ENGLISHГлобализация экономики (ГЭ), давшая весомый импульс экономическому и научно-техническому прогрессу мирового сообщества в последнем десятилетии прошлого - начале нынешнего века, наряду с ее позитивными сущностными чертами как высшей стадии интернационализации хозяйственной жизни, обеспечившими этот прогресс (развитие мира по единой модели рыночного хозяйства в результате преодоления его раскола на две системы, гомогенизация всемирного хозяйственного пространства, всемирная информационно-технологическая революция, обеспечившая качественно новый уровень сцепления капиталов, стран и регионов и др.), в то же время несет в себе существенные противоречия, диспропорции и изъяны, которые с середины текущего десятилетия стали все более отчетливо появляться как факторы, противодействующие дальнейшему развертыванию ГЭ и замедляющие ее.
Теневые стороны ГЭ явственно обнаружились в условиях глобального финансового кризиса, обозначившегося в полной мере к началу осени 2008 года и переросшего на рубеже 2008 и 2009 годов в мировой экономический кризис (рецессию). В результате сегодня можно привести немало весомых аргументов в пользу утверждения, что на ее «нынешнем витке глобализация исчерпала себя»1. Во всяком случае, есть достаточные основания говорить о кризисе той модели ГЭ (автор настоящей статьи, вопреки распространенной терминологии, называет ее не неолиберальной, поскольку ей не предшествовала никакая другая модель ГЭ, а либеральной или - в смысле ее ориентации на исконные, традиционные постулаты свободного рыночного хозяйства в духе английской классической политэкономии - палеолиберальной), которая практиковалась до наступления глобальной рецессии и находится ныне в процессе весьма болезненной трансформации. На этом фоне становится все более актуальным вопрос, сформулированный в заголовке настоящей статьи. В качестве футурологического горизонта для ответа на него возьмем 2020 год.
Попытка ответить на указанный вопрос сразу же вызывает определенные исторические ассоциации: в период между двумя мировыми войнами наметившаяся в начале XX века тенденция к приданию интернационализации хозяйственной жизни всемирного характера (то есть, по современной терминологии, к глобализации) по целому ряду известных причин фундаментального, планетарного характера (крайне несправедливый Версальский мир, предопределивший неизбежность новой мировой войны, и скорое начало подготовки к ней, связанное с этим возвышение германского фашизма на волне антиверсальского реваншизма, отпадение от мировой рыночной экономики одного из ее ведущих звеньев - России, породившее раскол мира на две системы) сменилась тенденциями к деинтернационализации и даже автаркизму в широких территориальных рамках. Так, в области мировой торговли такого рода деинтернационализация выразилась в том, что ее объем сократился и вновь достиг уровня 1913 года лишь в 1950 году.
И сегодня мир не гарантирован от более или менее продолжительных застойных явлений и даже попятных движений в процессе ГЭ, хотя и по другим причинам, чем в 20-30-х годах ХХ века. Правда, у межвоенной эпохи и настоящим временем есть два общих атрибута: очевидная слабость механизма экономического регулирования, особенно на международном уровне, и еще незавершившаяся глубокая рецессия 2008-2009 годов.
Кризис (не)управляемости мирового хозяйства
ДАННЫЙ КРИЗИС, ставший очевидным в обстановке общемировой экономической рецессии 2008-2009 годов, обусловлен тем, что в эпоху глобализации, резко подорвавшей действенность национально-государственных инструментариев регулирования экономики, не были сформированы компенсирующие это международные, а тем более наднациональные механизмы регулирования. Правда, в условиях этой рецессии после более чем двух десятилетий «дерегулирования» хозяйственной жизни государствам в развитых и многих других странах пришлось вновь активизировать свою экономическую роль, причем по давно знакомым кейнсианским рецептам увеличения «эффективного совокупного спроса» (термин Дж.М.Кейнса) путем дефицитного финансирования дополнительных государственных расходов. Но эти инструменты в годы торжества «рейганомики», «тэтчеризма» и «Вашингтонского консенсуса» идеологами палеолиберализма (некоторые из которых стали в эти годы нобелевскими лауреатами) были объявлены «отброшенными на свалку истории».
