ENGLISHКАВКАЗСКИЙ КРИЗИС в августе 2008 года серьезно повлиял на мировую повестку дня. Он на время заслонил собой многие происходящие процессы, способные привести к крупным сдвигам в международных делах. Нынешняя политическая конфигурация все больше приобретает вид не застывшей пирамиды, а подвижного многоугольника, подтверждающего свойственное для эволюции человечества разнообразие и исключающего наличие у кого бы то ни было монополии на истину. Новый исторический этап диктует необходимость проведения совместного анализа возникших и грядущих проблем мирового развития, дабы попытаться противостоять современным вызовам и избежать повторения ошибок прошлого.
Среди прочего мы являемся свидетелями того, что явление, о котором в 70-х годах минувшего столетия говорили как о "почившем в Бозе", воскресает на наших глазах. В феврале 2007 года В.В.Путин сравнил российские традиционные конфессии с ядерным щитом, назвав их компонентами, укрепляющими российскую государственность и создающими "необходимые предпосылки для обеспечения внутренней и внешней безопасности страны"1. Выступая перед дипкорпусом в Париже 18 января 2008 года, Президент Франции Н.Саркози заявил, что, по его мнению, в числе наиболее значимых вызовов, которые повлияют на мировое развитие в ХХI веке, - экологический и религиозный. Бывший канцлер Германии Г.Шредер отмечает, что Президент США Дж.Буш буквально шокировал его притязаниями на абсолютную истину, объясняя политические решения "следствием бесед с Богом"2. Несмотря на различия в смысле и мотивировке упомянутых посылов, их объединяет один адресат - религия. Что это - дань политической конъюнктуре или отражение реальности?
В истории человечества религия всегда играла заметную роль, касалось ли это жизни общества или отношений между народами. Специалистам нет нужды объяснять, что, к примеру, корни сегодняшней "болезни" в отношениях Запада с исламским миром уходят в глубь веков, в эпоху крестовых походов и арабских завоеваний в Европе, когда под религиозными знаменами велась кровавая борьба с иноверцами за расширение своего влияния. И все же, возьмем за точку отсчета Вестфальский мир 1648 года - знаковое событие в мировом развитии - и попытаемся с помощью исторических мазков нарисовать современное панорамное полотно под названием "религия в мировой политике".
Вестфальский договор стал результатом Тридцатилетней войны, основной причиной которой было последовавшее за Реформацией разрушение единства церкви. Разразившийся религиозный раскол обернулся колоссальной трагедией, по итогам которой Центральная Европа недосчиталась почти трети своего населения. Основой Вестфальского мира являлась концепция суверенитета, согласно которой внутренние дела и институты, включая религиозные, не могут входить в сферу влияния других государств. По существу, возобладали принципы "raison d'état" (государственные соображения) кардинала Ришелье, который, будучи католиком, выступал против католика - императора Священной Римской империи, когда это диктовалось интересами Франции.
В ХVIII веке правители всех европейских держав, включая Россию, были заняты "усовершенствованием" в рамках дворцовой дипломатии порожденного Вестфальским миром равновесия сил в Европе и ограничивались лишь подчеркиванием своей власти в силу так называемого божественного права. "Прорубив окно" в Европу, Петр I хорошо усвоил европейские правила игры, не слишком жалуя господствующую в России православную веру. При Екатерине II, уже всячески подчеркивавшей свою православную принадлежность и использовавшей ее для укрепления императорской власти в России, религия все же носила скорее интуитивный, чем продуманный характер. Хотя, надо заметить, это именно при ней более отчетливые очертания, как и в эпоху Ивана IV (Грозного), вновь приобрела политика противления проникновению католицизма в Россию.
Французская революция 1789 года, поставившая христианство в маргинальное положение, всерьез обеспокоила европейских правителей, воспринявших ее как покушение на сложившийся порядок сил и на свои "божественные" права. Три европейские державы - Австрия, Пруссия и Россия - увидели в единстве консервативных интересов важную преграду революционной "заразе" и французскому господству в Европе. После победы над Наполеоном они, по инициативе Александра I, ратовавшего за внедрение в политику принципов христианства, поспешили создать в 1815 году в Вене Священный союз. Однако христианская мораль созданного союза, хотя и удерживала европейские державы в рамках политической умеренности, не стала препятствием для рецидивов исторических противоречий.
