Переосмысление концепции Большой Европы в связи с украинским кризисом

Статья подготовлена за счет гранта Российского научного фонда (проект №14-28-00097 «Оптимизация российских внешних инвестиционных связей в условиях ухудшения отношений с ЕС») в Институте мировой экономики и международных отношений РАН.

Украинские события 2013-2014 годов поставили мир на грань второй холодной войны. При этом государственный переворот на Украине и начавшееся вслед за этим кровопролитие по всей стране, несмотря на наличие разных внутренних социально-экономических и политических предпосылок¹, все-таки были спровоцированы отказом режима В.Януковича от безоглядного сближения с ЕС. Объявленные Евросоюзом (во многом по согласованию с США и другими неевропейскими союзниками) несколько пакетов санкций против России стали логичным продолжением многолетней пробуксовки диалога двух ключевых европейских игроков. Уже в 2012-2013 годах многим экспертам стало ясно, что отсутствие сколько-нибудь ощутимого прогресса в движении России и ЕС к безвизовому режиму и решении других значимых проблем двусторонних отношений обусловлено не техническими разногласиями, а нежеланием Евросоюза развивать равноправное партнерство с нашей страной. Параллельно ЕС уделял особое внимание «Восточному партнерству», во многом призванному оторвать от России ее партнеров по СНГ, выстроив в Европе новые разделительные линии.

Однако можно ли говорить, что нынешняя антироссийская риторика ЕС и активная поддержка Брюсселем радикальных украинских националистов, прорвавшихся к власти в результате вооруженного переворота в Киеве, привели к краху концепции Большой Европы? И что вообще следует понимать под Большой Европой? В статье показывается, что Большая Европа может успешно существовать, опираясь как на социокультурную близость, так и тесные экономические связи европейских стран - всех членов ОБСЕ. При этом важно подчеркнуть непродуктивность центр-периферийных подходов, какие бы ядра Европы ни выделялись экспертами или политиками: на самом деле Большая Европа представляет собой множество переплетающихся субрегиональных общностей (например, таких как Северная Европа / Балтийский регион). Напротив, жизнеспособность внешнеполитического базиса концепции в условиях постоянной территориальной экспансии ЕС и НАТО остается под большим вопросом.

БольшаяЕвропа - Greater Europe или Wider Europe?

Общеевропейская идея имеет глубокие исторические корни. Вслед за проектами объединения христианского мира эпохи средневековья появились многочисленные светские европейские проекты Нового времени². Во второй половине XX века мечта об объединении европейских народов получила материальное воплощение, хотя и в довольно узких географических границах - при создании интеграционной группировки ЕС (тогда еще не Европейского союза, а Европейских сообществ). Поскольку в условиях холодной войны ЕС, наряду с НАТО, представлял лишь западноевропейские страны, ряд политиков и ученых стали высказываться о необходимости сотрудничества государств Западной и Восточной Европы в рамках Большой Европы. Ее границы определялись по-разному - «от Атлантики до Урала», «от Лиссабона до Владивостока» и т. п. - но всякий раз отражали необходимость сосуществования капиталистического и социалистического блоков. Это, соответственно, подразумевало наличие у Европы двух полюсов.

После окончания холодной войны видение Большой Европы как двухполюсной системы не исчезло. Россия заняла место Советского Союза, а в тяготеющей к США Западной Европе продолжилось расширение и углубление интеграции в рамках ЕС³. Однако для идеи двух полюсов, а скорее все-таки двух опор европейской цивилизации, есть и глубинные культурные основания, например самобытность православия при общих христианских корнях с католицизмом и протестантизмом. При этом в России идея двух полюсов Европы распространена в научной и общественно-политической дискуссиях больше, чем на Западе. Для ее развития есть и конкретные политические и экономические предложения - например, создание зоны свободной торговли между ЕС и Таможенным союзом России, Белоруссии и Казахстана.

Любое противопоставление ЕС и России (либо интеграционных проектов с ее участием) стимулирует обострение политической и экономической конкуренции между ними за восточноевропейские государства. Как показал пример Украины, в крайних формах эта конкуренция может вести к серьезным конфликтам. В итоге ставится под сомнение существование самой Большой Европы, которая подменяется «разбухшей Малой Европой»⁴. Вместе с тем опыт холодной войны показывает, что именно в рамках Большой Европы в период разрядки создавались весьма продуктивные механизмы взаимодействия самых разных европейских государств.

