Тектонические сдвиги, которые в условиях информационно-телекоммуникационной революции и глобализации происходят в инфраструктурах современного мира, в совокупности приводят к радикальному изменению места, роли и влияния всех без исключения стран и народов в системе международных отношений. Поэтому естественно ожидать постепенного переосмысления традиционно понимаемых категорий миропорядка, гегемонии, господства и подчинения, места и роли великих и малых стран, характера конфигурации геополитических сил и т. д. Особую актуальность приобретает вопрос о статусе и перспективах сверхдержав, самого феномена сверхдержавности. Как известно, первоначально на фоне триумфа Запада и США особенно преобладающим стало убеждение в наступлении так называемого однополярного миропорядка, на вершине которого, будто в гордом одиночестве, восседает Дядя Сэм.

О метаморфозах силы и мощи государства

3 ноября 2016 года в интервью «Скай ньюз» бывший генсек НАТО А.Фог Расмуссен удивил всех неожиданным открытием, заявив, что мир нуждается в «жандарме» и этим «жандармом» должны остаться США. «Мы нуждаемся в Америке как в мировом жандарме, нам необходимо решительное глобальное лидерство Америки, - утверждал он, завершив свои рассуждения весьма характерным выводом: Сверхдержавы не выходят на пенсию»1. 

Но увы… Еще в начале 60-х годов минувшего века известный французский социолог и политолог Р.Арон, имея в виду США и СССР, писал, что «упразднение одного из гигантов, скорее всего, не сделало бы другого властителем мира даже на бумаге»2. Ему вторил американский экономист П.Друкер, который в своей получившей широкую известность книге «Новые реальности», вышедшей в свет в 1990 году, заметил: «Несомненно одно: Россия - как коммунистическая, так и посткоммунистическая - больше не будет сверхдержавой. Но то же самое произойдет и с Америкой. По существу, сверхдержав больше вообще не будет. И не будет больше никакого «центра мировой политики»3. В целом, соглашаясь с именитыми авторами, уместно заметить, что они лишь сделали во многом интуитивный прогноз о перспективах сверхдержав, самого феномена сверхдержавности, должным образом не объяснив, почему и в силу каких факторов это произойдет.

Могущественные мировые державы - назовем их по современной терминологии сверхдержавами, - способные установить свою гегемонию над обширными регионами, народами и государствами и диктовать им свою волю, наверное, существовали в различные периоды истории человечества. К ним, к примеру, можно условно отнести империю Александра Македонского и Древнеримскую империю. Что касается сверхдержав в лице США и СССР и созданного на их основе двухполюсного миропорядка, то их можно рассматривать как специфические феномены, возникшие в специфических условиях второй половины ХХ века.

С исчезновением этих условий, по логике вещей, должны исчезнуть выполнившие свое предназначение и, что особенно важно, исчерпав свою витальную энергию, сверхдержавы. При этом с самого начала считаю целесообразным подчеркнуть, что речь идет не о великих мировых державах, обладающих соответствующими ресурсами, военно-политической мощью, ставящами их в иерархии выше остальных акторов мировой политики. Речь идет о феномене сверхдержавности, как она традиционно понимается в современном политическом и геополитическом лексиконе.

И действительно, в последние десятилетия подспудно стало обнаруживаться, что сам феномен сверхдержавности - с точки зрения реальных возможностей одних государств навязывать свою волю другим - постепенно претерпевает существенные трансформации. Говоря словами известного американского политолога Дж.Розенау, становится очевидным, что сверхдержавы не столь сверхдержавны, их могущество все менее бесспорно, а средние и малые государства не столь малы и слабы, какими они считались таковыми вплоть до последнего времени. Все заметнее видно, что бравада об однополярном миропорядке во главе с США плохо стыкуется с реальностями формирующегося нового миропорядка.

Чтобы правильно понять такую постановку вопроса, важно прежде всего выяснить, что мы имеем в виду, когда говорим о силе или мощи государства, которая на протяжении почти всей истории человечества вплоть до наших дней играла и продолжает играть ключевую роль в мировой политике. Существует множество ее определений. Почти во всех главное место отводится размеру ВВП, уровню экономического и технологического развития, природным ресурсам, размерам территории, численности населения, военной мощи, геостратегическим преимуществам и т. д. Обращает на себя внимание, что в условиях информационно-телекоммуникационной революции и глобализации все они качественно трансформируются. Происходит широкомасштабная диффузия собственности, технологий, знаний, науки, информации, власти, военно-политической мощи и т. д. Соответственно, имеет место набирающее темпы перераспределение относительной и абсолютной геополитической мощи главных действующих лиц мировой политики.