Отечественная война 1812 года оказала самое серьезное воздействие на настроения в образованных кругах российского общества, прежде всего на молодых офицеров. Изменился взгляд на окружающий мир, появилась тяга не только к преобразованию мрачной действительности в России, но и к переосмыслению ее роли в европейской политике. По меткому выражению В.О.Ключевского: "Отцы были русскими, которым страстно хотелось быть французами; сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими"3. Непосредственное соприкосновение с европейскими реалиями привело к росту патриотических настроений, что нашло свое отражение и в возросшем интересе к православию, причем не как к чисто религиозному учению, а как к части русского самосознания. Царский режим не мог не учитывать этого в своей внешней политике: несмотря на свою ненависть к революционным выступлениям и вопреки принципам Священного союза, Николай I поддержал борьбу греческого народа против турецкого владычества вплоть до объявления Греции в 1829 году независимым государством.
Крымская война 1853-1856 годов привела к фактическому развалу Священного союза и выходу на первый план в европейской политике соображений политического и стратегического характера. Разрушение "венской системы" было довершено О.Бисмарком, который превратил европейскую политику в силовое состязание. Провозгласив "realpolitik", Бисмарк вдохнул новую жизнь в "raison d'état" кардинала Ришелье и бросил вызов концепции консервативного единства. Из потенциальной жертвы агрессии Германия превратилась в угрозу европейской безопасности. Отныне каждая страна стала больше полагаться на собственную силу, чем на общность интересов. Гонка вооружений и политика конфронтации прочно заняли свое место в мировой политике.
Отказавшись от мысли о незыблемости охранительной системы 1815 года, глава российской дипломатии А.М.Горчаков в то же время выступал за сбережение правовых начал в европейской политике. Он был противником "realpolitik", которая, по его убеждению, вела лишь к хаосу в Европе, где право заменялось силою и хитростью. Поборник принципов нравственности во внешней политике, А.М.Горчаков считал, что Россия должна отстаивать свои действительные интересы, оберегающие ее достоинство и считающиеся с пределами практических возможностей и с доводами разума. В записке Александру II он так выразил смысл российской политики в отношении Балкан: "Родовые и религиозные симпатии, роднящие нас с христианами Востока, являются моральным мотивом для нас, ровно как и за пределами России. Мы должны учитывать их, не жертвуя при этом своими подлинными интересами"4. Прискорбно, что у руля внешней политики России перед началом Первой мировой войны не оказалось дипломата такого масштаба, как А.М.Горчаков.
А что же Америка? Начиная с Б.Франклина и Т.Джефферсона различные течения протестантизма оказывали сильнейшее влияние на политическую и экономическую элиты Соединенных Штатов. Религия во многом объясняет как самоощущение американцев в качестве избранного народа, так и их убежденность в том, что они должны распространять свои ценности по всему миру. Американские исследователи утверждают, что еще в конце ХIХ века американские протестантские миссионеры под лозунгами "евангелизации мира" активно работали в России. Они были убеждены, что православие подготовило русских к полной и подлинной христианизации и что они вполне созрели, чтобы пойти по американскому пути демократии и "слова истины". Когда же Россия никак не хотела превращаться в некое подобие США, многие влиятельные американцы в ужасе отстранялись и начинали обвинять во всем несносный русский национальный характер или руководителей страны 5.
Мессианизм внешней политики США наглядно проявился на Парижской мирной конференции 1919 года, подведшей итоги Первой мировой войны. С видом религиозного проповедника Президент В.Вильсон утверждал, что Америке уготована невиданная честь осуществить свое предназначение и спасти мир. Он предлагал такой мировой порядок, при котором противостояние агрессии базировалось бы не на геополитических, а скорее на моральных суждениях, которые "устранили бы иллюзию конфликта и позволили бы утвердиться подспудному чувству мировой общности"6. Однако европейцев, еще не оправившихся от сотворенной ими самими катастрофы, мало убедили рассуждения В.Вильсона о богоизбранности американцев и необходимости руководствоваться в политике евангельскими рецептами.
Они, видимо, отдавали себе отчет и в том, что, отторгая "realpolitik" как аморальную, Соединенные Штаты были далеки от образа страны-идеалиста. Парижской конференции предшествовал период "дипломатии канонерок", рузвельтовской политики "большой дубинки", когда Америка, где деньги и богатство превращались в мерило человеческих ценностей, с помощью военной силы навязывала окружающим странам и народам американского континента свой образ жизни и свое представление о порядке. Европейцы были бы еще больше уязвлены, знай они в ту пору, что еще в 1917 году В.Вильсон признавался одному из своих доверенных лиц, что после окончания войны американцы смогут принудить европейцев "мыслить по-нашему, ибо к этому моменту они будут в финансовом отношении у нас в руках"7.
