Упрощенная HTML-версия
«Международнаяжизнь»
МарияОрешина
166
латинской культуре. Хотя со временем для многих носителей рус-
ской культуры, оказавшихся в Берлине, - «исполнявшего роль мачехи
русских городов», в Праге - «русском Оксфорде»
11
, в Париже - «столи-
це русской эмиграции»
12
, «русские европейские столицы», перефра-
зируя мысль героя набоковского «Дара», утрачивали дух загранично-
сти, но родина переставала быть географической привычкой.
В то время, когда «нечто, известное как полицейское государст-
во или коммунизм» пытается превратить планету в пять миллионов
квадратных миль террора, тупости и колючей проволоки»
13
, Россия,
ушедшая от расстрела за рубеж, скрывалась в свете «настольной
лампы и прочности вечного пера», тренировавшегося в сочинении
«черновой партитуры прошлого», воскрешая «по памяти, по запи-
сям» (А.Бахрах) еще очень живые картины русской жизни, в «игре
с чудесными игрушками - литературными шедеврами», в трепете
от эстетического удовольствия и восторге от наслаждения чистым
искусством. Русский мир спасался в молодости ночи, в чтении бес-
конечной книги при свете вечной свечи. Многие из представителей
Русского мира, проживавшие кто «в Германии громкого Гитлера»,
кто «во Франции молчаливого Мажино», пребывали в своих уни-
кальных «столицах памяти», в своих «красных углах памяти», куда
они бесконечно призывали свое воображение.
Процесс узнавания, встраивания и принятия «ссыльного» Рус-
ского мира в зарубежных странах был многоуровневым, в зна-
чительной степени взаимным, но по вполне объективным и не в
последнюю очередь по политическим соображениям носил огра-
ниченный и противоречивый характер*.
«Ренессансы» русской культуры начала XX века, всплески уди-
вительно высокой степени концентрации интеллектуального рас-
твора в отдельно взятых самодостаточных «культурных гнездах»
пополнили мировое наследие, породили живое соучастие, инте-
рес и сочувствие к Русскому миру - Русскому Изгнаннику - со сто-
*
Этому было несколько причин: признание де-юре в
1923
-
1924
гг. советского государства многими ев-
ропейскими странами; идеологическая левизна европейской и американской элит; болезнь «салонного
большевизма»; финансовые трудности, постоянно испытываемые редакциями почти всей эмигрантской
периодики, основанной в подавляющем случае самими «ссыльными»; естественный языковой барьер,
не позволявший большинству выходцев из царской России стать двуязычными или мультиязычными
«русскими европейцами»; нехватка ученых-славистов и искусных переводчиков, необходимых для «до-
ведения» русской эмигрантской литературы до европейского читателя; отсутствие/малочисленность
гвардии критиков из среды литературоведов-славистов в «странах пребывания».