Однако эта активизация произошла главным образом на национально-государственном уровне, без тесной увязки антикризисных программ отдельных стран, причем даже в рамках ЕС, а тем более формирования новых наднациональных механизмов регулирования с использованием международно-правового инструментария. В результате уже на первых заседаниях Европейского парламента нового созыва в июле 2009 года многие «евродепутаты» с сожалением говорили о 27 национальных программах вместо одной «коммунитарной». Тем более национально-обособленный характер носят такого рода программы США, Японии и Китая.
Как показали итоги форумов «G-20» в Вашингтоне и Лондоне (ноябрь 2008 г. и апрель 2009 г.) и расширенного саммита «G-8 + 6» в Аквиле (июль 2009 г.), лидеры ведущих государств мира осознали необходимость формирования более адекватных - условиям глобализации международных или даже наднациональных - механизмов регулирования в важнейших областях МЭО, особенно в наиболее подверженной кризису валютно-финансовой сфере, и наметили - в контексте борьбы с мировой рецессией - ряд подходов к укреплению международного механизма экономического регулирования, что могло бы привести его в большее соответствие с условиями глобализации. Это отказ от введения новых торговых и инвестиционных протекционизмов, согласованное выделение 1,1 трлн. долларов на удвоение капитала МВФ, увеличение финансовой базы Всемирного банка, Азиатского банка развития и других международных кредитных институтов в ходе реформирования их деятельности, изучение на базе МВФ путей реализации российского предложения (сходную позицию занимают Германия и Франция) о внедрении всемирных стандартов макроэкономической и бюджетной политики по аналогии с известными «Маастрихтскими критериями» еврозоны: дефицит госбюджета - не более 3% ВВП, накопленный госдолг - максимум 60% ВВП и т.д.
Однако этого недостаточно для преодоления кризиса (не)управляемости. Старый Запад, в первую очередь США, заинтересован в сохранении исторически сложившихся основ существующего механизма межгосударственного (наднационального) экономического регулирования, сконструированного по его «лекалам». Допускается лишь частичная его модификация, но никак не его глубокое и всестороннее реформирование, тем более в сторону демократизации принятия и реализации решений на международном уровне.
Кризис (не)управляемости во многом связан с отсутствием на глобальном уровне международного института (органа), более или менее полномочного в принятии совместных решений по ключевым мирохозяйственным проблемам, способного контролировать и направлять процесс их претворения в жизнь. Наиболее часто в таком контексте упоминается «Большая восьмерка» с ее ежегодными саммитами. Однако ни по своему составу, ни по своим полномочиям собственно «G-8» даже приблизительно не отвечает этим требованиям.
По своей сути «G-8» представляет собой полезный ее членам, а также - в гораздо меньшей степени - другим участникам мирового сообщества дискуссионный клуб, на саммитах которого ради укрепления взаимопонимания обсуждаются и по возможности приводятся в состояние большей совместимости воззрения на некоторые крупные глобальные проблемы, которые в каждый данный момент представляются наиболее актуальными. Вместе с тем она не обладает даже минимальной инфраструктурой (постоянным секретариатом и т.д.) хотя бы для мониторинга (не говоря уже о контроле) за реализацией того, что записывается в итоговых документах саммитов. Никаких международно-правовых инструментов их реализации нет вовсе. При этом сами документы носят не столько рабочий характер некоего руководства к действию, сколько форму деклараций о намерениях, к тому же до недавнего времени не согласовывавшихся с другими глобальными «игроками», не являющимися членами клуба.
Правда, при всех институциональных и функциональных изъянах «G-8» ее роль как одной из немаловажных движущих сил глобализации вряд ли подлежит сомнению. Для того чтобы заметно повысить свою эффективность в регулировании мировой экономики, «G-8» должна быть, во всяком случае, не только расширена (вопрос о переводе ее ежегодных форумов в формат «G-14» на ближайшие два года в Аквиле был решен), но и институционализирована, то есть должна обрести дееспособный механизм функционирования со всеми атрибутами: договор об учреждении, устав, постоянно действующий рабочий орган типа секретариата и т.д.
Никакое другое из уже имеющихся учреждений не обладает реальным потенциалом для того, чтобы принять более или менее действенные меры для преодоления кризиса (не)управляемости мировой экономики. Это относится и к иногда упоминаемому в таком контексте Экономическому и социальному совету ООН (ЭКОСОС). В этом направлении могла бы подействовать давно назревшая реформа всей системы ООН, включая ее специализированные организации. Однако этот процесс, даже если он начнется в обозримой перспективе, для чего нет международно-политических предпосылок, явно не уложится в период до 2020 года. Все же рано или поздно решения, касающиеся реформирования всей планетарной экономической архитектуры, мировому сообществу, видимо, придется, так или иначе, принимать на уровне ООН.