Одним из ведущих центров мировой мощи все ощутимее становится Восток, понимаемый в самом широком смысле слова. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что информационно-телекоммуникационная революция и глобализация создали условия для стремительного восхождения сначала так называемых новых индустриальных стран, а за ними развивающихся стран в лице прежде всего Китая, а также Индии, Бразилии, России и Южно-Африканской Республики. Их достижения - особенно Китая и Сингапура с авторитарными режимами - со всей очевидностью заставляют задуматься над тем, могут ли быть по-настоящему успешными только так называемые демократические государства. Они свидетельствуют о том, что зачинатели процессов глобализации - уже не единственные вершители судеб мира. Соответственно, можно утверждать, что глобализация, которая началась как западный проект, постепенно меняет свой вектор, предназначение, первоначальные цели и установки. Она начала претерпевать своего рода инверсию, так как во все возрастающей степени стала отвечать интересам бурно поднимающегося Востока.

Особо важное значение в этом контексте имеет уникальность создавшейся ныне ситуации, при которой реальная сила государства - с точки зрения завоевания и сохранения искомого статуса в мировом сообществе - не всегда поддается оценке и классификации с помощью традиционных критериев, понятий и категорий строго научному, рациональному объяснению. Например, бывают такие ситуации и повороты в исторических судьбах того или иного народа и государства, когда защита национального суверенитета, чести и достоинства нации, образа и лика государства приобретает экзистенциальную значимость. Если бы это было не так, то не стоял бы вопрос о том, сдать Ленинград на милость гитлеровским ордам, как поступили, например, в 1940 году французы, которые без единого выстрела сдали им Париж. Хотелось бы знать, что было бы с русским духом, если бы солдаты вермахта маршировали по Красной площади, подобно тому как они прошли под Триумфальной аркой в Париже. Здесь речь, по большому счету, идет о моральном духе нации, во всяком случае большинства народа, духе, который не всегда и не обязательно предполагает соответствующие объемы потребляемой им колбасы.

«Побеждали вооруженные пророки»

Конкретные очертания и смысл мощи государства, независимо от его, так сказать, ресурсов материального порядка, могут дать лишь организационные, мобилизационные способности и, что не менее важно, политическая воля его руководства к формулированию и защите истинных, а не превратно понятых национальных интересов.

С данной точки зрения весьма интересными представляются рассуждения американского аналитика Дж.Шиндлера, считающего, что успех политики В.Путина коренится в «крепком культурном ядре, которого американские политики, по-видимому, не способны распознать». Оно вытекает из многовековой истории России и духовного опыта народа4. Трудность понимания этими авторами политики России состоит в том, что Путин прекрасно сознает, что «духовный щит» не менее важен для безопасности России, чем ядерный. «Духовный щит» окажется просто декларацией без ядерного щита, а этот последний, в свою очередь, приобретет несокрушимую мощь, будучи подкреплен духом, миссией, идеалами, смыслами России. В данном случае речь в основном идет о силе духа, силе воли, силе традиции. И действительно, как говорил Никколо Макиавелли: «Побеждали вооруженные пророки».

И еще: мощь государства, его жизнеспособность, волю к физическому самосохранению невозможно представить без личностей, готовых жертвовать своей жизнью за идеи, без героев и мучеников. Здесь можно говорить о материях надличностных, возвышающихся над рассуждениями о демократии, правах и свободах человека, бесконечно повторяемыми как сверхидеологизированные мантры. Изолированно от других, более фундаментальных ценностей золотого правила, они не могут быть основой жизнеспособного государства, пригодного к истории, настоящему и будущему.

В этом вопросе рационализм, научный подход к миру имеют свои ограничения и немалые издержки. Социальный, экономический, технологический прогресс предоставляют человеческим сообществам, народам, культурным и цивилизационным кругам все более совершенные формы, пути, средства удовлетворения всевозрастающих материальных потребностей, беспрецедентный в прежние эпохи уровень благосостояния. В то же время взаимообусловленные и взаимопроникающие секуляризация, прагматизация, позитивизация и рационализация основополагающих характеристик общественной жизни в конечном счете создают условия, в которых ценности прав человека, индивидуальной свободы, политической демократии и т. д., став общепринятыми, рутинными декларациями, как бы приобретают статус повседневных задач, разрешаемых в ходе постоянных дискуссий, споров, компромиссов, сделок и т. д. Можно утверждать, что в этом русле максима «Быть» заменяется более привлекательной и более осязаемой формулой «Иметь».

