Основной феномен социального мейнстрима сегодня - это институт государства и его эволюция («убывание»), что связано с ростом активности гражданского общества и переоценкой роли рынка.

В будущем государства сомневаются представители постмодернизма, предполагающие, что на смену институтам социальной организации приходит сетевая организация индивидов, связанных культурными, информационными и духовными контактами, с более высоким уровнем идентичностей1.

К этому же лагерю принадлежат представители либеральной мысли, которые считают неизбежной смену доминанты государств приматом транснациональных корпораций (ТНК) и структур, разрушающих этнокультурные идентичности2.

Социальная природа человека имеет исторические корни, когда коллективные формы существования были обусловлены необходимостью выживания, а государство являлось «продуктом» общественной организации, которую в догосударственную эпоху поддерживал институт, называемый «клеткой норм» (обычаи, традиции и т. п.)3.

Одним из основных факторов возникновения государств, по Т.Гоббсу, стало предотвращение «войны каждого против всех» и имплементация института частной собственности4. Правовое пространство и государство обеспечивают ее неприкосновенность.

Либеральный порядок неизбежно продуцировал дихотомию интересов общества институтам, представителем которых является государство, и правам и свободам личности. В радикальном выражении логика такого социального порядка реализована в либертарианстве с лозунгом «меньше государства».

Дихотомия интересов государства и личности проявляется в диалектическом противоречии, разрешаемом созданием эффективных механизмов взаимных обязательств между отдельными личностями и обществом в целом (по П.Коллиеру, «моральное государство»5).

Логика консенсуса общества и государства в либертарианстве заключается в наделении индивида всей полнотой прав, не предполагая взамен полноты обязанностей, то есть личность становится свободной от обязательств перед обществом и государством. Единственной границей ее свободы является свобода другой личности. Как говорит А.Рэнд, «вы спросите, каковы мои моральные обязательства перед согражданами. Никаких, кроме обязательства перед самим собой»6.

Преодолеть противоречия между индивидуальной свободой и социальными обязательствами попытались коммунитористы, видевшие в гражданской консолидации средство достижения баланса интересов личности и общества7.

Таким образом, государство существует на основе двух диалектически противоречивых принципах: осознанного политического единства и репрезентации, отображаемой через правительство и эффективность управления. Доминирование любого из этих принципов в ущерб другому приводит к социальной деструкции - анархии или тоталитаризму.

Конкуренцию лояльности государству составляют религиозные, хозяйственные, культурные, профсоюзные и другие объединения и союзы8. Долг верности государству представлялся одним, но не главным видом лояльности.

Переживаемые демассивизация и новое качество сложности социумов должны разрушить потенциал единства народа, а следовательно, и государство. Но это может стать социальной реальностью только в случае полной универсализации планетарного пространства и преодоления всяких идентичностей, составляющих «становой хребет» народов. Однако паттерн универсализации объективировался на уровне, не затрагивающем этос народов, а фундаментальные «скрепы» этнокультурных образований находятся на восходящем тренде, что связано с противодействием агрессивной вестернизации.

Объективное основание «тождества» народов вызывает возрастающую и трансформирующуюся роль государства. Во-первых, в силу усложнения его репрезентационной роли через артикуляцию стратегии общественного развития «многосоставного» социума. Во-вторых, в кардинальной смене организации управленческой функции и обусловленного этим позиционирования относительно общества9.

Направление социальной эволюции, указанное либертарианцами, должно результироваться в преодолении «войны каждого против всех» и за одно государство с организацией «эхо-камер» локальных сетевых сообществ.

Однако в условиях меняющейся архитектуры планетарной цивилизации на смену государству идут не «эхо-камеры», а государства нового типа, основанные не на иерархии и власти, а на сетевой организации и осмысленном поведении управляемых.

Создание государством механизмов взаимных обязательств граждан приобретает практическую актуальность из-за усиления демассивизации социумов. Сложная структура социальных размежеваний оказывает влияние на государственное строительство, которое «проявляется прежде всего в функционировании политических институтов, эффективность которых во многом зависит от способности наиболее влиятельных социальных групп и политических партий достигать консенсуса и образовывать работоспособные коалиции»10.