Вне зависимости от того, какой из международных институтов («G-8», «G-14», «G-20» либо еще какой-либо орган) в конечном итоге окажется в наибольшей мере пригодным для выполнения глобальных функций по регулированию системы МЭО, он должен быть наделен реальными полномочиями по претворению в жизнь своих решений. Пока же таких полномочий нет, в результате чего события нередко развиваются по сценарию «с точностью до наоборот». Так, на саммите «G-20» в Вашингтоне (ноябрь 2008 г.) было решено в течение следующих за ним 12 месяцев воздержаться от введения дополнительных протекционизмов в сфере международной торговли, однако уже до середины 2009 года к таковым прибегли в рамках своих антикризисных мероприятий 18 из 20 стран - участниц саммита.
В отдельных сферах МЭО баланс факторов, способствующих ГЭ и противодействующих ей, складывается в каждом конкретном случае по-разному. Особенно важно в контексте формирования футурологических воззрений на ГЭ оценить, как будет развиваться сложившаяся в нынешнем десятилетии кризисная ситуация в области дальнейшей либерализации мировой торговли по линии ВТО. Эта ситуация выражает не только уменьшение функциональной дееспособности ВТО как международной организации, но и кризис ее «глобализаторской» миссии, которую она активно выполняла с момента своего учреждения в 1995 году и до начала текущего десятилетия. Дальнейшее выполнение этой миссии, тем более в обстановке усиления торгового протекционизма в условиях нынешней глобальной рецессии, окажется вообще невозможным, если сбудется прогноз, высказанный в ведущих мировых СМИ после объявления ВТО в конце июля 2008 года, о прекращении Дохийского раунда переговоров, которые остаются фактически «замороженными» до сих пор. Согласно этому прогнозу, отныне ведущие «игроки» в мировой торговле будут - в обход ВТО - делать акцент на региональных (в рамках уже сложившихся или формируемых интеграционных группировок), а то и двусторонних межгосударственных переговорах по торговым вопросам, особенно в контексте взаимного предоставления преференций. Дальнейшая экспансия числа и масштабов преференциальных торговых соглашений (к настоящему времени их уже действует около 250, причем из государств - членов ВТО в них не участвует только Монголия) противодействовала бы продолжению и углублению гомогенизации мирового хозяйственного пространства, то есть развитию одной из сущностных черт ГЭ. От того, насколько быстро и основательно будет преодолен кризис ВТО, во многом зависит ответ на вопрос, содержащийся в заголовке данной статьи.
В сфере регулирования мировой торговли, причем не только по линии ВТО, также особенно актуален вопрос о формировании более транспарентного и действенного глобального механизма ценообразования на мировом рынке нефти для стабилизации цен в интересах как производителей, так и потребителей. Пороки нынешнего механизма (резкие скачки цен вверх и вниз за короткие промежутки времени, вносящие потрясения во все сферы МЭО, и т.д.) во многом обусловлены тем, что 80% «игроков» на указанном рынке представляют собой не будущих потребителей нефти, а спекулянтов. В интересах как производителей, так и потребителей была бы стабилизация цен на данном рынке в диапазоне 70-90 долл./баррель. Первым это обеспечило бы достаточные источники инвестирования в геологоразведку и нефтедобычу, без чего не могут быть удовлетворены долгосрочные потребности мирового хозяйства в данном продукте, для вторых такая цена была бы «подъемной». Усилению транспарентности и стабилизации цен на данном рынке могла бы, в частности, содействовать реализация предложений российского руководства, высказанных на 152-й сессии конференции ОПЕК (март 2009 г.) и последнем Х Петербургском международном экономическом форуме (июнь 2009 г.) о преимущественном использовании долгосрочных контрактов на поставку нефти и об увеличении числа сортов нефти, торгуемых на рынках (сегодня их, по сути, только два - Brent и WTI). В то же время РФ правомерно не поддержала предложение Ирана о введении фиксированных цен на нефть, что неизбежно породило бы проблему ее дефицита.