Иными словами, общество получает, говоря словами А.Эйнштейна, «совершенные средства при неясных целях». Для сдерживания, тем более блокировки энтропии витальной энергии народа, нации, дух которой воплощен в государстве, подобные задачи, какими бы грандиозными они ни были, недостаточны. Недостаточны потому, что они не способны пробудить и вызвать к титанической борьбе за жизнь народа, государства те силы, которые есть в любом человеческом сообществе, но их реализация зависит от способности самого сообщества постоянно доказывать свою волю к самосохранению. Здесь уместно напомнить слова Гегеля о том, что «ничто великое не совершается без страсти». Именно в силу таких закономерностей исчезали с исторической арены великие цивилизации, мировые империи, народы, культуры и многое другое. Наглядное представление об этом дает пример Римской империи, народ которой на высшей спирали прогресса цивилизации и материального благополучия потерял некоторые из своих базовых ценностей - энергичность, настойчивость, упорство, приверженность государственному идеалу. Именно это стало главной причиной ее упадка и крушения. Внешние силы, прежде всего в лице варваров из германских лесов и/или Азии, дали ей лишь последний толчок.

Как правило, считается, что в любых войнах победитель заранее известен, или же, говоря по-другому, предрешена победа сильнейшего, благодаря его экономической и военно-политической мощи. Однако современные реалии дают основание поставить под сомнение эту на первый взгляд само собой разумеющуюся истину, согласно которой обнаруживается, что прогресс в области военных технологий при определенном уровне экономического развития способствует размыванию прямой пропорциональной взаимосвязи между материальным богатством, или уровнем экономического развития, с одной стороны, и возможностями военной мощи обеспечить искомые цели в мировом сообществе - с другой.

Появление растущего числа так называемых пороговых государств делает все более проблематичными и непредсказуемыми перспективы сокращения и нераспространения оружия массового уничтожения. Имеет место тенденция к неуклонному возрастанию веса и влияния средних и малых стран, обладающих серьезным научно-техническим и финансовым потенциалами. Становится все менее подвластными возможному диктату целый ряд государств с воинственными руководителями, домогающимися новейших систем оружия. Претерпевает метаморфозу само понятие военно-политического паритета. Дело в том, что при определенных условиях государство с ВВП, приближающимся к нулю в отношении мирового ВВП, оказывается способным «поставить на уши» могущественную сверхдержаву. Наглядное представление об обоснованности данного тезиса свидетельствует казус КНДР. Ведь при всех громах и молниях в адрес этой малой страны Президент США не рискнул атаковать ее и вынужден был отозвать из Японского моря отправленные туда с этой целью авианосные группы.

Ситуация в этой сфере радикально изменяется в силу того, что все более возрастающую роль в мировой политике начинают играть невиданные в истории человечества новые виды вооружений, например кибероружие, формы, методы, направления использования которого только проявляются. Они не поддаются контролю, против них пока что бессильны традиционные военные средства и методы, самые совершенные, высокоточные межконтинентальные ядерные ракеты. Уже открыто и официально создаются так называемые войска информационных операций. В киберпространстве начинается неконтролируемая гонка таких вооружений. Причем ими сравнительно легко могут овладеть не только крупные, но и среднего и малого калибра государства, а также разного рода не подчиняющиеся международному праву, нормам ведения войны сообщества, группировки, террористические банды и т. д. В результате государство теряет монополию на легитимное насилие как в пределах своей юрисдикции, так и для обеспечения национальной безопасности в отношениях с внешним миром.

Разворачиваются тенденции и процессы виртуализации политического, геополитического и геоэкономического пространств, соответственно их военно-политической составляющей. Это, в свою очередь, открывает широчайшие возможности для хакеризации этих пространств. Одними из первых более или менее серьезных примеров его использования в мировом масштабе стала кибератака 12 мая 2017 года, когда так называемый вирус-вымогатель WannaCry заразил десятки тысяч компьютеров в 74 странах по всему миру, парализовав работу британских больниц и испанских компаний, атаковав в России региональные управления МВД и Следственного комитета. При таком положении вещей преобладающую экономическую и военную мощь не всегда и не обязательно можно конвертировать в военно-политический контроль над теми или иными регионами или государствами. Большие размеры не всегда и не обязательно гарантируют эффективность, успех или победу. Об этом свидетельствует опыт США во всех войнах, начиная с Вьетнама и заканчивая запрещенным в России «Исламским государством» и Сирией. Самым парадоксальным образом беспрецедентная военная мощь, особенно новейшее высокоточное оружие, становится для США серьезным препятствием на пути поиска новых форм и средств ответить на новые вызовы.