Качественно новая сложность социумов, определяющаяся переходом подавляющей доли консолидирующих коммуникаций в сетевое пространство, вносит существенную трансформацию в механизмы управления. В новых условиях бо́льшую эффективность обнаруживают не традиционные институты (политические партии, союзы, НПО и т. д.), а «инструменты управления сетевыми процессами». «Основной ущерб эти процессы наносят государству, носителю атрибутов национальности и территориальности»11.

Б.Джессоп отказывает государству в статусе «бескорыстного слуги общих интересов»12. В такой артикуляции социальной реальности традиционное государство обречено на поражение в конкурентной борьбе или адаптацию по трем направлениям:

- денационализация государственности;

- разгосударствление политической системы, политического процесса и политики;

- интернационализация режимов политики13.

Логика рассуждения Б.Джессопа укладывается в формат неолиберального мейнстрима, обслуживающего глобальные интересы финансового капитала14.

При этом обретение каждым индивидом субъектности в социальном процессе самодостаточности и самоценности в мироустройстве постмодерна обусловливает необходимость таких механизмов консолидации общества, генератором которых может быть только государство.

Метафора, позволяющая представить государство «внутри» общественного организма, имеет две практические эманации:

- во-первых, в укреплении его интерактивной связи с обществом. Дееспособность государства возрастает по мере расширения общественной поддержки, и гражданская активность растет по мере увеличения дееспособности государства15;

- во-вторых, в выстраивании механизмов, препятствующих реализации амбиций элиты, всегда стремящейся установить «экстрактивные» институты, предоставляющие ей исключительные социальные возможности.

Таким образом, государство, максимально интегрированное с обществом, в сетевом пространстве обретает мощный эффективный потенциал собственной дееспособности.

Политическое единство, статус которого реализует государство, агрегируется в феномене гражданственности, то есть участии населения в делах государства.

Объединение государства и общества в едином сетевом пространстве позволяет воспроизводить практики прямой демократии (публикация законов с открытой процедурой их обсуждения, плебисциты и т. п.).

Освоение государством сетевого пространства повышает его потенциал респонсивности (способности власти объективно представлять нужды населения и их учет в государственной практике).

Образ государства будущего описывает концепция К.Райнхарда «активизирующего государства», а именно:

- государство - гарант (т. е. институт, обеспечивающий производство и предоставление определенных услуг);

- государство - институт, создающий необходимые рамки для общественной активности и побуждающий граждан к самостоятельному решению проблем;

- государство - институт надзора (осуществляемого на основе установленных правил) общественной и прежде всего экономической деятельности;

- государство - производитель работ и услуг для общества»16.

Отдельный аспект отношений государства и общества - это отношения в экономической сфере. В эпоху «первоначального накопления капитала» основой практик и идей стал меркантилизм (XV-XVII вв.), когда сформировалась политика протекционизма как система государственных мер, направленных на защиту национальных интересов. С конца XVIII - начала XIX столетия началась эпоха экономического либерализма, определяемая как этап позднего модерна.

Показателем завершающегося исторического пути эпохи модерна стал социально-экономический феномен рентного общества, результирующего негативные тенденции финансового капитализма.

Предельные масштабы рынков ведут к тому, что «рыночная модель капитализма постепенно трансформируется в рентную, где основным мотивационным фактором вместо погони за прибылью становится поиск ренты или передел рынков внеэкономическими способами. В подобном контексте роль ключевого экономического субъекта уже играет государство, распределяющее ресурсы внерыночными способами среди иерархии рентных групп, образующих каркас новой структуры политического сообщества»17.

Ориентация предпринимателей на прибыль в новой социальной организации подменяется стремлением к получению рентного дохода «с природных ресурсов, культуры, властных институтов, социального капитала и приватизации общего знания»18.

Центром, определяющим структуру, иерархию, социальные роли и, соответственно, величину ренты каждого агента, является государство, регулирующее доступ и стабильный гарантированный социальный статус. При этом современный капитализм исчерпал географический фактор освоения планеты, и поэтому растет роль государств и альянсов в конкуренции за глобальные потоки ренты19.