Революция 1917 года в России по своему политическому и духовному заряду оказала куда более сильное, чем Французская революция, воздействие на изменение системы координат в мировой политике. По существу, она перевернула прежние воззрения на расстановку сил на международной арене, придав столкновению интересов характер идеологического противостояния. Советский Союз, провозгласивший традиционные религии "опиумом для народа", стал проводником "новой религии" - коммунизма, воодушевив социалистические силы в Европе и вдохнув осмысленность в зарождающееся национально-освободительное движение в колониальных странах. В свою очередь, антикоммунизм сделался неким знаменем Запада в борьбе с "безбожным и варварским" Советским Союзом. Того же Гитлера, осуществлявшего политику подчинения церкви нацистскому государству, вполне устраивала двусмысленная позиция Ватикана по отношению к фашистской Германии, поскольку она прежде всего была пронизана враждебностью к СССР как оплоту коммунизма. Более того, Гитлер попытался разыграть "православную карту" на оккупированных советских территориях, тщетно стараясь направить сохранившуюся религиозность русского народа против "большевистского террора".
Укрепившиеся в результате Второй мировой войны в качестве лидера западного мира, Соединенные Штаты еще больше уверовали в мессианизм своей внешней политики. Концепция сдерживания, повлекшая за собой главенство принципа "позиции силы", вполне вписывалась в стремление тогдашнего Президента США Г.Трумэна ввести в международные отношения евангельскую категорию борьбы "Добра и Зла", подразумевая, естественно, под "Злом" коммунизм. Один из инициаторов и разработчиков концепции сдерживания известный американский дипломат и историк Дж.Кеннан, которого трудно заподозрить в излишней религиозности, благодарил Провидение за брошенный Кремлем "жестокий вызов Америке", поскольку он давал возможность "принять на себя обязанности морально-политического лидерства, явно предназначенные для нее историей"8. Создание НАТО также оправдывалось американцами моральными, а то и духовно-провидческими понятиями.
Заметно усилилось влияние США и в европейском экуменическом движении, результатом чего стало создание Всемирного совета церквей, где тон задавали протестантские течения. Однако, поспособствовав "американизации христианства" в Европе, Соединенные Штаты успокоились, тем более что начавшаяся холодная война не давала поводов для беспокойства относительно единства западного мира в борьбе с "оплотом атеизма". Забурливший Ближний Восток также не внушал опасений на религиозном фронте, поскольку египетский лидер Г.А.Насер и его сторонники выступали под националистическими и социалистическими лозунгами.
Война в Алжире 1954-1962 годов дала толчок небывалому росту интереса к исламу в западноевропейских странах, прежде всего во Франции. Но там так и не сумели распознать существа пробуждающегося к жизни нового старого феномена. Целая плеяда специалистов - Ж.Берк, Р.Гароди, М.Родинсон и другие - всячески пропагандировала тезис о том, что алжирская революция, по сути, является марксистской, но одетой в исламские одежды. Сам же ислам фактически трактовался как часть близкой к марксизму революционной идеологии. При этом продолжало игнорироваться религиозное воздействие ислама на формирование освободительного движения в арабских странах. Напротив, по-прежнему утверждалось, что именно арабский национализм "остается доминирующей идеологией арабских масс и их элит"9. Такие воззрения вполне соответствовали настроениям в Европе, где, особенно после молодежных выступлений во Франции в 1968 году, заметно усиливался отход широких масс населения от церкви и религиозных традиций.
Между тем "первый звонок" в разрушении казалось бы непоколебимой уверенности лидеров ведущих мировых держав, включая руководство СССР, в минимальной роли религии в международной политике прозвучал уже в ходе вьетнамской войны 1965-1973 годов. Среди причин, послуживших ее началу, помимо политических и националистических мотивов просматривалась, пусть и недостаточно четко, религиозная составляющая. Поддержанное Соединенными Штатами сайгонское правительство встало на путь борьбы и с буддистами - одной из самых влиятельных сил во Вьетнаме, что в известной мере предопределило исход борьбы вьетнамского народа за независимость. Но настоящий гром грянул в январе 1979 года в связи с исламской революцией в Иране, которая перевела часть смутных предчувствий надвигавшихся сдвигов в мировых делах в разряд реальной политики. Бывший госсекретарь США М.Олбрайт позднее с горечью признавала, что недооценка американцами исламского фактора в Иране привела к тому, что "мы, сами того не желая, превратили эту страну в своего врага"10.