О теологии сопротивления

Сверхдержавность США, позволявшая им претендовать на так называемый однополярный миропорядок, базировалась не только на беспрецедентном экономическом и военно-политическом могуществе, но также на отсутствии должного сопротивления других акторов мировой политики притязаниям Вашингтона. По-видимому, процесс обрушения сверхдержавности в ее военно-политическом измерении начался с катастрофы в Ираке и окончательно завершился с провалом стратегии экспорта демократической революции в ряд других стран региона.

При всем том ключевое значение с данной точки зрения имел момент, когда для новых потенциальных «нарушителей дисциплины» стало менее рискованно бросать вызов единственной сверхдержаве. Как показывает исторический опыт, сила рождает контрсилу, действие рождает противодействие, точно так же теология непогрешимости и всемогущества создает почву для формирования теологии сопротивления. В этом контексте, как представляется, по-своему правы те политические и государственные деятели США, которые называют Россию во главе с В.Путиным главной угрозой их национальной безопасности, а точнее было бы сказать, их претензиям на господствующее положение в мире. И действительно, на настоящий момент именно Россия приняла на себя миссию сопротивления имперской внешнеполитической стратегии Запада во главе с Вашингтоном. Иначе говоря, Москва посягнула на монополию, которую США как бы в явочном порядке после распада СССР присвоили себе. Здесь В.Путин, по сути дела, бросил открытый вызов Западу.

Можно согласиться с чешским аналитиком К.Стахнио, который дал своей статье по данному вопросу весьма характерное название: «Путин становится лицом глобального сопротивления»5. Такая позиция играет одну из ключевых ролей в снятии с многих акторов мировой политики психологического бремени, базирующегося на мифе о всемогуществе и вседозволенности Америки и, соответственно, бесполезности сопротивления ее претензиям. Как показывает исторический опыт, в те или иные периоды своей истории Римская империя завоевывала другие страны и народы не только благодаря своей военно-политической мощи, но зачастую и в силу того, что эти народы и страны теряли волю к сопротивлению. Действовал мощный психологический фактор: по всей окружающей империю Ойкумене распространился миф о всесокрушающей мощи Рима, напору которой бесполезно противостоять.

В данном случае проблема для США состоит в том, что пример России может оказаться заразителен для других государств, уважающих свой суверенитет, и национальное достоинство, и честь. За противодействием России американскому натиску и наращиванием мощи Пекина множество народов наблюдают с одобрением, скрытой завистью или страхом. Сопротивление опасно и поэтому неприемлемо для мировой державы, претендующей на свою исключительность и предназначение руководить миром. И действительно, если Америка перестанет выглядеть в глазах руководителей заинтересованных государств защитницей свободы и демократии против всевозможных реальных и воображаемых врагов, то что будет с идеей американской миссии и особой роли США в мировой истории?

В период после распада СССР и двухполюсного миропорядка Вашингтон стал главным возмутителем спокойствия на мировой арене. Во все более растущей степени сокращается разрыв между разрушительным потенциалом и созидательным началом в американской международной политике. И это естественно, поскольку, как показывает опыт мировой истории, державы, достигшие пика своего могущества и вступающие в стадию относительного ослабления военно-политических позиций в мире, начинают вести себя не совсем адекватно новому положению вещей в мире. Они оказываются как бы в неких параллельных реальностях - действительной и ею самой придуманной.

Иначе говоря, США вместо того, чтобы выступить в роли одного из главных гарантов позитивного решения возникающих перед мировым сообществом жизненно важных проблем, сами превращаются или уже превратились в проблему. В этом вопросе можно согласиться с бывшим послом США в России С.Тэлботтом, который еще в 2004 году сказал, что при таком развитии событий для ведущих игроков мирового сообщества США могут превратиться в проблему, требующую решения путем их сдерживания6. Или же, как говорил бывший постпред Сингапура при ООН К.Махбубани, «для большинства стран мира главное в иракской войне - не Ирак, а сама Америка… Даже если иракский вопрос будет решен, «американская проблема» никуда не денется»7. 

О турбулентности в мировой политике

К лучшему или худшему, но, похоже, что гегемонистские державы и навязываемая ими стабильность становятся реликтами прошлого, артефактами истории международных отношений. На смену характерной для биполярного миропорядка преимущественно иерархической взаимозависимости стран и народов постепенно приходят преимущественно горизонтальная взаимозависимость стран, диверсификация их внешнеполитического курса и соответствующие ей открытость и гибкость.