В мировой валютно-финансовой сфере подлежит решению вопрос об изменении ее «архитектуры» путем реформирования действующей Ямайской мировой валютной системы и формирования более транспарантного и стабильного механизма функционирования трансграничного движения финансовых потоков. Уязвимость этого механизма, в недрах которого и зародилась планетарная рецессия 2008-2009 годов, во многом обусловлена хаотичным перемещением потоков фиктивного капитала в виде различного рода ценных бумаг (акции, корпоративные облигации, производные финансовые инструменты), который уже давно оторвался от своей объективной основы - реального капитала и «разбух» сверх всякой меры. В 2009 году объем мирового рынка производных финансовых инструментов (деривативов) достиг 516 трлн. долларов, тогда как мировой ВВП - лишь примерно 55 трлн. долларов, а ВВП США - около 14 трлн. долларов. Для смягчения такого рода диспропорций и упорядочения процесса циркулирования фиктивного капитала было бы целесообразно создание механизма эффективного международного мониторинга, надзора и контроля за ним. Однако с этим, как и введением всемирных стандартов макроэкономического и бюджетного регулирования наподобие тех, что действуют в еврозоне, не согласны США, бюджетный дефицит которых в 2009 году, по имеющимся оценкам, достиг 1,8 трлн. долларов, то есть более 12% ВВП. США не хотят связывать себе руки никакими лимитами, тем более что такой дефицит является для них «подъемным» уже потому, что покрывается - благодаря ключевой роли доллара в мировой валютной системе - кредитными инъекциями партнеров (Китай хранит в американских казначейских обязательствах почти 700 млрд. долл. из своих валютных резервов, Япония - 600 млрд., РФ - 138,4 млрд. долл.), позволяя сохранять эту роль.
В прогнозируемый период, до 2020 года, не просматривается реальная перспектива замены доллара новой международной резервной валютой (на государственном уровне такую идею особенно активно озвучивают лидеры России и Казахстана). Это возможно только в общем контексте разработки и реализации - на основе маловероятного достижения консенсуса по данному вопросу, по меньшей мере в рамках «G-14» - целого комплекса мер по преодолению кризиса (не)управляемости мирового хозяйства, охватывающих все основные сферы МЭО, для чего потребуется более длительный промежуток времени. Против вытеснения доллара как ключевой валюты выступают государства с крупнейшими экономиками - США и Китай, который отнюдь не заинтересован в деградации своих огромных долларовых авуаров и резервов.
До 2020 года более перспективна идея расширения круга резервных валют. При этом резервными валютами первого эшелона останутся доллар и евро, соотношение сил между которыми будет время от времени изменяться как в ту, так и в другую сторону. К нынешним резервным валютам второго эшелона (йена, фунт стерлингов, а также швейцарский франк) будут все более активно присоединяться рубль и юань. В этой связи попутно отметим, что - вопреки широко распространенным преувеличенным представлениям о «твердости» сегодняшнего юаня - последний свободно конвертируем только по текущим операциям, тогда как рубль с 1 июля 2006 года является таковым и по операциям с капиталом. В этом смысле рубль до сих пор имеет больше оснований претендовать на роль резервной валюты, по меньшей мере регионального масштаба.
Таким образом, реально возможной до 2020 года представляется только модификация Ямайской системы путем ее частичного реформирования с целью повышения ее функциональной дееспособности. Если же такой трансформации не произойдет, это приведет, по меньшей мере, к торможению процесса ГЭ.
Другие ракурсы глобализации: pro et contra
В НАПРАВЛЕНИИ ДЕГЛОБАЛИЗАЦИИ или, напротив, дальнейшей глобализации могут подействовать и некоторые другие весомые обстоятельства экономического и неэкономического характера, явившиеся миру уже до начала мировой рецессии 2008-2009 годов. Прежде всего, это возможность дальнейшей экспансии мирового терроризма, которая, если ей не будет поставлен прочный заслон усилиями всего мирового сообщества, нанесла бы глобализации серьезный урон. Сегодняшнее состояние операций США и НАТО в Ираке и Афганистане, ситуация в Пакистане и некоторых других странах не внушают большого оптимизма в оценке перспектив борьбы с терроризмом. Если последнему удастся хотя бы на время резко активизироваться в крупных регионах мира, а тем более в глобальном масштабе или, по меньшей мере, создать видимость такой активизации, это неизбежно вызовет со стороны государств меры по «уплотнению» и «герметизации» своих границ, что может значительно затруднить трансграничную миграцию факторов и результатов производства. Это особенно больно затронуло бы мировой рынок рабочей силы, который до сих пор глобализирован только в сегменте высококвалифицированного труда в невоенных секторах экономики.