Прежде всего необходимо отметить ОБСЕ, которая при всех попытках ряда стран Запада принизить ее значение или сузить области ответственности до сих пор обладает значительным потенциалом влияния на международные отношения⁵. И дело не только в утрате доверия России к ЕС и НАТО в свете их попыток дестабилизировать региональные и локальные конфликты в своих интересах. Нельзя забывать, что ОБСЕ обладает уникальным географическим охватом, включая в свой состав 57 стран (в том числе США, Канаду и государства Центральной Азии), и при этом способна вести деятельность по трем ключевым направлениям - военно-политическому, экономико-экологическому и человеческому (защита прав, развитие демократии, мониторинг выборов).

Более того, вопросы экономической, энергетической и экологической безопасности, которые приобретают в Европе все большую актуальность, в рамках ОБСЕ действительно могут решаться с учетом интересов всех стран, а не только, например, ядра ЕС⁶. Наконец, трудно не замечать кризис углубления интеграции в самом ЕС. Он уже не является столь привлекательным проектом, как раньше, о чем свидетельствует постепенный рост национализма, эгоизма стран-членов⁷.

К сожалению, окончание холодной войны на Западе многими было воспринято не как шанс для подлинного объединения Европы, а лишь как крушение одного из противоборствующих блоков, что освобождало место для экспансии другого интеграционного полюса. При этом параллельное расширение НАТО и ЕС на Восток рассматривалось многими в Западной Европе и США как процесс непосредственного формирования Большой Европы. Правда, эксперты всегда понимали, что и ЕС, и НАТО имеют институциональные пределы расширения. Таким образом, ряд европейских стран, прежде всего Россия и Украина, обрекался на участь аутсайдеров, в предельном варианте - на изоляцию. При этом от России с начала 1990-х годов ждали только либеральной вестернизации: неприемлемым для многих западных партнеров оказывался даже так называемый прагматичный национализм, когда наша страна при верности демократии и рыночным принципам в экономике будет стремиться отстаивать собственные национальные интересы⁸.

По сути, с 1990-х годов начала доминировать ЕС-центричная модель Большой Европы. Неслучайно, термин «Greater Europe» стал в научных публикациях заменяться на «Wider Europe» (этимологически более близкий к расширенной Европе, предполагающей наличие какого-то ядра). В научных и общественно-политических дискуссиях верх взял традиционный имперский европоцентризм Запада. Большая Европа все чаще употребляется в связке с политикой соседства ЕС, которая охватила не только Восточную Европу, но и Южное Средиземноморье, часть Ближнего Востока. В некоторых работах Большая Европа даже специально разграничивается с так называемым Большим Ближним Востоком⁹. В такой логике Россия уже перестает быть неотъемлемой частью Европы, оказываясь, скорее, помехой для интеграции в ЕС-центричную Большую Европу, например, Украины и Армении¹⁰. Подтверждением экспансии ЕС-центричной модели служит и подмена значения слова «европейский» - его все чаще используют не только в дискуссиях, но и в официальных документах как прилагательное не к Европе, а к ЕС.

Безусловно, серьезную проблему для концепции Большой Европы составляет неустойчивость географического определения Европы как таковой, наличие разных ментальных карт этой части света. Однако проблема в том, что различные основания для выделения границ Большой Европы часто намеренно сводятся западными экспертами к центр-периферийной схеме. В результате такие страны, как Россия или Турция, как бы «естественным» образом оказываются на окраине Большой Европы.

Например, довольно распространенный взгляд на Европу через призму безопасности рисует в качестве ядра НАТО, а на его периферии могут располагаться даже центральноазиатские партнеры. В экономической сфере на место ядра назначается ЕС, который постепенно поглощает все больше европейских стран. В области культуры институциональной оболочкой называется Совет Европы с его требованиями минимальных стандартов демократических свобод и прав человека, верховенства закона. В плане религии - христианство (правда, более древние армянская и ряд православных церквей причудливым образом ставятся на периферию католически-протестантской Западной Европы). Можно выделить и другие измерения - собственно географическое (и тут возникает вопрос российских Сибири и Дальнего Востока, а также турецкой Анатолии), политическое¹¹.