При биполярном миропорядке границы между двумя блоками, или полюсами, оставались относительно ясными, более или менее четко обозначенными. При всех возможных в этом вопросе оговорках были как бы негласно признаны те рубиконы, которых ни одной из сторон нельзя было перейти без угрозы непредсказуемых негативных последствий. Представлялось предельно ясно, кто друг и кто враг, где «мы» и где «они», где «граница двух миров», по обе стороны которой стоят войсковые армады, готовые по первому приказу двинуться друг на друга. И вдруг все изменилось. Безопасность распалась на мозаику постоянно меняющихся конфликтов и войн, возникающих нежданно чуть ли не повсюду.

В результате оказывается проблематичной четкая и недвусмысленная идентификация источников угроз, их ассоциация с конкретной страной или группой стран. Сами угрозы становится трудно если не невозможно нейтрализовать, утихомирить или уничтожить путем какой-либо разовой военной кампании, наподобие «Бури в пустыне», «Шока и трепета» и т. д. Речь идет, например, о таких источниках угроз, как «ползучие» политизированные и идеологизированные этнизмы, национализмы, сепаратизмы, фундаментализмы, наркобизнес, терроризм, организованная преступность и т. д. Возникает необходимость отражать угрозы по многим направлениям, или, как говорят, по всем азимутам.

В биполярном мире мощь одного блока оценивалась относительно мощи второго блока. В полицентрическом мире тому или иному государству (если абстрагироваться от пока что сохранившегося блока НАТО) приходится сравнивать свою мощь с мощью нескольких или множества сторон. Поэтому аргументы о контроле над вооружениями и сокращении вооружений не могут ограничиваться отдельно взятыми союзами или государствами. Например, Россия, идя на переговоры, должна будет брать в расчет объемы и мощь вооружения не только западных стран, но также Китая, Индии, Пакистана и других государств. То же самое верно применительно ко всем ведущим игрокам мировой политики. Очевидно, что требуется баланс сил не просто между отдельно взятыми государствами, а баланс всемирного масштаба, где союзники и противники часто будут меняться местами. Причем враг моего врага не обязательно станет моим другом или союзником.

 Ускорение динамик, или, во всяком случае, существенное преобладание динамики над статикой, усиливает начало неустойчивости и неравновесности. Такую ситуацию Дж.Розенау назвал турбуленцией, или турбулентным состоянием. Турбуленция в мировой политике - это большая сложность и высокий динамизм. Она оставляет миропорядок вечно незавершенным, открытым для разных векторов, или альтернатив, развития, что делает результаты происходящих в мире процессов и тенденций трудно прогнозируемыми или вообще непрогнозируемыми. Мировая история знает немало случаев, когда роковая случайность прерывала на том или ином этапе неизбежный, казалось бы, ход событий и, соответственно, по-своему корректировала саму историю. Множество раз случайное стечение обстоятельств оказывалось роковым для судеб целых стран и народов. И действительно, как образно выразился польский исследователь Е.Шацкий, «грозовая туча может разрешиться мелким дождем, а из крохотных капель рождаются иногда бурные потоки»8. В этом смысле можно говорить о вероятностной природе общественно-исторического процесса.

Именно такие пертурбации, или турбулентные состояния, влекли за собой распад великих цивилизаций и империй, мировых держав и, соответственно, господствовавших в разные исторические периоды форм миропорядка. Не редкостью в истории человечества были периоды, когда высокоразвитые цивилизации, империи, народы гибли, разрушались под натиском сил, значительно уступавших им в своем развитии.

Этот аспект приобретает особую значимость в современную эпоху, когда многообразие возможностей, открываемых научно-техническим прогрессом, стирает четкую грань между реальным и нереальным, возможным и невозможным, мужеством и трусостью, героизмом и повседневностью и т. д. Неслучайно, в геополитический лексикон стремительно вошло понятие «черные лебеди». Речь идет о тех или иных спонтанных, казалось бы, невозможных, неожиданно, неизвестно откуда разразившихся событиях, которые как бы разрывают ход вещей и ставят государства, регионы, мировое сообщество перед новым, немыслимым ранее положением вещей.

