Между Сциллой и Харибдой. Единство и борьба противоположностей принципов самоопределения народов и территориальной целостности государств

Словно Одиссей, который, очутившись на своем корабле в пучине водоворота Харибды, вырвался и попал в «объятия» Сциллы, точно так же государства, избавившись от угрозы утраты территории в результате захвата извне, оказались перед угрозой распада изнутри. Подобное сравнение с древнегреческой поэмой великого Гомера о приключениях героя по имени Одиссей, когда тот оказывается между «двух зол», невольно напрашивается при рассмотрении извечной международно-правовой дилеммы о соотношении принципа территориальной целостности государств и права народов и наций на самоопределение.

У самоопределения - что справедливо было замечено в одной из работ - как и у свободы, есть «свои пределы и свой парадокс». «Так же как ничем не ограниченная свобода уничтожает сама себя, так и право на самоопределение, если возвести его в абсолют, рискует лишить самоопределения всех и вся, ибо в этом случае неминуема цепная реакция бесчисленных волеизъявлений, вступающих в конфликт друг с другом и ведущих к всеобщему коллапсу»¹.

Принцип самоопределения, как показывает жизнь, подвержен действию двойных стандартов, нередко становится предметом политических спекуляций, инструментом, используемым для реализации определенными кругами своих экономических, социальных, этнократических, конфессиональных и иных узких, подчас сугубо эгоистических целей, противоречащих изначальному предназначению этого важнейшего международно-правового и (в большинстве случаев) конституционного положения. И в этих неблаговидных целях используется нередко искусственное «сталкивание» данного принципа с принципом территориальной целостности.

Для объективного научного анализа проблемы, сущностной характеристики рассматриваемого принципа, практических форм его реализации необходимы (в рамках комплексного подхода) полный учет исторических предпосылок и специфических форм возникновения, становления и функционирования соответствующего народа (нации), четкое представление о конституционно-правовых и иных юридических инструментах действенности принципа применительно к рассматриваемой конкретной ситуации, видение перспектив дальнейшего развития.

На протяжении веков политическая карта мира формировалась в результате разделов и переделов территорий государств, причем происходили эти процессы в ходе кратковременных вооруженных конфликтов и затяжных войн, которые вполне вписывались в понимание международного права, не ставившего их под запрет. Попытки формирующегося международного сообщества лишить агрессивные войны легитимности терпели неудачу. Наиболее заметной вехой в стремлении воспрепятствовать этому стало создание в 1919 году Лиги Наций, главной целью которой являлись обеспечение всеобщего мира и содействие сотрудничеству государств. Заявлялось, в частности, что всякая война «интересует Лигу в целом», которая обязывалась принять все меры для поддержания международной безопасности. Ст. 10 Устава Лиги Наций обязывала ее участников «уважать и сохранять против всякого внешнего нападения территориальную целостность и существующую политическую независимость всех членов Лиги».

Однако и эта попытка потерпела неудачу. Лига Наций не смогла предотвратить нападения: Японии на Китай, Италии на Эфиопию, Германии на Австрию и Чехословакию - избежать в конечном счете Второй мировой войны, самой кровопролитной в истории человечества.

Созданная по итогам войны Организация Объединенных Наций (ООН) в качестве одной из своих главных задач провозгласила решимость избавить грядущие поколения от бедствий войны. В Уставе ООН четко зафиксирована обязанность членов Организации «разрешать свои международные споры мирными средствами», «не подвергать угрозе международный мир и безопасность» (ст. 2, п. 3). И, быть может, самое главное в контексте рассматриваемой нами проблемы - призыв ко всем членам ООН воздерживаться «от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства» (ст. 2, п. 4). В данном случае слово «integrity» в английском тексте Устава переведено в аутентичном (!) русском тексте не как «целостность», что было бы логично с учетом перевода этого термина в последующем тексте, но именно как «неприкосновенность».

Думается, за особенностями перевода стояла политическая борьба, и на этапе завершения войны (международное сообщество исходило из того, что войну необходимо было в принципе исключить как средство решения споров, прежде всего территориальных), закрепить складывавшийся миропорядок, непременным условием которого должны стать прежде всего территориальная неприкосновенность и политическая независимость каждого государства. Другими словами, речь, на наш взгляд, шла в первую очередь о невозможности насильственного изменения границ государства или его политического строя. Разумеется, границы могут меняться добровольно, как и народ каждого государства вправе устанавливать политический строй, который он посчитает целесообразным на том или ином этапе развития, но происходить эти процессы должны легитимно, по согласию, без применения силы.

