Упрощенная HTML-версия
Сентябрь,
2014
Соединяяберега, сцепляявремена…
165
мемуаристику
2
, которая с начала XX века все больше стала прев-
ращаться из исторического источника, обладавшего в той или
иной степени достоверностью, в самостоятельный жанр литера-
туры с «глубоким реверансом» в сторону художественного стиля.
Впрочем, она только еще больше приобретала особый аромат,
придавала неистовость скрипу старательных перьев живых умов,
тревожила читателей, оставляла «сладчайшее» послевкусие, даже
несмотря на свою остроту и неоднозначность.
«Зарубежная Русь» на чужбине обустраивалась «незамеченным
поколением» (В.Варшавский), многими «бывшими людьми» - де-
ятелями культуры (А.В.Луначарский). Здесь и писатели, и поэты
(они же в большинстве случаев переводчики), и богословы
3
, и фи-
лософы
4
, и ученые
5
, и художники
6
, и архитекторы
7
, и музыканты
8
,
и театральные деятели
9
, и дипломаты
10
. Особенно рельефно это
проявилось в период «Реквиема» (П.Д.Корин), «Руси уходящей»
(А.М.Горький), когда родину уносили на «подошвах своих сапог»
(Р.Б.Гуль), когда она чувствовалась в ногах, жила «в глазах, в кро-
ви», приставала, «как серебро морского песка, к коже подошв»
(В.В.Набоков) и была «жизненной надеждой».
Когда прошлое усиленно выкорчевывалось и в конце концов ока-
залось «потерянным», безжалостно «выброшенным на историче-
скую свалку», для изгнанного Русского мира, утратившего оригинал
жизни, обремененного чувствами, пытавшегося нагнать ушедшее
время, незримо встала потребность высказаться, излиться, сцепить
разрозненные времена. Перебирая струны разлуки, Русский мир,
изнемогавший от волнения при воображаемой (но всегда несбыточ-
ной) встрече с Россией, творил подвиг, наполненный духом вечного
возвращения и воссоединения. Для многих это было своеобразным
испытанием, послушанием, искуплением грехов перед русским наро-
дом, «живой Голгофой», крестным путем (Б.К.Зайцев).
Духовный опыт, отраженный в воспоминаниях многих русских
эмигрантов, выходил из-под пера с какой-то невероятной «нагру-
женностью смыслом». Если летом
1917
года «вековая Россия» для
многих была «еще свободной, еще приемлемой», то позднее она
стала «звериной и ледяной» (В.В.Набоков), погибая «в свисте вьюг»
(Б.К.Зайцев). Это был «перевод» судеб целых поколений многослой-
ной русской культуры, «развертывание», «подготовка к изданию»
словаря или энциклопедии русской жизни (будь ли это проза или поэ-
зия), пытавшейся укорениться в чуждой, не свойственной ей по духу