Вместе с тем наиболее понятным и ученым, и простым обывателям цементирующим фактором оказывается преемственность историко-культурных ценностей Европы¹², которая отнюдь не убывает на Восток или еще по какому-то вектору. Как показали варварские бомбардировки НАТО Югославии или регулярно проводимые в Латвии марши эсэсовцев, европейские ценности близки далеко не всем в тех странах ЕС, которые любят громко кричать о верности правам и свободам, но еще не преодолели свое нелицеприятное прошлое. Не меньшим интегратором Большой Европы оказываются тесные экономические отношения государств. Ведь в нынешний кризис на Украине именно торгово-инвестиционные связи удерживают ЕС и Россию от начала второй холодной войны.

Альтернатива ЕС-центричному видению Большой Европы

И культурное единство Европы, и тесные взаимные экономические связи в этой части света нельзя абсолютизировать. На самом деле Большая Европа представляет собой неоднородный полицентричный макрорегион мира. Этот макрорегион состоит из нескольких частично пересекающихся субрегиональных ареалов культурной близости и экономической интеграции. При этом важно подчеркнуть, что неоднородно пространство не только за пределами ЕС, но и внутри теперь уже доминирующей в Большой Европе интеграционной группировки.

Прежде всего необходимо отметить языковое разнообразие в Европе. Например, в ЕС объявленная свобода движения трудовых ресурсов наталкивается на лингвистические барьеры. В частности, до сих пор меньше 3/5 жителей ЕС владеют английским языком. Четко прослеживаются ареалы распространения (в том числе в качестве иностранного) даже таких довольно популярных языков, как немецкий и французский, не говоря о также довольно широко используемых в Европе русском языке (особенно за пределами ЕС) и испанском. Все это накладывается на несовпадающие образовательные традиции и стандарты, национальную специфику трудовых отношений и различия в законодательном регулировании занятости¹³.

В итоге, например, испанцы или греки при безработице на родине на уровне выше 25% не в состоянии трудоустроиться в Германии или Австрии, где показатель составляет порядка 5%. В то же время в этнически родственных регионах, напротив, границы стираются даже при попытках сохранить формальный суверенитет. Достаточно вспомнить членство в Шенгенской зоне Норвегии и Швейцарии, упорно не желающих вступать в ЕС, или Союзное государство России и Белоруссии, в котором вопреки распространенной в мире логике региональных интеграционных объединений свобода движения людей с успехом опередила создание Таможенного союза.

Довольно сложно говорить и о какой-то центр-периферийной модели Большой Европы в религиозной сфере. Даже если ЕС негласно продолжает оставаться союзом христианских государств (причем уже и православных), нельзя забывать о стремительно растущих мусульманских общинах за счет масштабной иммиграции. Уже сейчас во Франции доля мусульман составляет почти 8%, в Бельгии, Австрии, Нидерландах - порядка 6%, Германии и Великобритании - около 5%, а к 2030 году по крайней мере во Франции и Бельгии она превысит 10%¹⁴.

В этой тенденции скрывается не просто проблема кризиса европейского мультикультурализма, но угроза существованию типичной модели европейского государства с одной, максимум двумя значимыми этноконфессиональными группами. Как показывает вся многовековая история, большинству европейцев, к сожалению, чуждо понятие толерантности к национальным и религиозным меньшинствам. Наиболее продуктивной остается лишь модель сосуществования двух больших коренных групп населения - протестантов и католиков, финнов и шведов и т. д. (правда, обострившийся сепаратизм в Бельгии, Великобритании или Испании заставляет усомниться и в этом).

Для большинства стран ЕС наличие в Европе такого государства, как Россия с ее укорененной в самом сознании жителей многонациональной и поликонфессиональной природой общества, представляется диковинкой. Однако это не признак «неевропейского» характера России - просто другие подобные государства в Европе в XX веке были уничтожены (начиная с Австро-Венгрии в 1918 г. до Югославии в 1990-е гг.). Нашу страну смеют упрекать в ущемлении прав сексуальных извращенцев те государства, которые не могут обеспечить равноправия живущих на их территории этнических и религиозных меньшинств. По-видимому, судьба Украины как государства также зависит от степени давления со стороны ЕС - насильственная украинизация страны, да еще с насаждением культа западноукраинского национализма, при пестрой этноконфессиональной структуре населения (включая большую неоднородность самого украинского этноса) может привести лишь к кровопролитной гражданской войне по югославскому сценарию с последующим распадом страны. Решение жителей Крыма вернуться в состав России - лишь самый первый шаг в этом направлении.