Приведенные соображения перекликаются с дискуссией по вопросу о неизменности или неприкосновенности границ в ходе Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 года, завершившейся компромиссом - формулой «нерушимости границ» (не трудно видеть в ней элемент насильственного изменения - от слова «рушить»), нашедшей отражение в качестве одного из основных принципов Заключительного акта Совещания. В дальнейшем формула «territorial integrity» как в отечественной международно-правовой доктрине, так и в соответствующих документах на русском языке применительно к основным принципам международного права стала воспроизводиться главным образом именно как «территориальная целостность». Вместе с тем в литературе справедливо обращалось внимание на то, что в международных и национальных документах можно встретить и другие наименования: «принцип территориальной неприкосновенности государств» и «принцип неприкосновенности и целостности государственной территории»².

Комментируя упомянутый выше пункт 4 статьи 2 Устава ООН, С.Б.Крылов отмечал, что соответствующее положение «не гарантирует территориальной неприкосновенности в тех случаях, когда территориальное изменение происходит не в результате угрозы силой или применения силы, а в соответствии с принципом самоопределения наций, в соответствии с желанием народа данной территории, с желанием, оформленным путем референдума или в каком-либо другом порядке. Сказанное находит свое полное подтверждение в том, что Комитет I-1 Конференции не принял новозеландской поправки, стремившейся гарантировать территории государств-членов»³.

Б.А.Молчанов, Ж.Б.Иванова и С.Н.Мамедов видят противоречие Декларации 1970 года о принципах международного права в том, что, признавая право на политическое самоопределение, документ одновременно ничего не говорит-де о том, какая автономия представляется коренным народом, а их суверенитет тем самым «ограничивается»… «Принцип самоопределения сформулирован недостаточно полно и четко»⁴. А Е.А.Паращевина и Е.М.Карасёва считают, что противоречие между проведением в жизнь права народов на самоопределение и принципом территориальной целостности государства, неспособность сторон найти его мирное решение приводят к усугублению национальных конфликтов, зачастую перерастающих в военное противостояние⁵.

Обращает на себя внимание, что раздел Заключительного акта, посвященный праву народов распоряжаться своей судьбой, то есть фактически - самоопределению, начинается с указания на обязанность государств-участников действовать постоянно в соответствии с нормами международного права, включая и те, которые относятся к территориальной целостности государств.

Территориальная целостность (неприкосновенность) государства напрямую связана с его суверенитетом. Между тем ни первое, ни второе недопустимо, на наш взгляд, абсолютизировать. По вопросу о возможности ограниченного суверенитета на протяжении многих лет ведется активная научная дискуссия в отечественной литературе⁶. В отношении территориальной целостности государства также далеко не все однозначно. С одной стороны, данный принцип представляет собой такую основополагающую норму международного права, без которой немыслимо существование суверенных государств. Из этого, казалось бы, можно сделать вывод, что нарушение принципа территориальной целостности (независимо от принудительного или добровольного характера такого нарушения) априори лишает государство его суверенитета.

Однако международному праву известно немало случаев, когда ограничивалось территориальное верховенство государства, а тем самым и его территориальная целостность. Это может происходить в результате вполне легитимных мер - передачи части территории в залог, в аренду или в управление; в силу договорных обязательств (международные повинности или сервитуты)⁷. Обе формы - аренда и управление представляют собой не простое ограничение территориального верховенства, а полный переход его от одного государства к другому, причем суверенитет остается за государством, передающим территории⁸.

В этом, по сути дела, и проявляется диалектика взаимодействия суверенитета и территориальной целостности, когда государство, добровольно уступая часть своей территории (безусловно, преследуя какие-то свои выгоды и интересы), сохраняет суверенный контроль над этой территорией. Если воспользоваться терминологией гражданского права, можно, как представляется, сказать, что одно государство передает другому часть своей территории во владение и пользование, оставляя за собой право распоряжаться. В международном праве не исключены и ситуации, когда налицо ограничение территориального верховенства, а тем самым и суверенитета государства (это видно на примере правовых статусов Шпицбергена и Аландских островов).

Человечество, «въехавшее в XXI век в колеснице глобализации» (И.И.Лукашук), столкнулось с ее такими зловещими проявлениями, как попытки США выстраивания по собственным основанным на национальном эгоизме схемам однополярного Pax Americana, грубое вмешательство в дела других государств по разным, в том числе явно надуманным поводам, неослабевающее со стороны стран НАТО и Европейского союза давление на Россию, Иран, Китай и другие страны, проводящие самостоятельную внешнюю политику, попытки пересмотреть многие, в том числе существующие под эгидой ООН, международные институты и нормы, в целом нарастающий негативизм в отношении сложившегося после Второй мировой войны миропорядка.