Если не удастся решить проблему расширения мирового предложения ресурсов на путях научно-технического прогресса (реализации нового этапа НТР) и другими приемлемыми для всех способами, то неизбежно резкое обострение борьбы за контроль над ресурсами между ведущими державами и блоками, в которую так или иначе втянется весь мир. Поскольку на темпы и интенсивность процесса глобализации с самого начала существенное воздействие оказывали и оказывают сегодня подвижки ситуации в «горячих точках» планеты, возникновение новых региональных конфликтов как следствие борьбы за передел ресурсного потенциала Земли также повлияет на нее, причем значительно более деструктивно. В первую очередь связанные с такой борьбой негативные события могут развернуться вокруг Арктики, а затем и Антарктиды, где имеются весьма обширные «ничьи» ресурсы - топливно-энергетические и др.
Необходимо также отметить, что ГЭ в определенные моменты может тормозиться вследствие временного отставания развития ее инфраструктуры, прежде всего Интернета, от потребностей агентов мирохозяйственных отношений. Так, по некоторым экспертным оценкам, при нынешних высоких темпах роста числа пользователей Интернета с его сетью может случиться то же, что и с автомобильно-дорожной сетью в крупных городах: его могут парализовать «пробки». Чтобы избежать этого, в данную сеть нужно инвестировать в 2008-2010 годах около 140 млрд. долларов. В финансовом и техническом отношениях это, безусловно, разрешимая проблема даже в условиях мировой рецессии, но она имеет и организационно-институциональный аспект.
Дело в том, что по своей социально-экономической природе Интернет представляет собой глобальное информационное сообщество (своего рода «кооператив»), не имеющее(ий) владельца и единого централизованного органа управления. Правда, в его «бытии» явно доминирующую роль играет ограниченный круг известных компаний-лидеров среди фирм-поисковиков, производителей программного продукта и технических средств в области информационно-коммуникационных технологий («Microsoft», «Google», «Yahoo», «Intel», «Nokia», «Eriksson» и др.). До сих пор благодаря усилиям этих и некоторых других хозяйствующих субъектов развитие Интернета шло в ногу с императивами глобализации. Однако поскольку деятельность каждого из этих субъектов детерминируется собственными коммерческими интересами, никем не координируется и тем более не подчиняется общемировым потребностям в дальнейшем развитии интернационализации на стадии глобализации, то здесь возможны временные диспропорции и сбои, сдерживающие ГЭ.
Двойственное влияние на дальнейшее развертывание глобализации оказывает обнаружившаяся в последние годы относительная нехватка такого ресурса, как продовольствие, хотя даже при нынешних технологиях им можно нормально обеспечить 8 млрд. человек. Численность населения Земли достигнет этого рубежа только в следующем десятилетии, так что у мирового сообщества еще есть временной резерв для решения этой проблемы совместными усилиями. В этом плане представляется особенно контрпродуктивным навязывание по линии ВТО немногим странам (в том числе России), имеющим большой ресурсный потенциал для увеличения производства и экспорта продовольствия, финансовых и других ограничений, оправдываемых интересами сегодняшних лидеров в этой области. Если в данной области по линии ВТО не будет достигнут взаимоприемлемый компромисс (по субсидированию производства продовольствия и либерализации торговли им), то это приведет к продолжению и углублению нынешнего кризиса ВТО, что, несомненно, превратится в весомый фактор, противодействующий дальнейшему развертыванию ГЭ.
Тесно связанная с обеспечением населения продовольствием проблема ужасающей бедности (по оценке Всемирного банка, в 2009 г. менее чем на 2 доллара в день на Земле жили 2,6 млрд. человек) и отсталости большей части населения земного шара, огромного разрыва между «богатым Севером» и «бедным Югом» остается одной из острейших глобальных проблем человечества. Острота этой проблемы может быть уменьшена только в случае существенного увеличения внимания к нуждам бедствующих стран со стороны мирового сообщества, особенно стран «золотого миллиарда». Для достижения поставленной ООН цели - к 2035 году сократить наполовину число лиц в мире, проживающих за чертой бедности, - помощь развитию (прежде всего наименее развитым, беднейшим странам) должна быть, по заявлению руководства Всемирного банка, увеличена вдвое - до более чем 100 млрд. долларов в год. В противном случае данная глобальная проблема будет создавать питательную среду для все более острых катаклизмов в мире, в том числе для распространения международного терроризма и региональных конфликтов.