В такой ситуации полицентрический миропорядок следует рассматривать не как некий замкнутый, раз и навсегда данный статический феномен. Это - незавершенная, открытая по всем направлениям и для всех влияний, неопределенная, постоянно изменяющаяся структура. Возрастает свобода действий если не всех, то большинства акторов, в силу чего они вынуждены играть одновременно в несколько игр. Порядок и хаос, определенность и неопределенность, противоречия, конфликты и сотрудничество, насилие, угроза применения силы, терроризм и международные санкции становятся неотъемлемыми составляющими нового полицентрического миропорядка. Внешняя политика почти всех ведущих стран мира приобретает многовекторную ориентацию во всепланетарном масштабе. Это ведет к такой степени децентрализации, что делает весьма трудным делом достижение необходимой дисциплины и упорядоченности, обеспечение сколько-нибудь стабильного распределения сил между взаимодействующими друг с другом странами, блоками стран, регионами. Соответственно, возрастет значение анархического начала в мировой политике, что, естественно, не исключает возможности и перспективы усиления организационных начал.

При таком положении вещей происходит размывание единой оси мирового сообщества, равновеликое значение для мировых процессов приобретают разные центры силы, в чем-то самостоятельные и взаимно соперничающие, а в чем-то взаимозависимые. Геополитические процессы получают как бы «внегеографическое» измерение. В силу целого комплекса причин в мире возникают новые линии разлома и разобщения стран и народов, новое измерение приобретают понятия «Юг» и «Север», «центр» и «периферия». Разворачиваются процессы раздвоения и гибридизации важнейших сфер общественной жизни на национальном и наднациональном, глобальном и региональном уровнях.

С одной стороны, наблюдается тенденция к нивелировке этнонациональных, религиозных, культурных границ, с другой - усиление стремления национальных, религиозных, культурных и иных меньшинств к большей автономии. С одной стороны, сохраняются национальные культуры, которые, естественно, продолжают развиваться в соответствии с изменяющимися реальностями. С другой стороны, распространение западной, в значительной степени американизированной попкультуры постепенно приводит к утрате национальными культурами своей этнонациональной идентичности.

С точки зрения синергии приобретает особую значимость тот факт, что в мировом сообществе разными его субъектами принимается бесчисленное множество решений, из которых каждое само по себе значимо, причем во многих случаях они радикально противоречат друг другу. В совокупности они могут привести и часто приводят к результатам, к которым никто из вовлеченных в мировые процессы сознательно не стремился и которые, соответственно, никто не предусмотрел. Отсюда - неопределенность или непредсказуемость последствий решений, принимаемых руководством отдельно взятых субъектов международных отношений. При таком положении вещей в качестве регулятора взаимоотношений и деятельности акторов геополитических процессов выступает феномен, который еще А.Смит назвал «невидимой рукой». Разумеется, ее нельзя трактовать буквалистски, как ее понимал сам Смит применительно к современной ему экономической системе. В нашем случае в расчет нужно принимать более высокий и сложный системный уровень, более сложное и многообразное переплетение внешних и внутренних факторов, элементов, отношений, принципов и т. д.

С учетом этих реалий были бы напрасными любые попытки разработать какую бы то ни было «чистую» модель международной политической системы, состоящую из определенного комплекса одинаковых для всех государств принципов, ценностей, установок, институтов и т. д. Организовать общество, общественно-политическую систему - тем более миропорядок - по схеме, скажем, биполярной, однополярной, треугольной, реалполитической, идеалистической, даже традиционного баланса сил во всяком чистом виде стало делом весьма трудным если не невозможным.

Упоминавшийся нами Р.Арон в свое время писал: «Ни одна международная система никогда не была уравнительной и никогда не будет таковой»9. И действительно, система международных отношений всегда состояла из «более равных» в лице могущественных держав и «менее равных» в лице слабых. Новый полицентрический миропорядок, как и все предыдущие международные системы, по-видимому, также будет основываться на иерархическом принципе. Разумеется, никуда не денутся великие мировые державы, отличающиеся высоким уровнем экономического и технологического развития, масштабным ВВП, большой военно-политической мощью
и т. д. Более того, некоторые из них могут быть по инерции названы сверхдержавами. Но с теми оговорками, что их лишат ряда ключевых атрибутов, в соответствии с которыми государства признавались сверхдержавами.

К ним, следуя примеру США 1990-х - первой половины нулевых годов XXI века, можно отнести убежденность в своей исключительной роли в мировой истории, попытки определить правила игры на мировой арене, претензии на гегемонию в мире и роль мирового полицейского. Соответственно, сохранятся отдельные «центры притяжения» в лице, например, США, Японии, Китая, Индии, Евросоюза, России, но внутри самих создающихся вокруг них «кругов притяжения» уже не будет сколько-нибудь четких «разграничительных полос». Впрочем, в таких сложных вопросах неблагодарное дело делать какие-то приемлемые прогнозы о конкретной конфигурации геополитических сил и самого полицентрического миропорядка. Единственное, о чем можно говорить с определенной долей убеждения, так это о том, что время традиционных сверхдержав ушло, и, выполнив свою миссию, они тоже стали достоянием истории.