В таких условиях, как представляется, особенно важно спасти от разрушения проверенные жизнью установления и конструкции, уберечь международное право от размывания его базовых ценностей. Дж.Баркин и Б.Кронин считают территориальный суверенитет и национальное самоопределение конкурирующими принципами и сожалеют, что великие державы не смогли определить приоритет, который следовало бы отдавать одному из них⁹. Исключительную значимость в свете сказанного приобретает в наши дни внимательное отношение к основным принципам международного права, их адекватное восприятие и предельно корректная интерпретация.

Еще четверть века назад известный юрист-международник С.В.Черниченко пришел к заключению, что право на самоопределение является второстепенным по сравнению с основополагающим принципом территориальной целостности¹⁰. Трудно сказать, чем руководствовался ученый, давая такую, по его словам, «современную интерпретацию». Быть может, господствовавшие в России на момент подготовки статьи сепаратистские тенденции (республики, следуя рекомендациям Б.Н.Ельцина «брали суверенитета столько сколько могли переварить»), драматические события в Чечне подвигли к такому выводу. Хотя примерно в то же время обретали - признанную в конечном счете легитимной - независимость Эритрея и Южный Судан.

Как полагают польские авторы В.Чаплинский и А.Вырозумска, «в практике принцип самоопределения был подчинен принципу территориальной целостности»¹¹. Высказана и прямо противоположная точка зрения, согласно которой «в условиях крушения прежней мировой системы и становления новой принцип соблюдения территориальной целостности государств теряет свою изначальную ценность»¹². Видный английский ученый А.Коббан исходил из того, что после обретения многими бывшими колониями независимости и создания собственной государственности принцип самоопределения утрачивает свою релевантность¹³.

Как же обстоят дела в действительности? В 2008 году объявил о своей независимости Автономный край Косово, входивший в состав Сербии. Международное сообщество, по-разному реагируя на это и упомянутые выше события, нередко приобретавшие сугубо политическую окраску, тем не менее при определенных обстоятельствах признавало легитимность возникновения новых претендовавших на государственность образований. Развитие событий в мире все в большей степени подтверждает прогноз Г.Киссинджера: «Сама неустойчивость международной архитектуры в данный момент создает уникальные возможности для нестандартной дипломатии, всем государствам придется пересмотреть свои приоритеты, и, если в результате сформируется система совместимых приоритетов, возникнет новый международный порядок. Если же компромисса между приоритетами найти не удастся, сообщество расколется»¹⁴.

Американский ученый Р.Фальк, комментируя одно из решений Верховного суда Канады (по вопросу о провинции Квебек), отмечает, что оно «пренебрегает (или по меньшей мере значительно меняет) точкой зрения международного права, согласно которой территориальное единство существующих суверенных государств должно быть, без всякого исключения, уважаемым. На основании «косовского прецедента» любой народ, проживший на географически обособленном пространстве, если страдает от грубого нарушения прав человека, может требовать суверенной независимости и государственности». По мнению Р.Фалька, другие народы в аналогичных обстоятельствах (то есть наличие «географической обособленности» и «грубые нарушения прав человека») могли бы выдвигать одинаково убедительные аргументы в пользу легитимности своего стремления к самостоятельной государственности, «усиленные, по крайней мере в малой степени, юридически и психологически косовским прецедентом»¹⁵.

А.Пеллет, воздавая должное принципу территориальной целостности, считает его «межгосударственным, который не может не применяться к отношениям между государством и его собственным населением»¹⁶.

В подходах к вопросу о самоопределении необходимо избегать какой бы то ни было его абсолютизации, рассматривать этот принцип только в тесной увязке, во взаимодействии с другими основными принципами международного права, прежде всего принципом территориальной целостности, становление которого было обусловлено процессом образования национальных государств, их выхода на международную арену и неизбежного соперничества за обладание территорией как материальной основой своего существования и развития.

Закрепление принципа территориальной целостности явилось во многом элементом упорядочения отношений между первыми колониальными державами, предопределявшим во многом своего рода «правила игры» между ними, раздела и передела мира. «Высокие договаривающиеся стороны, говорилось еще в Тордесильясском договоре 1494 года между Испанией и Португалией […] согласились во избежание сомнений и споров относительно островов и земель уже открытых или тех, которые будут открыты в море-океане, чтобы была проведена прямая линия от полюса до полюса, т. е. от полюса арктического до полюса антарктического с севера на юг, в 370 лигах к западу от Островов Зеленого Мыса, на расстоянии, определенном в градусах или иными способами, каковые будут признаны наиболее приемлимыми и удобными, и измеренном без излишка или недохватки…»¹⁷

Прошли столетия, и, надо полагать, подписанный в 1928 году Парижский договор об отказе от войны как орудия национальной политики во многом проложил дорогу к окончательному утверждению территориальной целостности в качестве одного из основных принципов международного права в Уставе ООН, Декларации о принципах 1970 года и Заключительном акте СБСЕ 1975 года.