Полицентричность Европы хорошо видна и в сфере экономики. Это особенно интересно для нашего анализа, поскольку исследование торгово-инвестиционных связей лишено той чрезмерной политизации, которая имманентно присуща изучению языковых и этноконфессиональных вопросов в Европе. Для примера нами взяты три европейские страны, соответственно, в Восточной, Центральной и Западной Европе - Россия, Германия и Великобритания (причем все страны крупные, с почти сопоставимыми объемами ВВП, что исключает влияние чрезмерной внешней открытости экономики, характерной для малых стран).

Как видно из Таблицы 1, в списках десяти основных партнеров во внешнем товарообороте по итогам 2013 года у них совпали лишь пять государств, включая неевропейских гигантов - Китай и США. При этом у граничащей с Китаем России он на первом месте (при том, что доля Соединенных Штатов в три раза меньше), тогда как у ориентированной на трансатлантическое партнерство Великобритании удельный вес США почти вдвое больше, чем у Китая. Важная для восточноевропейской России Украина играет весьма скромную роль у центральноевропейской Германии и почти ничтожную - у западноевропейской Великобритании. Напротив, Франция и Швейцария как торговые партнеры занимают весьма скромные позиции у России (соответственно 14-е и 16-е места). Сугубо соседскими и культурно-историческими связями можно объяснить интенсивную торговлю в парах Россия - Белоруссия, Германия - Австрия, Великобритания - Ирландия (см. Табл. 1).

Таблица 1

Основные внешнеторговые партнеры России,
Германии и Великобритании в 2013 г.

Жирным курсивом выделены страны (включая Германию), входящие в первую десятку партнеров для всех рассматриваемых государств.

Источники: Внешняя торговля Российской Федерации по основным странам и группам стран. М.: Федеральная таможенная служба, 2014 (http://www.customs.ru); Auβenhandel. Rangfolge der Handelspartner im Auβenhandel der Bundesrepublik Deutschland 2013. Wiesbaden: Statistisches Bundesamt, 2014 (http://www.destatis.de); Whole World Exports - Top 20 Trading Partners: 2006 to 2013. L.: HM Revenue & Customs, 2014 (http://www.uktradeinfo.com).

В еще большей степени «эффект соседства» проявляется в географии прямых иностранных инвестиций. Он обусловлен тем, что основание зарубежного дочернего предприятия для корпораций обычно оказывается более сложным и рискованным шагом, нежели ведение внешней торговли. В результате в случае прямого инвестирования повышаются требования к информационному обеспечению бизнеса, что налагает различные ограничения, в том числе языкового, культурного и психологического характера. Так, даже в рамках ЕС с его свободой движения капитала корпоративная интеграция выражена в довольно сложных формах. Наряду с переплетением капитала в масштабах всей интеграционной группировки (обычно на уровне сверхкрупного бизнеса) выделяются субрегиональные ареалы, где значительную роль играют прямые инвестиции среднего бизнеса, в том числе в рамках сотрудничества в приграничных районах¹⁵.

Хорошей иллюстрацией могут служить две высокоразвитые малые страны с примерно одинаковыми масштабами экспорта инвестиций - Австрия и Швеция. Примечательно, что обе страны вступили в ЕС одновременно, в 1995 году, так что влияние региональной интеграции в географии зарубежных капиталовложений их национального бизнеса должно было проявиться. По данным МВФ, на конец 2011 года накопленный объем прямых инвестиций у Австрии достиг 291 млрд. долларов, а у Швеции - 336 млрд. долларов. Основная часть этих капиталовложений сосредоточена в Европе. Так, 87% австрийских и 72% шведских накопленных прямых инвестиций, географическая локализация которых определена, находятся в данной части света (включая всю территорию России, Турции и Казахстана)¹⁶. При этом удельный вес именно австрийских и шведских транснациональных корпораций в общем массиве иностранных инвесторов причудливым образом «проявляет» границы давно исчезнувших империй - соответственно Австро-Венгерской и Шведской (см. карты 1а и 1б).

Бесспорно, далеко не всегда можно проследить прямую корреляцию между мощным присутствием Австро-Венгрии в Центрально-Восточной Европе и современной трактовкой региона в качестве «домашнего рынка». Однако содержание годовых отчетов многих австрийских фирм подтверждает тот факт, что их экономическая экспансия на Балканах имеет не только сугубо коммерческие соображения. При этом наибольшая доля у австрийских инвесторов по-прежнему в Словении (37% всех накопленных в стране прямых иностранных капиталовложений) - единственной республике бывшей Югославии, которую приняли в ЕС в «первую волну» расширения на Восток (не без участия в лоббировании этого шага Австрией). Подобным же образом шведские корпорации рассматривают Балтийский регион в качестве своего «внутреннего рынка»¹⁷. В этой связи вполне объяснимо, почему в Финляндии 57% всех аккумулированных прямых иностранных инвестиций имеют шведское происхождение, при том что нидерландские, датские, германские, а также другие западноевропейские, американские и российские транснациональные корпорации также активны в этой северной стране.