В этом кругу вопросов нельзя не учитывать следующее обстоятельство. Речь идет о том, что с уходом с исторической арены одной из сверхдержав утопия не превратилась в реальность, мировая арена не стала более уютным, чем раньше, местом. «Знание прошлого должно давать иммунитет от истерии, но не должно внушать самодовольства. История идет по лезвию ножа», - писал американский историк А.Шлезингер-мл. С величайшим сожалением приходится констатировать, что никто нам не дал и не может дать гарантию того, что этот нож еще длиннее и с еще более острым лезвием стал достоянием истории и мы совершенно спокойно можем вступить в будущее. Или же может оказаться прав высокочтимый Уинстон Черчилль, который предупреждал: «Каменный век может вернуться к нам на мерцающих крыльях науки». Поэтому мы, к сожалению, не в состоянии и, надо признать, порой не хотим распознать суть, зигзаги, возможные последствия той длинной, может быть, угрожающей тени, которая неумолимо бросается на нас с горизонта будущего. Возможно, и дай Бог, это чрезвычайно алармистские прогнозы. Современный мир слишком сложен и многолик, слишком обширен, слишком быстро богатеет и становится грамотным и способным открывать и осваивать новые возможности, чтобы, во-первых, им можно было управлять из какого-либо одного центра и, во-вторых, чтобы дать какие бы то ни было точные прогнозы. Но как советовал мудрый Никколо Макиавелли, «чтобы не попасть в ад, нужно тщательно изучить дорогу туда».

 О новых правилах на «Великой шахматной доске»

Конец или, во всяком случае, наступающий конец периода господства сверхдержав совпал с окончанием либерального миропорядка, основанного на идеях западного триумфализма и Вашингтонского консенсуса. Весьма наглядное представление об обоснованности данного тезиса можно получить на следующем примере, демонстрирующем перипетии постепенной эрозии сверхдержавных начал американской империи.

Руководители США прекрасно понимали, что без контроля над Евразией всякие рассуждения о каком бы то ни было мировом господстве, реальном однополярном миропорядке остаются лишь благими пожеланиями. В современном мире она действительно представляет собой своего рода «Серединную землю» (или, как говорил в свое время британский теоретик международных отношений Х.Маккиндер, Heartland), контроль над которой дает очевидные преимущества для мировых держав, стремящихся завоевать и укрепить собственные вес и статус в мировом сообществе, при определенных условиях даже претендовать на мировую гегемонию.

Именно эту цель преследовало руководство США на протяжении всего периода после распада СССР и двухполюсного миропорядка. Эту установку в наиболее четко сформулированном виде изложил З.Бжезинский в своей работе «Великая шахматная доска (Главенство Америки и ее геостратегические императивы)». В ней рефреном проходила много раз буквально повторяемая идея о величии, могуществе, глобальности, исключительности, совершенстве, незаменимости США в деле руководства миром и установлении нового, разумеется, однополярного миропорядка. Пытаясь обосновать необходимость поддержания и укрепления преобладающих геополитических позиций Америки в Евразии, он изображал ее как некую шахматную доску, в игре на которой победитель, или чемпион, в лице самих США заранее известен. «Впервые в истории, - не без определенного хвастовства декларировал он миру, - неевразийская держава стала не только главным арбитром в отношениях между евразийскими государствами, но и самой могущественной державой в мире. Поражение и развал Советского Союза стали главным аккордом в быстром вознесении на пьедестал державы Западного полушария - Соединенных Штатов в качестве единственной и действительно первой подлинно глобальной державы». Как утверждал Бжезинский, главный геополитический приз для Америки - это Евразия»10.

Впрочем, не просто Евразия, а весь земной шар рассматривался в качестве такой шахматной доски, на которой опять же победитель заранее известен. Однако если внимательно обозреть панораму Евразии, в центре которой располагается Россия, то обнаружится, что на этой великой шахматной доске Вашингтон не единственный и даже не один из главных игроков. По сути дела, он оказался отодвинутым на обочину Евразии и потерял всякую возможность играть там сколько-нибудь значимую роль.

Мир, который существовал вчера, стал достоянием истории. В наши дни в условиях неуклонной, во всяком случае, демографической и конфессиональной «ориентализации» Запада вполне возможно, что на смену бремени белого человека приходит бремя желтого и смуглого человека. Все изложенные и связанные с ними вытекающие из них аргументы и доводы ставят множество вопросов относительно контуров, конфигурации, характера и сущности нового миропорядка и новой миросистемы, на которые на сей момент невозможно дать однозначные ответы.