Один из наиболее последовательных исследователей проблем территориальной целостности Ю.Г.Барсегов акцентировал внимание на различиях в понимании «этнической» и «государственной» территории, полагая необходимым рассматривать юридическую природу территории и нормы, регулирующие отношения государств по поводу территории только в контексте тех общественных отношений, которые складываются на этой территории. При этом под этнической территорией понимается «часть земной поверхности, населенная данным племенем, народом. Следовательно, здесь возникает вопрос о пределах расселения этнического коллектива». А образование этнической территории зависит от этногенеза народа. В процессе формирования народов вырабатывается понятие страны - территории, принадлежащей тому или иному народу и носящей имя населяющего его народа¹⁸.

Заинтересованные государства, как отмечалось выше, часто противопоставляют праву наций на самоопределение территориальную целостность, исходя при этом из того, что именно последний имеет верховенство над принципом самоопределения¹⁹. Подчас утверждается даже, что право на самоопределение противоречит самой идее государства и праву остального народа и государства на единство. По мнению А.А.Моисеева, например, «если территориальное самоопределение народов сопряжено не с добровольным волеизъявлением всего народа государства, достижение политической суверенной независимости противоречит международному праву»²⁰.

Подобный подход, думается, основан на абсолютизации государственного суверенитета, закреплении на все времена сложившегося порядка вещей и не может считаться конструктивным. На наш взгляд, «волеизъявление всего народа» - это практически недостижимая утопия, призывать к этому - значит, ставить под вопрос сам принцип самоопределения, предполагающий волеизъявление именно части народа - того или иного этнического или территориального коллектива.

Духом нигилизма буквально пропитана статья М.Гриффитса из Университета Флиндерса (Flinders University, Австралия). Отталкиваясь от явно надуманного противопоставления идеи самоопределения и концепции суверенитета, автор именно в национальном самоопределении находит угрозу легитимности установленного миропорядка, утверждая, что сообщество государств находится в тупике. «Единственное прочное решение проблемы самоопределения» он видит в том, чтобы «разорвать историческую связь между самоопределением, национализмом и территориальным суверенитетом».

Австралийский исследователь считает, что принцип самоопределения остро нуждается в творческом анализе и большей гибкости в способах своего выражения, ратует за принятие более либеральной и широкой интерпретации его значения. Самоопределение, как справедливо полагает автор, не обязательно означает ирредентизм, отделение и насильственный пересмотр территориальных границ. Его проявлениями являются также поощрение прав меньшинств, делегирование полномочий, федерализм и более широкое признание легитимности культурного самовыражения.

Следует согласиться с утверждением ученого о необходимости уважения принципа самоопределения, но как относительной, а не абсолютной ценности. В равной степени не может восприниматься в качестве некоего абсолюта территориальный (государственный) суверенитет. Он должен быть ограничен правилами, необходимыми для поддержания сосуществования. М.Гриффитс формулирует оправданный, на наш взгляд, вывод, согласно которому принятие ограниченного суверенитета - единственный способ сделать государство совместимым с существованием международной взаимозависимости, международного порядка и с внутренними уровнями власти на региональном и местном уровнях²¹.

Э.Х. де Аречага, анализируя Декларацию о принципах 1970 года, пришел к выводу, что «ничем не ограниченное толкование принципа самоопределения способствовало бы возникновению сепаратистских движений и выступлениям меньшинств за достижение самостоятельности в различных странах мира и могло бы привести к расчленению существующих государств». На примере образования государства Бангладеш ученый показывает возможность получения сепаратистами поддержки извне. Обосновывая допустимость аналогичных ситуаций в виде исключения, он пишет: «Такой беспрецедентный исход событий можно объяснить стечением целого ряда особых обстоятельств. Это и физическая отдаленность территории Восточного Пакистана, и наличие лингвистических, культурных и этнических различий в этих двух районах, и тот факт, что правительство не только не представляло все население страны, но, напротив, применяло принуждение, нарушая права человека и основные свободы…»²².

На многое в понимании взаимодействия рассматриваемых принципов международного права проливает свет состоявшийся в 1996 году в Лиссабоне саммит ОБСЕ. По итогам его работы были оглашены рекомендованные сопредседателями «минской группы» три принципа урегулирования Нагорно-Карабахского конфликта и вокруг него, которые, на наш взгляд, имеют общее значение и должны учитываться при решении любых конфликтных ситуаций, связанных с территорией. Во-первых, признание территориальной целостности спорящих сторон. Во-вторых, предоставление стороне, претендующей на отделение и создание самостоятельного государства, «самой высокой степени самоуправления» в составе «материнского» государства. В-третьих, наконец, гарантированная безопасность для стремящейся к отделению стороны и всего ее населения²³.