Революция в Иране оказалась неожиданной и для советского руководства. В Москве не сразу поняли, что она несла в себе не привычные антиимпериалистические черты, а непонятный исламский характер. В СССР долгое время рассматривали любую религию как реакционное воззрение и не считали необходимым готовить специалистов, включая и международников, по данной тематике. Недооценка религиозной составляющей сыграла среди прочего роковую роль в решении советского руководства о вводе войск в Афганистан в декабре 1979 года. Помимо трагических последствий для собственной страны бессмысленная афганская авантюра серьезно подорвала позиции Советского Союза в мусульманском мире, занесла бациллу брожения в ряды советских мусульман.
В условиях жесткого противостояния на международной арене наивно было полагать, что подобным просчетом не воспользуются главные соперники, которые к тому же только что пережили "иранский шок". В Вашингтоне не безосновательно исходили из того, что прямое военное вмешательство СССР в Афганистане неминуемо приведет к обострению отношений Москвы не только с мусульманскими странами, но и с "третьим миром" в целом, в результате чего советские позиции в мире будут ослаблены. В 1998 году бывший советник Президента США по национальной безопасности Зб.Бжезинский признал, что американцы начали активно помогать афганским моджахедам за шесть месяцев до советского вмешательства, с тем чтобы спровоцировать СССР и "заманить русских в афганскую ловушку". Он нисколько не жалел о содействии "будущим террористам", поскольку в плане исторического развития "несколько взбудораженных исламистов" не имели такого значения как "освобождение Центральной Европы и конец холодной войны"11.
В начале 1980-х годов мало кто предполагал, что из этих "взбудораженных исламистов" вырастет мощная сила, вознамерившаяся бросить вызов в первую очередь самой Америке. Во внешнеполитической стратегии США возобладала линия на поворот от политики разрядки к всемерному противодействию "советскому экспансионизму". При Президенте Дж.Картере, чье поведение бросалось в глаза своей религиозностью, альфой и омегой американской внешней политики сделались права человека с явной претензией на еще большую глобальность, чем средневековое западное христианство. По существу, был взят курс на возведение прав человека в категорию международного права, что положило начало политике, направленной на развал Вестфальской системы. В антикоммунистической риторике Президента Р.Рейгана еще явственнее зазвучали библейские ссылки на Армагедон, касалось ли это объявления в 1983 году Советского Союза "империей зла" или "крестового похода" с целью обращения противника в свою веру. Даже Папа Римский Иоанн Павел II изображался "новобранцем Рейгана в их тайных усилиях по ниспровержению Советского Союза"12.
Однако историческая вера в собственную исключительность в очередной раз подвела американцев, которые "наступили на те же грабли". Проведя в 1991 году операцию "Буря в пустыне" против Ирака, Соединенные Штаты, как и в случае с Ираном, пренебрегли исламским фактором. Показав всему миру свое военно-политическое превосходство и заставив преклоняться перед своим могуществом, Америка в одночасье уничтожила все намеки на симпатии к себе в исламском мире. Окончание холодной войны и распад СССР укрепили в США позиции тех политиков (позднее их стали называть неоконсерваторами), которые считали, что вызов, ранее исходивший от Советского Союза и коммунизма, теперь исходит от арабских государств и воинствующего ислама. По мнению Зб.Бжезинского, их стратегический взгляд на эти проблемы пользовался значительной поддержкой среди христианских фундаменталистов Америки13.
Россия же медленно просыпалась после тяжкого антирелигиозного сна. Но, становясь все более важным игроком на внутриполитическом поле, религия по-прежнему слабо воспринималась в качестве внешнеполитического раздражителя. Почувствовать данное ее измерение в мировой политике помогли все те же американцы. В 1993 году, отвечая на вопрос о том, какие убеждения в России могут прийти на смену коммунистическим, вездесущий Зб.Бжезинский со свойственной ему прямотой заявил: "Опасность заключается в том, что это может оказаться некой формой традиционного православия, замешанной на шовинизме и выражающейся в имперских рефлексах"14. Это заявление вызвало бурную реакцию в российском политическом сообществе, дав основания для утверждений, что после распада СССР "главным врагом" Америки становится Русская православная церковь. Однако в то время Россию в политических раскладах вряд ли принимали всерьез, и заявление Зб.Бжезинского прозвучало скорее "на перспективу".
