voyn-v-kotoryh-kitay-dolzhen-uchastvovat-v-sleduyuschie-50-let.html (дата обращения: 10.11.2021).

7. Babbage R. Stealing a March: Chinese Hybrid Warfare in the Indo-Pacific: Issues and Options for Allied Defense Planners.Vol. II // Center for Strategic and Budgetary Assessments. 2019. 64 р.

8. Brussels Summit Communiqué. 2021 // URL: https://www.nato.int/cps/en/natohq/news_185000.htm (дата обращения: 20.08.2021).

9. Burns R. US military cites rising risk of Chinese move against Taiwan. 2021 // URL: https://apnews.com/article/us-military-risk-china-move-against-taiwan-788c254952dc47de78745b8e2a5c3000 (дата обращения: 21.08.2021).

10. Chakravorty P.K. Hybrid warfare in the Sino-Indian context // CLAWS journal. 2019. Vol. 12. №2. Р. 80-95.

11. Chen Y., Calabrese L., Willitts-King B. How China’s new white paper defines a decade of development cooperation. 2021 // URL: https://odi.org/en/insights/how-chinas-new-white-paper-defines-a-decade-of-development-cooperation/ (дата обращения: 20.08.2021).

12. Chivvis C.S. Understanding Russian «Hybrid Warfare» // Rand Corporation. 2017. 10 р.

13. Clark M. Russian Hybrid Warfare // The Institute for the Study of War. 2020 // http://www.understandingwar.org/sites/default/files/Russian%20Hybrid%20Warfare%20ISW%20Report%202020.pdf (дата обращения: 01.03.2021).

14. Cooper Z., Shearer A. Thinking clearly about China’s layered Indo-Pacific strategy // Bulletin of the Atomic Scientists. 2017. Vol. 73. №5. Р. 305-311.

15. Cordesman A.H., Hwang G. Chronology of Possible Chinese Gray Area and Hybrid Warfare Operations // Center for Strategic and International Studies. 2020. 37 р.

16. Duffield M. Post‐modern conflict: Warlords, post‐adjustment states and private protection // Civil wars. 1998. Vol. 1. №1. Р. 65-102.

17. Galeotti M. The Gerasimov Doctrine. 2020 // URL: https://berlinpolicyjournal.com/the-gerasimov-doctrine/ (дата обращения: 23.12.2021).

18. Heath T.R. An Overview of China’s National Military Strategy // China’s Evolving Military Strategy. Washington, 2016. Р. 1-39.

19. Hoffman F.G. Conflict in the 21st century: The rise of hybrid wars. Arlington: Potomac Institute for Policy Studies, 2007. 72 р.

20. Jash A. Fight and Win Without Waging a War: How China Fights Hybrid Warfare // CLAWS journal. 2019. Vol. 12. №2. Р. 96-109.

21. Kania E.B. Minds at War // Prism. 2019. Vol. 8. №3. Р. 82-101.

22. Kaura V. India’s Relations with China from the Doklam Crisis to the Galwan Tragedy // India Quarterly. 2020. Vol. 76. №4. Р. 501-518.

23. Li N. The southern theater command and China’s maritime strategy // China Brief. 2017. Vol. 17. №8. Р. 8-13.

24. Liang Q., Xiangsui W. Unrestricted warfare. Beijing: PLA Literature and Arts Publishing House Arts, 1999. FBIS Translated Text. 228 р.

25. Lucas E. A China strategy // Center for European Policy Analysis. 2017. 14 р.

26. Mahadzir D. U.S. Sends Warships on Patrol Near South China Sea Standoff. 2020 // URL:https://news.usni.org/2020/05/08/u-s-sends-warships-on-patrol-near-south-china-sea-standoff (дата обращения: 01.12.2021).

27. Marc A., Jones B. The new geopolitics of fragility: Russia, China, and the mounting challenge for peacebuilding // The Brookings Institution. 2021. 37 р.

28. Mattis P. The Party Congress Test: A Minimum Standard for Analyzing Beijing’s Intentions. 2019 // URL: https://warontherocks.com/2019/01/the-party-congress-test-a-minimum-standard-for-analyzing-beijings-intentions/ (дата обращения: 03.10.2021).

29. McDevitt M. Becoming a Great «Maritime Power»: A Chinese Dream // Center for Naval Analyses. 2016. 136 р.

30. Military and Security Developments Involving the People’s Republic of China - 2020: Annual Report to Congress // The Office of the Secretary of Defense. 2020. 173 р.

31. Miracola S. Chinese Hybrid Warfare // Italian Institute for International Political Studies. 2018 // URL: https://www.ispionline.it/en/pubblicazione/chinese-hybrid-warfare-21853 (дата обращения: 03.11.2021).

32. Nandan D., Chauhan B. Chinese hybrid warfare strategy: a threat to India’s national security // The Journal of Indian Art History Congress. 2021. Vol. 27. №1(XII). Р. 129-137.

33. Occupation and Island Building // URL: https://amti.csis.org/island-tracker/ (дата обращения: 01.12.2021).

34. Price N. Increasing People’s Republic of China Military Pressure Against Taiwan Undermines Regional Peace and Stability. 2021 // URL: https://www.state.gov/increasing-peoples-republic-of-china-military-pressure-against-taiwan-undermines-regional-peace-and-stability/ (дата обращения: 03.11.2021).

35. Raska M. Hybrid Warfare with Chinese Characteristics. 2015 // URL: https://www.rsis.edu.sg/wp-content/uploads/2015/12/CO15262.pdf  (дата обращения: 20.09.2021).

36. Remarks delivered by AfDB President Akinwumi Adesina at Signing Ceremony of Sharm El-Sheikh Airport Development Project Loan Facility with the Government of Egypt. 2015 // URL: https://www.afdb.org/en/news-and-events/remarks-delivered-by-afdb-president-akinwumi-adesina-at-signing-ceremony-of-sharm-el-sheikh-airport-development-project-loan-facility-with-the-government-of-egypt-14808 (дата обращения: 23.09.2021).

37. Samsani S. China-Bangladesh strategic linkages. 2021 // URL: https://www.orfonline.org/expert-speak/china-bangladesh-strategic-linkages/ (дата обращения: 11.09.2021).

38. Segal S. Degrees of Separation: A Targeted Approach to US-China Decoupling - Interim Report // Center for Strategic and International Studies. 2021. 74 р.

39. Stavridis J. Maritime hybrid warfare is coming. 2016 // URL: https://www.usni.org/magazines/proceedings/2016/december/maritime-hybrid-warfare-coming (дата обращения: 01.12.2021).

40. Stokes M., Hsiao R. The People’s Liberation Army General Political Department: Political Warfare with Chinese Characteristics // Project 2049 Institute. 2013. 80 р.

41. Thomas T.L. The Chinese Way of War: How Has it Changed // The MITRE Corporation. 2020. 77 р.

42. U.S. Army Training and Doctrine Command, «The U.S. Army in Multi-Domain Operations 2028». 2017 // URL: https://info.publicintelligence.net/USArmy-MultidomainOps2028.pdf (дата обращения: 25.09.2021).

43. Wills M. Chinese dominance in the South China Sea: an effective use of hybrid warfare // Canadian Forces College. 2019. 19 р.