Выражая свою позицию по конфликту, Комитет министров Совета Европы отметил (решение от 11 марта 1992 г.), что преодоление кризиса в Нагорном Карабахе должно основываться на: а) верховенстве закона; б) демократии; в) правах человека; г) гарантиях прав членов меньшинств; д) уважении неприкосновенности всех границ; е) возможности изменения границ мирным путем и по общему согласию²⁴.

Отсутствие «иерархии» в принципах международного права не должно трактоваться, по нашему убеждению, как какое бы то ни было ущемление принципа территориальной целостности при акцентировании внимания стремящейся к отделению части территории на принципе права на самоопределение. Выражая позицию по данному вопросу, Комитет министров Совета Европы в одном из своих документов особо отметил, что право народов на самоопределение и другие принципы, содержащиеся в хельсинкском Заключительном акте, «применяются равным образом и в полном объеме, причем каждый из них интерпретируется с учетом других».

По мнению Комитета министров, право на самоопределение должно уважаться в соответствии с целями и принципами Устава ООН и нормами международного права, включая те из них, которые касаются территориальной целостности государств, причем это право может быть реализовано только посредством мирных переговоров. «Использование силы с целью захвата территории неприемлемо, и никакой силовой захват не может быть признан законным»²⁵. Таким образом и Совет Европы вслед за СБ ООН (применительно к проблеме Нагорного Карабаха и ряду других ситуаций) подтвердил неприемлемость применения силы для захвата территории и незаконность такого силового приобретения.

С аналогичных позиций не раз выступала Парламентская ассамблея Совета Европы. Например, в принятой 25 января 2005 года резолюции ПАСЕ 1416 (2005) было со всей определенностью заявлено, что «независимость и отделение региональной территории от государства могут быть достигнуты только путем законного и мирного процесса, основанного на демократической поддержке жителей такой территории, а не в результате вооруженного конфликта, следствием которого является изгнание на этнической почве и де-факто присоединение такой территории к другому государству»²⁶.

Научный сотрудник Гейдельбергского института Макса Планка М.Хартвиг провел обстоятельное исследование Консультативного заключения Международного суда ООН по Косово. Ученый тщательно, шаг за шагом, проанализировал ход событий, предшествовавших рассмотрению дела Судом, генезис и развитие конфликта, процесс подготовки и принятия Заключения в контексте Резолюции 1244 СБ ООН, его влияния на современный контекст международного права в части соотношения принципов самоопределения и территориальной целостности. Ученый, что не часто случается у западных авторов, максимально объективно оценивает ситуацию, обращает внимание, в частности, на то нередко «незамечаемое» обстоятельство, что военная операция НАТО против Сербии в 1999 году произошла «без авторизации применения силы Советом Безопасности ООН», резолюции которого (1160, 1199) адресовались в равной степени всем сторонам конфликта, осуждали «все акты насилия, совершаемые любой стороной, а также терроризм, используемый любой группой и отдельными лицами в стремлении достичь политических целей».

В качестве одного из аргументов для оправдания военной операции против Сербии приводилась концепция «гуманитарной интервенции», согласно которой государства при массовых нарушениях прав человека в другом государстве должны в целях обеспечения защиты населения иметь право на вмешательство, в том числе с применением вооруженных сил (даже без одобрения СБ ООН). Некоторые авторы применительно к рассматриваемой ситуации отмечают, что «речь идет не о том, имеет ли место нарушение нормы международного права, а о том, существует ли международная норма, разрешающая (легитимирующая) подобные действия»²⁷. Как видим, в подходах к проблеме меняются оценки, но неизменной остается суть.

Международный суд ООН в заключении по Косову пришел к выводу, что международное право не устанавливает никаких разрешительных, но одновременно также и никаких запретительных правил, касающихся вопросов сецессии. «Из провозглашения независимости не следует, что территориальная единица, в отношении которой принята соответствующая декларация независимости, приобрела, тем самым, характер государства, - делает вывод М.Хартвиг. - Это скорее зависит от реальных условий и предпосылок, а именно наличия государственной территории, государственного народа и эффективной государственной власти… Если, однако, провозглашение Декларации о независимости не влечет за собой ни нормативных, ни фактических последствий, то и в самом деле любая правовая оценка становится просто излишней»²⁸.

По мнению М.Хартвига, Международный суд ООН мог бы способствовать прояснению вопроса о том, как долго существует предполагаемое право на правозащитную сецессию и продолжает ли оно существовать, если в государстве, осуществившем нарушения, произошла смена правящего режима, а те структуры, которые создавали основу для таких нарушений, были устранены. Представляет интерес и точка зрения, согласно которой государства, признавшие Косово в качестве независимого государства, прежде чем была достигнута договоренность между Сербией и Косово, нарушают резолюцию 1244 СБ ООН, в соответствии с которой создал определенный переходный режим для Косово - обязательный для соблюдения всеми государствами на основании статьи 25 Устава ООН²⁹.