Помимо отмеченного значения государства в экономике модерна, уже просматриваются контуры государственного участия в формировании нематериальной, или «креативной» экономики (А.В.Бузгалин) будущего, так как частный капитал, как правило, ориентирован на инвестиции в короткий оборот и практически не мотивирован на вложения в фундаментальную науку и перспективные исследовательские проекты.

Таким образом, продвижение по пути формирования экономики постмодерна становится дополнительным фактором, обеспечивающим сохранение социального статуса государства.

Важной сферой деятельности государства остается не оспариваемая со времен Вестфаля его доминирующая роль в международных отношениях.

Главным вестфальским принципом, определяющим актуальную и эксклюзивную дееспособность государств в мировой политике, является их суверенное право установления формы правления без вмешательства извне, обладание прерогативой говорить и действовать от имени всего народа и монополией легитимного насилия в международных отношениях.

Еще один довод в пользу государственно-центричной системы мирового порядка связан с международным правом, регулирующим мировой порядок.

Кроме того, государства выполняют эксклюзивную функцию защиты культурной идентичности его населения, актуальную в эпоху конца истории (Ф.Фукуяма), столкновения цивилизаций (С.Хантингтон) и экспорта либеральной демократии, возвращающих в мировую политику довестфальские нормативные принципы. Государство в условиях экспансии западной демократии и либеральных ценностей остается главным хранителем не только суверенитета (в смысле территориальных и национальных атрибутов), но и самобытного культурного развития и эксклюзивного пути «демократического транзита».

Расширение круга субъектов мировой политики вносит свою лепту в эволюцию системы международных отношений. Отдельные вновь проявившиеся ее субъекты пытаются конкурировать с государством (например, террористические организации, НПО, ТНК и т. п.). Однако именно государство остается главным модератором социальной роли новых субъектов мировой политики: с одними приходится вступать в противоборство, других наделять особыми полномочиями для исполнения социально полезной деятельности, в отношении третьих применять режим ограничения.

Невозможно отрицать возрастающую роль института международного взаимодействия в решении проблем, выходящих за пределы компетенций национальных суверенов, так как создание наднациональных политических институтов полностью является их прерогативой.

Развивая мысль о ведущей роли государств во взаимоотношениях с транснациональными структурами, В.Танци считает, что хотя решения относительно финансовых инструментов принимаются на глобальном рынке вне сферы управления государств (в «офшорных центрах» или «налоговых убежищах»), но последние остаются основным регулятором и направляют деятельность транснациональных структур на «конкретные национальные цели»20.

Еще одно основание для отказа государству в будущем на международной арене - это нарастание глобальных угроз (обеспечение безопасности в мире, борьба с бедностью, эпидемиями и эпизоотиями, а также сохранение среды обитания человека), предотвращение и разрешение которых выходит за пределы возможностей отдельных государств.

Очевидно, что логика тех, кто в своей критике государства опирается на довод неспособности решать глобальные проблемы, ошибочна, так как в отличие от экономики здесь не работает «невидимая рука рынка» и преодоление препятствий целиком ложится на плечи суверенов.

Поводом утверждать о депривации субъектности государств в международных отношениях является и возрастающая транспарентность национальных границ, связанная с неконтролируемым ростом потоков информации. Из-за отсутствия международной системы регулирования информационных потоков только государства остаются единственным институтом, призванным не допустить деструкции частных интересов и национальной безопасности. Государство может и должно контролировать информационные потоки не через рестрикцию нежелательного контента, а через обретение субъектности в киберпространстве и выстраивание механизмов обеспечения национальной безопасности изнутри.

Угроза суверенитету просматривается и в унификации потребительских предпочтений, навязываемых населению планеты массовой культурой и Западом. Неомарксисты трактуют это как включение всех агентов международных отношений в систему, архитектура которой учреждается и продуцируется от Центра к Периферии. Очевидно, что спрос в странах не-Запада, во многом определяется предложением Центра. Это приводит к унификации и превращению в «глобальную деревню», где признаки цивилизованности соотносятся с культурными паттернами «центра мир-системы».

