Армен Оганесян, главный редактор журнала «Международная жизнь»: Юрий Константинович, каково состояние дел в российской энергетике?

Юрий Шафраник: Хотелось бы подчеркнуть несколько моментов. До 1990 года Советским Союзом были созданы огромные мощности. Затем, в начале 1990-х, их профессионально реструктуризировали, учредив новые компании. Тогда же появились законы, регулирующие энергетическую отрасль. К 2000 году мы получили большую прибыль от угля, нефти и газа, во многом благодаря проведенной ранее работе.

ТЭК за последние десятилетия восстановил свои позиции - это очень большое достижение. За последние десять лет в два раза увеличен экспорт нефти по сравнению с советским периодом. За то же время цены на нефть выросли примерно в пять раз. Добыча увеличилась с 340 до 520 млн. тонн в год. Это очень достойные цифры, хороший результат. Реализовано много инфраструктурных проектов, которые позволили увеличить экспорт нефти вдвое.

Балтийский трубопровод, Каспийский трубопроводный консорциум, терминалы, газовая инфраструктура, «Северный поток», трубопровод «Восточная Сибирь - Тихий океан» - очень серьезные проекты, база будущего. Начаты новые проекты, часть месторождений запущена.

Завершен восстановительный период. И ясно, что такого периода больше не будет. Сегодня мы вышли на максимальный предел мощностей, которые были созданы. А это означает, что необходима новая геологоразведка, другой объем бурения. Мы сейчас бурим
20 млн. метров в год, а надо минимум 40 - в два раза больше. Бурение, обустройство месторождения - это 70% всех затрат добычи газа и нефти.

А.Оганесян: Энергетика может стать высокотехнологичной - неким локомотивом, который потянет за собой и другие отрасли?

Ю.Шафраник: Но она не только должна стать, она уже является таковой. Сейчас бурение - довольно сложный процесс, легче на Луну луноход отправить. 14-километровая скважина с отклонениями на Сахалине, или горизонтальное бурение, или добыча сланцевой нефти - это все сложные запасы, которые требуют совершенно других, новых технологий. Но вопрос в том, будем ли мы сами развивать технологии или закупать их на Западе.

Допустим, сейчас бурение проходит за восемь суток, а надо за четверо. Мы бурим на старых советских станках. За последние 20 лет получили всего 380 новых, половина из них - не российского производства. А с 1987 по 1992 год получили 1100 станков советского производства. Представляете, какая разница. Но подошло время, когда необходимо не только  поменять старое оборудование, но за два-три года нарастить количество станков. Каждая буровая установка стоит минимум 20-25 млн. долларов. Только на перевооружение отрасли, даже не инновационное, просто перевооружение, необходима огромная сумма.

Следующий момент. Раньше завод «Уралмаш» делал 300 станков в год, а в настоящее время - 25. Значит, необходимо поставить задачу увеличить производство до 250 станков. Конечно, для этого должна быть воля компаний. Должна быть жесткая государственная политика, не позволяющая просто так уводить финансовые ресурсы за пределы России. Пожалуйста, что-то закупай, но собирай, производи здесь.

И наконец, проблема развития  высоких технологий, которые применяются в процессах сопровождения бурения, освоения пласта, в гидроразрывах.

Мы обсуждаем эти проблемы на уровне министра, а также добывающих и сервисных компаний. Как общественная профессиональная организация мы делаем все возможное. Но, повторяю, это на стыке государственной политики и политики компаний.

А.Оганесян: Давайте коснемся проблем, связанных с Ираном. Как быстро он сможет восстановить свое положение на мировом энергетическом рынке?

Ю.Шафраник: Но Иран же  сам по себе не исчез. Эмбарго - это эмбарго, но нефть-то идет. Иран переориентировал экспорт на Китай, и несколько снизился общий объем добычи.

Вот газовый Иран - это для нас вызов ближайшего будущего.   Мы сейчас обсуждаем тему сланцевой революции в добыче газа, а сланцевый надо брать в кавычки, подразумевая тот дополнительный газ, появившийся на рынке. В Иране - кладовая газа, который не использовали, как бы его ни называли - сланцевый, природный.  И запустить месторождение можно лет за семь.