Нередко, особенно после событий 2014 года в Крыму, западные ученые отрицают значение провозглашения независимости Косово в качестве прецедента, трактуя его как случай особого рода (sui generis). Комментируя этот принципиальный момент, Т.Кристакис справедливо отмечает, что «любой международный процесс составляет часть международно-правовой практики». «Отказать такому процессу в этом качестве означало бы временную отмену действия норм международного права для данного конкретного случая, что, однако, не представляется ни возможным, ни допустимым»³⁰.

Подобная позиция, по мнению Р.Мюллерсона, говорит об обеспокоенности соответствующих государств, что международно-противоправное поведение станет и для других примером для подражания, «свидетельствует, скорее, об их угрызениях совести по поводу собственной позиции, чем о более глубоком понимании природы и характера международного права как общего и единого, т.е. действующего для всех равным образом правопорядка»³¹.

Как бы подводя итог такого рода сомнениям, М.Хартвиг констатирует: «Международный суд между тем был в состоянии уже только некоторыми уточняющими формулировками относительно права на отделение и уважения принципа территориальной целостности противостоять порой слишком беззаботным ожиданиям тех, кто настаивает на независимости»³².

Главное «обвинение», выдвинутое М.Хартвигом против Международного суда, состоит в том, что орган правосудия не только «извратил смысл» резолюции 1244 СБ ООН, но и разрушил ее внутреннее равновесие. Ученый справедливо расценивает этот документ Совета Безопасности как «искусно сотканный компромисс» с акцентом на территориальную целостность и (предварительное) оставление Косова в составе Сербии, что было призвано нейтрализовать результаты «нелегитимированной в международно-правовом отношении войны» (имеется в виду натовская агрессия против СРЮ 1999 г.). М.Хартвиг с явным сожалением констатирует, что международная юрисдикция до сих пор не нашла своего адекватного и однозначного признания в международном юридическом сообществе. Он исходит из того, что именно суды могут лучше всего способствовать усилению их роли тем, что создают особую легитимность за счет качества своих решений, которые на основе международного права ведут к приемлемым для всех результатам. В целом на основании Консультативного заключения Международного суда ООН по Косову, по словам автора глубокого исследования, делается вывод, что своей экспертизой Суд оказал международному правосудию медвежью услугу³³.

В одном из популярных, выдержавших несколько изданий, учебников по международному праву (отв. ред. - Кузнецов В.И. и Тузмухамедов Б.Р., М., 2010) в качестве «важнейшего» рассматривается принцип территориальной неприкосновенности и целостности государств. Назначение его видится авторам в защите территории государства от посягательств. Раскрывается содержание двух элементов этого принципа (неприкосновенность и целостность), которые «близки по смыслу, однако их правовое содержание различно». Согласно предложенной концепции, территориальная неприкосновенность - это предохранение территории государства от любого посягательства извне, а территориальная целостность - это состояние единства и нераздельности территории.

А.Д.Катков исходит из того, что Устав ООН (гл. I, ст. 2, п. 4), призывая государства воздерживаться от угрозы силой или ее применения против территориальной целостности любого государства, осуждает именно внешнее посягательство на территорию какого-либо государства и обязует уважать государственные границы, установленные согласно нормам международного права. Автор считает, что «нельзя говорить о том, что ООН гарантирует статус-кво границ в мире, сложившихся после Второй мировой войны», допуская «изменение государственных границ в соответствии с волеизъявлением населения»³⁴.

Сложность разрешения противоречия между правом на самоопределение и территориальной целостностью очевидна и в связи с ситуацией, сложившейся в результате провозглашения независимости Сахарской Арабской Демократической Республики (САДР), претендующей при этом на часть территории Марокко. Конфликт вокруг этой бывшей испанской колонии, принимающий временами военное выражение, длится четыре десятилетия, но настойчивые усилия международного сообщества урегулировать его на основе проведения референдума тем не менее оказываются безрезультатными.

Марокко рассматривает референдум как средство подтверждения права населения Западной Сахары на воссоединение с Марокко лишь на правах автономии. Фронт ПОЛИСАРИО (организация, провозглашавшая независимость Западной Сахары и осуществляющая контроль над частью ее территории) отстаивает право сахарцев на полную независимость. Противоборствующим сторонам не удается договориться и по поводу участников референдума осуществить необходимую в этих целях перепись населения на основе единых критериев. Достигавшиеся периодически соглашения о проведении референдума не выполняются, напряжение в регионе по-прежнему сохраняется³⁵. Не способствовал улучшению ситуации и тот факт, что ООН официально констатировала серьезные и многочисленные нарушения прав человека в регионе со стороны марокканских властей³⁶.