Отдельный аспект проблемы «убывания» государства в контексте, обусловленном иерархией международных отношений, - это сохранение власти гегемона, но только для стран, добровольно признающих таковую. В настоящее время, характеризуемое как цивилизационное противостояние «Запад - не-Запад», национальный суверенитет таких стран становится вторичным, подчеркивая доминанту трансатлантической консолидации и интересов США. Именно поэтому проект будущего мироустройства предпочтительно вырисовывается в формате новой биполярности.

Очевидно, что теоретические представления об «убывании» государства в настоящей социальной реальности не являются репрезентативными или проектными, а обслуживают социальный мейнстрим, обусловленный интересами элиты, все больше выполняющей функцию агента уходящего финансового капитала.

 

 

1Best S., Kellner D. The postmodern turn. N.Y.: Guilford Press, 1997; Cvetkovich A., Kellner D. Articulating and The Local: Globalization and Cultural Studies. 1st ed. N.Y.: Routledge, 1997; Featherstone M. Global Culture: An Introduction // Global Culture: Nationalism, Globalism and Modernity. L.: Sage, 1990. Vol. 7. Iss. 2-3; Featherstone M., Lash S. Globalization, modernity, and the spatialization of social theory: An Introduction // Global modernities / Featherstone M., Lash S., Robertson R. (eds.). L.: UK, 1995; Giddens A. The Consequences of Modernity. Stanford, CA: Stanford University Press, 1990 // URL: https://voidnetwork.gr/wp-content/uploads/2016/10/The-Consequences-of-Modernity-by-Anthony-Giddens.pdf; Wilson R., Dissayanake W. Global/Local: Cultural Production and the Transnational Imaginary, 1996 // URL: https://www.jstor.org/stable/j.ctv11cw21n

2Kellner D. Globalization and the Postmodern Turn // URL: http://www.gseis.ucla.edn/faculty/Kellner/

3Аджемоглу Д., Робинсон Дж. Узкий коридор. М.: АСТ, 2021. С. 45.

4Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства, церковного и гражданского. Гл. XIII. О естественном состоянии человеческого рода в его отношении к счастью и бедствиям людей // URL: https://www.civisbook.ru/files/File/Gobbs_Leviafan.pdf

5Коллиер П. Будущее капитализма. М.: Изд-во Института Гайдара, 2021. С. 32-33.

6Рэнд А. Атлант расправил плечи. В 3-х кн. М.: Альпина Паблишер, 2015.

7Давыдов О.Б. Философский коммунитаризм как актуальная парадигма социального бытия // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал «Modern Research of Social Problems»). 2015. №10.

8Вебер А. Кризис европейского мышления о государстве. СПб.: Университетская книга, 1999.

9Шмитт К. Государство и политическая форма. М.: ВШЭ, 2010. С. 88.

10Пантин В.И., Лапкин В.В. Государственное строительство в Республике Беларусь: роль социальных размежеваний и политических разделений // Южно-российский журнал социальных наук. 2022. №2. С. 6.

11Лапкин В.В. Размежевания в территориальных сообществах, консолидация национальных государств и новые вызовы экстратерриториальности // Южно-российский журнал социальных наук. 2021. Т. 22. №2. С. 10.

12Джессоп Б. Государство: прошлое, настоящее и будущее. М.: ИД «Дело» РАНХиГС, 2019. С. 57.

13Там же. С. 371-379.

14Там же. С. 532-539.

15Малган Дж. Искусство государственной стратегии: Мобилизация власти и знания во имя всеобщего блага. М.: Изд-во Института Гайдара, 2011. С. 79.

16Гаман-Голутвина О.В. Мировой опыт реформирования систем государственного управления // Вестник МГИМО-Университета. 2013. №4. С. 189.

17Фишман Л.Г., Мартьянов В.С., Давыдов Д.А. Рентное общество: в тени труда, капитала и демократии. М.: ВШЭ, 2019. С. 70.

18Там же. С. 71.

19Там же. С. 83.

20Танци В. Правительство и рынки. М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. С. 537.