А.Оганесян: Было мнение, что выплеск Ираком и Ливией энергоресурсов на мировой рынок может поменять геополитическую картину мира и геоэнергетическую политику. Почему этого не произошло?

Ю.Шафраник: Причины политические. Сейчас тема Сирии отодвинула Ирак на второй план. К сожалению, должен сказать, что в Ираке ежедневно гибнут люди. Количество погибших там в 2013 году несравнимо больше, чем в Сирии. При такой нестабильности сложно интенсивно развивать добычу энергоресурсов. Но процесс идет, насколько я понимаю, даже при этих трудностях. «ЛУКОЙЛ», к примеру, за несколько лет вышел на реальную крупную добычу. Поэтому все еще впереди. Эти вызовы просто по времени растягиваются, но они остаются. 

А.Оганесян: Сирию рассматривают как альтернативный коридор для трубопроводов?

Ю.Шафраник: Когда есть нефть, то альтернатива всегда найдется. Не через Сирию, так через Турцию.

Серьезное нефтяное событие прошлого года, о чем мало говорится, - это то, что Курдистан запускает трубу через Турцию. Это предтеча больших геополитических изменений. Так как Курдистан всегда был привязан только к Ираку, то у них между собой свои сложности. Но как только Курдистан получит прямой выход помимо Ирака, картина во многом может поменяться. Когда есть нефть, не те, так иные каналы будут задействованы.

Но чтобы этот регион начал подниматься по газонефтедобыче, там должно быть спокойно. Иран, Ирак и Сирия сейчас очень связаны друг с другом. И стабилизация положения по Ирану несравнимо важнее, если не брать человеческие жертвы, затем Сирия, а потом Ирак.

А.Оганесян: В чем суть дискуссии вокруг Транскаспийского трубопровода?

Ю.Шафраник: В мою бытность министром мы исследовали тему Каспийского моря. И тогда, и сейчас уверен, что, поскольку это море уникально, мировому сообществу (и Россия свою роль должна там играть) необходимо запретить прокладку труб по Каспию. Потому что любая авария в столь замкнутом экологическом бассейне - в море водится 80% всех осетровых рыб - нанесет непоправимый ущерб. Ни с каким Мексиканским заливом не сравнишь. Вот главная причина, по которой надо запретить там реализацию всех проектов. Лучше пусть обходят за Каспием.

А.Оганесян: Вы выступаете за диверсификацию поставки наших энергоносителей на Восток, в страны АТР. Туда же сейчас нацелены американские и ближневосточные поставщики энергоресурсов. Реально ли нашим компаниям выдержать конкуренцию с ними?

Ю.Шафраник: Конкуренция в последние пять-десять лет ужесточается. Действительно, другие страны имеют возможность добывать  сланцевый газ, более дешевые энергоносители - это все вызовы. Но там у нас вполне хорошие позиции. Нефтяная труба есть, терминалы развиваются. Первый СПГ-завод, который дает почти 10 млн. тонн, работает.

Другое дело, что у нас все еще неэффективны внутренние компании. Не все, но большинство.

В положительном плане хотел бы отметить «Сургутнефтегаз». У нас об этой компании мало говорят. Она достаточно информационно закрыта, но добывает 12%, а бурит 25% от общего объема в России. А бурение, как мы уже говорили, самая затратная вещь.

В целом наши рыночные показатели по восточному побережью могут быть вполне конкурентными с другими.  

А.Оганесян: События на Украине, отношения России и Украины в нефтегазовой сфере. Будут ли они играть определяющую роль в наших взаимоотношениях?

Ю.Шафраник: Спектр наших отношений очень широкий, но как только начинаем сводить отношения к нефтегазовой сфере, то возникают конфликты.

Еще во время моего министерского срока (1994-1995 гг.) было подписано межправительственное соглашение о переходе в течение года на мировые цены по газу и нефти. Что касается нефти, это не вызвало чрезмерных сложностей. А по газу мы стали идти на компромиссные решения - то в виде помощи, то в каком-то другом виде. В таких случаях говорят: давай лучше денег дадим, но экономика должна быть здоровой. 

Надо перейти на правильные мировые соотношения цен, тогда экономика выздоровеет. Давайте по-другому помогать - в отрасли вкладывать, если, конечно, Украина разрешит. Это первое.