Неприемлемо, по нашему убеждению, в современном мире утверждение как о неком «верховенстве» принципа территориальной целостности над правом на самоопределение³⁷, так и о «противоречии» достижения «политической суверенной независимости» (в рамках самоопределения) международному праву³⁸.

Характерны в этой связи прецеденты защиты права на самоопределение современными международно-правовыми инструментами. В Консультативном заключении Международного суда по Намибии и аналогичном решении по Западной Сахаре Суд квалифицировал положения Декларации о предоставлении независимости колониальным странам и народам 1960 года как всеобщую практику, признанную в качестве правовой нормы, высказавшись таким образом в пользу права на самоопределение. В декларации, принятой на Всемирной конференции по правам человека (г. Вена, 25 июня 1993 г.) четко указано на право народов предпринимать любые действия, не противоречащие Уставу ООН, для осуществления своего права на самоопределение.

В свете высказанных соображений следует согласиться с рассуждениями Е.В.Гулиной, согласно которым «в зависимости от политических интересов можно наблюдать игру понятий «принцип территориальной целостности» и «право на самоопределение». «Сегодня в условиях признания мировым сообществом одних самопровозглашенных государств и непризнания других более правильным, - заключает автор, - будет констатировать противоречие между обоими этими принципами, с одной стороны, и реальной политикой - с другой, но не между ними». Такая реально существующая ситуация предопределяется, по мнению Е.В.Гулиной, тем, что интерпретация в качестве нормы «jus cogens» право на самоопределение теоретически применимо к любому этносу (автор разделяет данный подход). Однако многое зависит от позиции ООН и мирового сообщества относительно возможности или невозможности применения права на самоопределение, а соответствующий механизм для принятия таких решений не выработан³⁹.

Методологически значимым для адекватного понимания проблемы соотношения права народов на самоопределение и принципа территориальной целостности государства представляется подход В.Л.Толстых, увязывающего (вслед за британским исследователем Дж.Кроуфордом) содержание самоопределения с «одним из главных вопросов права» - определением сущности государства, «права быть государством»⁴⁰. В свете этого в высшей степени логичным представляется и подход российского ученого к принципу территориальной целостности.

Автор одного из новейших курсов по международному публичному праву считает, что упомянутый принцип «не действует во внутреннем порядке и не связывает внутренние политические силы, стремящиеся к независимости». В настоящее время народы, не имеющие государственности, могут приобрести территорию, реализовав право на самоопределение. Это предполагает, отмечает В.Л.Толстых, признание интереса народа в государственном существовании и обязанность оказать ему международную поддержку. Фактической независимости могут добиться любые народы; при этом их интерес в государственности не подлежит защите международно-правовыми средствами. «Независимость может быть приобретена мирным путем, с согласия метрополии, или насильственно, в результате вооруженной борьбы»⁴¹.

¹Нарочницкая Е.А. Многообразный сепаратизм: Проблемы типологии и европейские реальности // Актуальные проблемы Европы. 2015. №1. С. 48 // https://rucont.ru/efd/474385 (Дата обращения: 28.02.2021).

²Курс международного права. Т. 2. М., 1989. С. 101.

³Крылов С.Б. История создания Организации Объединенных Наций. Разработка текста Устава Организации Объединенных Наций (1944-1945). М., 1960. С. 260.

⁴Молчанов Б.А., Иванова Ж.Б. и Мамедов С.Н. Декларация ООН о правах коренных народов и самоопределение // Крымский научный вестник. 2015. №53. С. 14.

⁵Паращевина Е.А., Карасёва Е.М. Право наций на самоопределение на примере воссоединения Крыма и России // Инновационная наука. 2016. №44. С. 145.

⁶См.: Моисеев А.А. Суверенитет государства в международном праве. М. 2009; Черниченко С.В. Делим ли государственный суверенитет? // Евразийский юридический журнал. 2010. №12; Кузьмин Э.Л. Загадка Жана Бодена. Трактат о суверенитете. М., 2018.

⁷См.: Грабарь В.Э. Материалы к истории литературы международного права в России (1647-1917). М. 2005.

⁸Бекяшев К.А. Международное публичное право. Учебник. М., 2019. С. 96.

⁹The state and the nation: Changing norms and the rules of sovereignty in international relations. February. 1994. International Organizations. 48(01) P. 107. // https://www.researchgate.net/publication/23990346 (Дата обращения: 28.02.2021).

¹⁰Черниченко С.В. Принцип самоопределения народов (современная интерпретация) // Московский журнал международного права. 1996. №4. С. 716.