Будущее имеет своей отправной точкой современное состояние вещей. Однако сам экспоненциальный рост, ставший динамической закономерностью современного мира, исключает прямолинейную экстраполяцию современности на будущее и усиливает возможность многовекторности или, вернее, многовариантности общественного развития. В силу этих факторов исследователь, изучающий современный мир, не может дать фотографическое изображение ни наличного его состояния, ни динамики его развития. Главный просчет многих прогнозов относительно перспектив мироустройства состоит в том, что их авторы зачастую пытаются определить возможные векторы мирового развития путем экстраполяции параметров наличного в каждый данный момент ее состояния, выведенных с помощью традиционных методов, теорий и концепций, на будущее. Но мы вступаем, если уже не вступили, в совершенно незнакомый нам мир, его не измерить аршинами, сконструированными в уходящем если уже не ушедшем мире. Поэтому мы не должны уподобиться тем генералам, которые, как правило, готовятся к уже прошедшей войне.

Для правильного понимания новой конфигурации геополитических сил на мировой арене важно учесть, что правила игры на новой геополитической шахматной доске серьезно изменились. Теперь геополитическим акторам нужно их освоить, а они - уже не те, что предлагались З.Бжезинским в его великой шахматной партии.

Шахматная игра ведется в узких рамках четко и ясно установленных правил. Это игра логическая и, по идее, чем рациональнее действуют игроки, тем их ходы могут оказаться более предсказуемыми друг для друга и, соответственно, тем каждый из них на определенном этапе игры будет способен нанести противнику неожиданный удар и обеспечить себе победу. Но в отличие от шахматиста государства могут действовать алогично, иррационально, не соблюдая общепринятых правил игры.

В то же время необходимо учесть, что шахматы - это игра, сочетающая в себе элементы искусства, науки и спорта. Здесь фигуры передвигаются по прямой линии в плоскости доски между начальным и конечным полями. Исключением является ход коня, который двигается на поле, находящееся на расстоянии двух клеток по вертикали и одной - по горизонтали или одной клетки по вертикали и двух - по горизонтали.

Соответственно, конь перепрыгивает с начального поля на конечное, и какие бы то ни было фигуры, стоящие на других полях, не могут помешать ходу коня. При таком положении вещей конь может ходить на поле, даже если оно полностью окружено своими, белыми, или чужими, черными, фигурами, или наоборот. Любая фигура при соответствующем уровне подготовки и таланта игрока может вызвать цейтнот, патовую ситуацию и мат. Даже пешка может объявить шах и даже мат. К тому же она может пройти в ферзи и стать серьезной угрозой королю противника.

Возможно, забвение этих и других, связанных с ними, правил и принципов шахматной игры, которые не менее важны в такой сложной сфере, как геополитика, стало причиной возникновения огромных трещин на той великой шахматной доске, в прокрустово ложе которой стратеги Запада во главе с Вашингтоном пытались втиснуть евразийское пространство. Постепенно эти трещины становятся непреодолимым препятствием для прежних игроков, стремившихся колонизовать его, поскольку на ведущие роли выдвинулись те, кто прочертили эти трещины. Поскольку правила игры на международной арене по законам геополитики составляют победители, именно они на свой лад переформатируют как великую шахматную доску, под которой метафорически понимается весь мир, так и правила игры на ней.

 

 

 1Расмуссен: Сверхдержавы не уходят на пенсию - нам нужен «мировой жандарм» // https://russian.rt.com/inotv/2016-11-03/

 2Арон Р. Мир и война между народами. М., 2000. С. 779.

 3Друкер П.Ф. Новые реальности. В правительстве и политике, в экономике и бизнесе, в обществе и мировоззрении. М., 1994. С. 57.

 4Цит. по: Dreher R. War As Culture War // The American conservative, 2016. December 1.

 5Стахнио К. Путин становится лицом глобального сопротивления // http://inosmi.ru/world/20140919/223101716.html

 6Talbott S. War in Iraq, revolution in America // International Affairs, 2004. №5. Р. 1043.

 7Zakaria F. Enfeebled superpower: how America lost its grip // The Sunday Times. 2008. June 22.

 8Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990. С. 26.

 9Арон Р. Указ. соч. С.709.

10Бжезинский Зб. Великая шахматная доска (Господство Америки и его геостратегические императивы). М.: Международные отношения, 1998. С.12, 44.