Довольно противоречивые импульсы процессу глобализации проистекают из сферы трансграничного наркобизнеса, вненационального и глобального по своей сути, получившего на рубеже прошлого и нынешнего веков существенную подпитку со стороны глобализации. С одной стороны, нарковолна как одно из наиболее уродливых последствий глобализации в целом нарастает, что во многом обусловлено провалами США и НАТО в Афганистане, на который ныне приходится около 93% мировых плантаций опиумного мака, основного сырья для изготовления героина. Нарастание нарковолны (за годы афганской кампании США и НАТО производство опиумного мака в этой стране выросло в 44 раза) вызывает во всем мире активизацию движения антиглобалистов, которое получает из указанной сферы вновь и вновь «стопроцентные» аргументы в пользу герметизации границ.
С другой стороны, на поприще борьбы с этой «чумой» в последние годы удалось добиться весомых успехов, правда, главным образом в развитых странах. Так, в США в 2007 году по сравнению с 2001 годом потребление ЛСД сократилось на 60%, а синтетического наркотика экстази - на 64%. Важно, что это было достигнуто не только благодаря активизации использования внутренних ресурсов и инструментов (так, в период с 1972 по 2007 г. антинаркотический бюджет увеличился с 65 млн. долл. до 2,346 млрд. долл.), но и посредством все более тесной координации действий американских антинаркотических служб с их зарубежными коллегами, в том числе по линии Интерпола и в рамках прямых договоров о сотрудничестве на двусторонней и многосторонней основах.
Иными словами, глобализации наркобизнеса все более твердо противостоит интернационализация и глобализация борьбы с ним. Результирующая этих двух тенденций в прогнозируемый период до 2020 года, видимо, не станет непосредственно причиной делиберализации (и, как следствие, деглобализации) какой-либо области МЭО, но может притормозить ее, особенно в сфере международной трудовой миграции: в результате ужесточения мер иммиграционного контроля под предлогом необходимости усиления борьбы с трансграничным наркотрафиком и неразрывно связанным с ним глобальным распространением СПИДа.
Другая глобальная проблема - экологическая - может и должна стать в прогнозируемый период, до 2020 года, одним из мощнейших факторов дальнейшей глобализации. Во всяком случае, она признана мировым сообществом как безусловный императив последней, требующий согласованных усилий на всемирном уровне и, соответственно, формирования действенного природоохранного механизма регулирования на транснациональном уровне. Важные, причем работающие, элементы этого механизма действуют на уровне ООН: Программа ООН по окружающей среде, Всемирная комиссия по окружающей среде и развитию, Комиссия по устойчивому развитию, Межправительственная группа экспертов по изменению климата, специализированные организации в системе ООН (ФАО, МАГАТЭ и др.).
Значительные усилия по решению экологической проблемы предпринимает транснациональный бизнес, что во многом обусловлено тем, что для него такие действия сопряжены не только с ростом издержек, но и с возможностью неплохо заработать на производстве экологически чистых и «дружественных» продуктов: емкость мирового рынка последних уже сегодня оценивается в 300-500 млрд. долларов в год и имеет перспективы быстрого роста.
Существующий природоохранный механизм способствует смягчению негативных последствий природопользования в мире. Вместе с тем ущерб окружающий среде, по оценкам экспертов ООН, остается значительным (160 млрд. долл. в 2005 г.) и использование природных ресурсов в мире на 20% превышает возможности их восстановления. При этом указанные тревожные индикаторы остаются примерно на одном уровне в текущем десятилетии. Чтобы добиться их положительной динамики, необходимы дальнейшие совместные усилия, по меньшей мере всех основных стран - потребителей ресурсов. Этому способствовала бы реализация решений расширенного саммита «G-8» в Аквиле по снижению к 2050 году глобальных выбросов парниковых газов по меньшей мере на 50% и недопущению повышения среднемировой температуры более чем на два градуса. К сожалению, негативные итоги 15 конференции сторон Рамочной конвенции ООН по изменению климата (декабрь 2009 г., Копенгаген), в которой участвовали представители 192 стран, противодействуют этому.