¹¹Czaplinski W., Wyrozumska A. Prawo miedzynarodowe publiczne. Zagadnenia systemove. Warszawa, 2004. S. 142.  

¹²Хрусталев И. Признать или не признать? Международные процессы. Т. 6. М., 2008.

¹³Cobban A. The nation state and national self-determination. NY, 1970. P. 280.

¹⁴International Herald Tribune. 2009. 13 Jan.

¹⁵Falk R. The Kosovo Advisory Opinion: Conflict Resolution and Precedent // American Journal of International Law. 2011. Vol. 105. №1. P. 58.

¹⁶Pellet A. Report: Legal opinion on Certain Questions of International Law Raised by the Reference // Bayefsky A.F. Self-determination in International Law: Quebec anа Lessons Learued. Hague. 2000. P. 98.

¹⁷Цит. по: Хрестоматия по истории средних веков / Под ред. Н.П.Грацианского и С.Д.Сказкина. Т. 3. М., 1950. С. 16.

¹⁸Барсегов Ю.Г. Обязательная сила права народов на самоопределение и средства его обеспечения. М., 1993. С. 10-12.

¹⁹Всеобъемлющая международная безопасность. Международно-правовые принципы и нормы / Отв. ред. Б.М.Клименко. М., 1990. С. 135.

²⁰Моисеев А.А. Указ. соч. С. 49-50.

²¹Griffiths M. Self-determination, International Law and world order // Macquarie Law Journal. 2003. // URL: http://classic.austlii.edu.au/au/journals/MqLawJl/2003/3.html (Дата обращения: 01.03.2021).

²²Аречага Э.Х. Современное международное право. М., 1983. С. 170-171.

²³ОБСЕ. Встреча на высшем уровне. Лиссабон 2-3 декабря 1996 г. Лиссабонский документ 1996 г. Приложение 1: Заявление ДП ОБСЕ, 13 // https://www.osce.org/ru/mc/39543 (Дата обращения: 01.03.2021).

²⁴См.: Council of Europe. Committee of Ministers. Declaration on Nagorno-Karabakh. 11 March 1992. Архив ЦСИ МИД АР.

²⁵См.: Ibid. Reply to the Written Question №396. 19 September 2001 // URL: https://rm.coe.int/16804da793 (Дата обращения: 01.03.2021).

²⁶Резолюция ПАСЕ 1416 (2005) от 25.01.2005 г. // URL: https://www.coe.int/T/r/Parliamentary_Assembly/[Russian_documents]/[2005]/[Jan2005]/Res1416_rus.asp (Дата обращения: 01.03.2021).

²⁷Weller M. Modesty Can be a Virtue: Judicial Economy in the ICJ Kosovo Opinion // Leiden Journal of International Law. 2011. P. 134.

²⁸Хартвиг М. Консультативное заключение Международного суда ООН по вопросу о Декларации независимости Косово. Дайджест публичного права. Институт Макса Планка. 2 (2013). С. 140.

²⁹Там же. С. 150, 151.

³⁰Christakis T. The ICJ Advisory Opinion on Kosovo: Has International Law Something to say about Secession? // Leiden Journal of International Law. 2011. P. 80.

³¹Mullerson R. Precedents in the Mountains: On the Parallels and Uniqueness of the Cases of Kosovo, South Ossetia and Abkhazia // Chinese Journal of International Law. 2009. №2. P. 8.

³²Хартвиг М. Указ. соч. С. 153.

³³Там же. С. 154-155.

³⁴Катков А.Д. Принцип самоопределения наций. Его природа и историческое развитие (на примере конфликта в Западной Сахаре) // Человеческий капитал. 2018. №8. С. 55.

³⁵Подгорнова Н.П. Проблема Западной Сахары. Миф и реальность. М., 2013. С. 139-142.

³⁶Висенс Е. Западная Сахара: преданная независимость. М., 2007. С. 17.

³⁷Всеобъемлющая международная безопасность. Международно-правовые принципы и нормы. М., 1990. С. 135.

³⁸Моисеев А.А. Указ. соч.; Верещагин В.Ю., Свиридкина Е.В., Чемурзиева З.И. Непризнанные государства на постсоветском пространстве: конфликтологический анализ проектов легитимизации. Ростов-на-Дону, 2008. С. 22.

³⁹Гулина Е.В. Субъект права на самоопределение: политические и правовые аспекты проблемы // Актуальные проблемы современных международных отношений // Вестник ИИиМО СГУ. Вып. 1. Саратов: Саратовский источник, 2013. С. 22-23.

⁴⁰Толстых В.Л. Три идеи самоопределения в международном праве // Евразийский юридический журнал. 2014. №9 (76). С. 3-29.

⁴¹Толстых В.Л. Курс международного права. М., 2018. С. 163, 303.