                                Карта 1а                                        Карта1б

Составленоавторомнаоснове: Outward Direct Investment Positions by All Reporting Economies Cross-Сlassified by Counterpart Economies, as of end-2011. N.Y.: International Monetary Fund, 2013 (http://elibrary-data.imf.org).

В заключение, на наш взгляд, необходимо высказать соображения о возможных шагах России по воссозданию Большой Европы на принципах полицентричности макрорегиона. Несмотря на заявления некоторых скептиков о непродуктивности пренебрежения Брюсселем в пользу двусторонних связей со странами ЕС, диалог с отдельными европейскими государствами, по нашему мнению, надо лишь усиливать. По сути, от второй холодной войны удерживают именно противоречия интересов отдельных стран - членов ЕС в отношениях с Россией. Европейский интеграционный проект уже более полувека развивается очень волнообразно. Нынешний этап расширения и углубления интеграции в ЕС уже приблизился к своему пределу (правда, определяемому данным историческим этапом - в будущем возможен новый виток развития ЕС). Это означает, что многие государства - члены ЕС, особенно после выхода из нынешнего экономического кризиса, попытаются вернуть себе часть суверенитета. При этом России и впредь следует делать ставку на действительно общеевропейские институты, прежде всего ОБСЕ.

 ¹Ильин Е.Ю. Украина между Россией и Европой // Международная жизнь. 2014. №3.
С. 14-49.

 ²Тэвдой-Бурмули А.И. Европейские проекты и идейные предпосылки европейской интеграции // Европейская интеграция / под ред. О.В.Буториной. М.: Деловая литература, 2011. С. 58-81.

 ³Борко Ю.А. Быть ли Большой Европе? (Комментарий к статье М.Эмерсона) // Современная Европа. 2004. №3. С. 108-111.

 ⁴Максимычев И.Ф. Есть ли будущее у Большой Европы? // Современная Европа. 2013. №1. С. 34-44.

 ⁵Келин А.В. Жива ли общеевропейская идея? // Международная жизнь. 2013. №11.
С. 44-52.

 ⁶Кузнецов А.В., Тоганова Н.В., Гутник А.В. Эволюция подходов к проблемам экономической безопасности в Европе. Доклад для Комиссии Евроатлантической инициативы в области безопасности (EASI). М.: ИМЭМО РАН, 2010.

 ⁷Реми Ж. Европейский союз: препятствие для создания Большой Европы? // Международная жизнь. 2013. №12. С. 87-97.

 ⁸Light M., White S., Löwenhardt J. A Wider Europe: the View from Moscow and Kyiv // International Affairs. 2000. Vol. 76. Issue 1 (January). P. 77-88.

 ⁹Emerson M. The Wider Europe Matrix. Brussels: Centre for European Policy Studies, 2004.

¹⁰Lavenex S., Schimmelfennig F. Relations with the Wider Europe // Journal of Common Market Studies. 2007. Vol. 45. Issue Supplement s1 (September). P. 143-162.

¹¹Walker M. Variable Geography: America’s Mental Maps of a Greater Europe // International Affairs. 2000. Vol. 76. Issue 3 (July). P. 459-474.

¹²Реми Ж. Указ. соч.

¹³Кузнецов А.В. Языковые барьеры в Европейском союзе // Мировое развитие. 2013. Выпуск 9. С. 100-109.

¹⁴Цапенко И.П., Семененко И.С. Транскультурная миграция и будущее мультикультурализма // Глобальная перестройка / под ред. А.А.Дынкина, Н.И.Ивановой. М.: Весь мир, 2014. С. 227-250.

¹⁵Кузнецов А.В. Трансграничная корпоративная интеграция в Балтийском регионе // Балтийский регион. 2012. №1. С. 17-26.

¹⁶Outward Direct Investment Positions by All Reporting Economies Cross-Сlassified by Counterpart Economies, as of end-2011. N.Y.: International Monetary Fund, 2013 (http://elibrary-data.imf.org).

¹⁷Кузнецов А.В. Указ. соч.