Сравнительно сильные импульсы процессу глобализации придает также необходимость совместных усилий мирового сообщества по решению энергетической проблемы. Особенно важную роль в этом играет многостороннее сотрудничество ряда стран, в том числе России, по освоению принципиально нового «неисчерпаемого» источника энергии - реакции управляемого термоядерного синтеза.
Итак, на вопрос, сформулированный в заголовке настоящей статьи, дать однозначный ответ не представляется возможным. Фундаментальные факторы и сущностные черты глобализации будут, безусловно, обеспечивать ей поступательное развитие в длительной исторической перспективе. В такой перспективе она останется важнейшей тенденцией развития мирового сообщества. В краткосрочные же и среднесрочные отрезки времени и даже на протяжении нескольких десятилетий могут превалировать указанные выше и другие факторы, сдерживающие ГЭ или даже порождающие попятные движения к деглобализации.
Что же касается именно прогнозируемого периода, до 2020 года, то процесс экономической глобализации, видимо, в целом продолжится, но замедленными темпами по сравнению с ее палеолиберальным периодом, все более придавая интернационализации хозяйственной жизни всемирный характер в тех сферах, где он таковым к настоящему времени еще не стал: в электронной торговле (до сих пор она ведется на крупных региональных (субконтинентальных) рынках, прежде всего в Западной и Центральной Европе и Северной Америке), на энергетическом рынке (особенно в его газовом сегменте, который сможет глобализироваться только в результате резкого расширения производства и торговли сжиженным газом), рынке государственных заказов, в области трансграничной трудовой миграции и т.д. В направлении дальнейшей ГЭ будут продолжать активно действовать ее главные субъекты - лидирующие в мировой экономике ТНК и ТНБ, готовые самым решительным образом блокировать любые попятные тенденции в сторону деглобализации.
В прогнозируемой перспективе вероятность общего, долговременного поворота ГЭ вспять, к деинтернационализации и деглобализации, как это было между двумя мировыми войнами, представляется небольшой. Вместе с тем отмеченные выше обстоятельства, особенно кризис (не)управляемости мирового хозяйства, если мировое сообщество не справится с ними, несут в себе большой потенциал для торможения ГЭ и даже деглобализации.
Так или иначе, подход к рассмотрению экономической глобализации как сложившегося в целом феномена (высшей стадии интернационализации хозяйственной жизни), но одновременно как не всемогущего и далеко не завершенного процесса, становится еще более актуальным и обоснованным, чем сегодня. Напротив, всякое преувеличение степени развития и роли ГЭ в жизни мирового сообщества - а оно характерно для идеологов «глобалистики», без достаточных оснований претендующих на статус основоположников якобы сложившейся самостоятельной науки, - может привести лишь к ошибочным выводам и вредным последствиям.
При любом из возможных вариантов будущего глобализации сегодня явно назрела необходимость смены модели ГЭ, которая должна приобрести новые институциональные рамки в виде реформированного механизма экономического регулирования на международной арене, при более активном воздействии на нее и на национально-государственном уровне. Широкие перспективы перед ГЭ откроются только в том случае, если она перестанет быть, как в рамках ее палеолиберальной модели, служанкой США и других государств «золотого миллиарда» и будет направлена на реализацию жизненных интересов большинства других стран и народов.
Опрос 247 экспертов из 53 стран, проведенный авторами обнародованного в начале апреля этого года в Институте современного развития доклада «Модели посткризисного развития: глобальная война или новый консенсус?», показал, что половина из них вообще выступает за уход «от глобализации по унифицированной модели». По их мнению, вместо какой-либо унифицированной модели могут возникать региональные объединения на основе неких общих цивилизационных ценностей, а может возобладать политика изоляционизма. Автор настоящей статьи считает последнее практически невозможным. Развитие мира до 2020 года, скорее всего, пойдет по линии частичной модификации первоначальной и все еще действующей - палеолиберальной - модели глобализации.
Стихийно сложившийся для России на этапе палеолиберальной глобализации баланс выгод, с одной стороны, и, с другой стороны, трудностей и потерь от ГЭ до сих пор можно оценить как нулевой или, скорее, отрицательный. Нашей стране предстоит предпринять большие усилия для того, чтобы сделать глобализацию своим союзником, превратившись из ведомого объекта в активный субъект ГЭ. Для этого есть достаточные объективные предпосылки.
1Караганов С. Давос перемен // Российская газета. 02.02.2009.