Второе, что так и не удалось запустить, хотя и пытались все эти десятилетия, - это интеграционные процессы в нефтегазовой сфере.

А за 20 лет сколько было хорошего во взаимоотношениях между странами: и хороших соглашений, и дружбы. Мы проводили в Сургуте огромное совещание, сам Президент Кучма там был, он и в Ханты приезжал или на Ямал. На совещании обсуждалась возможность запустить совместный  проект: добывайте, прибыль получайте, снова вкладывайте и добывайте свой газ или нефть. Но ведь политически ложные представления о самостийности не дали этому реализоваться, я и по сегодняшний день удивляюсь.

Мы работаем и с Голландией, и с Англией, и с Казахстаном. А Украина, считаю, так недальновидна и так недоброжелательна по отношению к братскому народу, что дальше некуда.

Ивано-франковские буровики всегда у нас ценились. Сейчас, представьте, что нужно, если в два раза увеличить бурение. Это сколько необходимо хороших буровиков, буровиков-технологов, которым можно доверить процесс сегодняшнего бурения. Эти ивано-франковские буровики уже, наверное, разошлись. Вот кузница кадров - восстанавливай и занимайся, бури, поднимай. И таких эпизодов, связанных с трудовыми ресурсами, совместными проектами,  было много, даже соглашения подписывали. И они не реализовываются в первую очередь, как ни прискорбно об этом говорить, по политико-самостийным причинам - зависимость от России.  Это все, конечно, поражает и задевает. Легче на Украину зайти с инвестициями под английским флагом.

Вот мы говорили  о трубопроводах. Мы прокладываем «Южный поток», уходим на другие направления по газу только потому, что не смогли решить проблемы транспорта, совместного пользования и т. д. Кто от этого в выигрыше? Европа. Мы строим с севера, с юга. А вдруг сделают этот Каспийский коридор? Кто проиграет? Россия, которая уже истратила массу денег, и Украина лишается транзита, трубы стареют, газа остается меньше.

Это парадокс, который разумному человеку вообще непонятен. Я не затрагиваю сейчас политику, говорю об энергетике. У России нет другой альтернативы, как быть сильной и привлекательной. С  инвестиционной привлекательностью мы отстаем. И люди с Украины должны рваться заработать деньги и реализовать себя. Где? На просторах Сибири. Они должны быть уверены, что их энергия будет оплачена лучше, чем в Европе. Куда он поедет по найму? Он квалифицирован, востребован. Вот задача из задач.

А.Оганесян: Вы высказали мысль, что заниженные цены на газ, на энергоносители дурно влияют на экономику. У нас есть ведь другой пример. Поскольку Белоруссия является союзным государством, она пользуется льготами на законных политических основаниях. Заниженная цена на газ для своих ближайших соседей не всегда развращает? 

Ю.Шафраник: Вы абсолютно правы. С Белоруссией последовательно переплетаются экономические интересы. Да, на базе политических решений президентов двух стран, парламентов формируется  экономическая база. Ниже цены - лучше в России.

И с Украиной могло быть точно так же. Мировые цены есть мировые цены. Но как только мы начали совместные проекты, то, пожалуйста, мы можем им дать месторождения по другой цене, обеспечить транспорт, он прогонит свой газ дешевле, и, конечно, это даст импульс. Белоруссия и Россия - яркий пример.

Приведу другой яркий пример. Это США. За последние шесть лет они увеличили бурение с 60 млн. метров до 100 миллионов. Мы бурим 20 и довольны, а они 100. В Америке за последние шесть лет значительно увеличили заказ на буровые, произошло оживление промышленности: налицо 40% трудозанятости в этих отраслях, в сервисе. К тому же они в два раза снизили цены на газ для промышленных потребителей. Были в два с половиной раза выше наших цен, а теперь ниже. Представьте, какой импульс дала американская промышленность в нефтегазовый комплекс. Просто взяли и вкачали огромные деньги. Мы этот пример обязаны использовать, не только сотрудничая с Белоруссией, Арменией или даже Украиной, если она найдет формулы, как переплетать наши экономики. Мы должны его использовать  в своей экономике.
И мы это можем и обязаны сделать.