Взятая на вооружение Президентом США Б.Клинтоном концепция глобализации еще более усилила позиции неоконсерваторов, которые быстро вписали в нее свои убеждения о противостоянии Запада и воинствующего ислама. Хорошим подспорьем для них явилась вышедшая в 1993 году нашумевшая книга профессора Гарвардского университета С.Хантингтона "Столкновение цивилизаций", в которой предсказывалось, что вслед за окончанием холодной войны наступит эра межцивилизационного противоборства на религиозной основе. Разумеется, в первую очередь имелось в виду столкновение христианства с исламом. Как нельзя кстати возникла и проблема Чечни, которая значительно увеличила число поклонников идей С.Хантингтона и вновь осложнила отношения России с исламским миром.
Трагические события в Америке 11 сентября 2001 года, казалось бы, придали "неоконсервативной" доктрине реальное измерение. Поставленный диагноз о великой коллизии демократических ценностей с фундаменталистским исламом стал переноситься на политический и военный курс США. В лексиконе "разговаривающей с Богом" администрации Дж.Буша наряду с призывами к глобальному альянсу против терроризма зазвучали обвинения в адрес "исламофашизма", что не прибавило добрых чувств к Америке со стороны приверженцев ислама, еще не отошедших от "Бури в пустыне". Прямым следствием нагнетаемых в США антиисламских настроений стала начатая война в Ираке, которая лишь подогрела среди мусульман враждебность по отношению к Соединенным Штатам.
В свою очередь, Западная Европа, содрогнувшись от ужасов 11 сентября, оказалась как бы между двух огней: с одной стороны, атлантическая солидарность требовала решительного встраивания в антиисламский фронт, с другой - прогрессирующая исламизация Европы породила многочисленные проблемы в собственном доме, и не учитывать этого было нельзя. Одним из результатов поиска выходов из столь двусмысленной ситуации стала выдвинутая в 2005 году Испанией и Турцией инициатива о создании "Альянса цивилизаций", которая получила поддержку ООН. При всей претензии на универсальность данная инициатива прежде всего была рассчитана на создание площадки для диалога по линии "мусульманский Восток - христианский Запад". В остальном же отягощенные континентальной историей европейские политики стараются держаться от религии как можно дальше, прикрываясь неочевидным лозунгом политкорректности. Более того, ряд европейских лидеров выказывает недовольство "религиозным и морализаторским неоконсерватизмом" администрации Дж.Буша, полагая, что именно это мировоззрение "повело мировую державу роковым курсом"15.
Тем временем на "американском фронте" по-прежнему без перемен. Завязнув в иракской авантюре, Вашингтон продолжает исходить из сложившихся стереотипов, разбавляя их "приобретенным опытом". Кое-кто поддался соблазну спроецировать нынешние иракские реалии на весь мусульманский мир, рассчитывая, в частности, сыграть на противоречиях между шиитами и суннитами. Близкий к американскому политическому истеблишменту Ф.Фукуяма, прославившийся своими пророчествами о "конце истории", утверждал, что суннитский мир "мобилизуется и собирается с силами", чтобы отразить угрозу растущего влияния Ирана16. Можно, наверное, посоветовать подобным политикам обратиться к М.Олбрайт, которая заметила, что, если бы ей опять пришлось исполнять обязанности государственного секретаря, она уже "никогда бы не пыталась самостоятельно, без консультаций со специалистами вести переговоры по вопросам, имеющим какое-то отношение к религии"17. Сколько уроков надо выучить, чтобы иметь представление об изучаемом предмете?
Нынешняя реальность дает немало поводов для осмысления происходящей трансформации сложившейся модели мирового развития. Это в полной мере касается и возрастающего влияния религиозного фактора, которое многим представляется в виде какой-то "машины времени". Однако автору очевидно, что при наличии складывающейся веками религиозной составляющей многих международных и внутренних конфликтов роль религии в мировой политике приобретает иное, более глубокое значение.
Во-первых, если в XVIII-XIX веках борьба за преобладание в Европе разворачивалась между странами, принадлежащими в целом к общей культуре, то сегодня мы являемся свидетелями нарастающего глобального соперничества с участием различных цивилизаций и полюсов силы. Даже холодная война не была в полном смысле противостоянием Востока и Запада и тем более не носила цивилизационного измерения. В современном же мире именно религиозная и культурная принадлежность, являющаяся важной основой любой цивилизации, все чаще становится двигателем мировых процессов. В Азии, например, несмотря на попытки создать из азиатских стран своего рода противовес набирающему силу Китаю, большинство государств этого континента, напротив, все чаще склоняются на его сторону, осознавая, что доминирование Китая есть исторически и культурно обусловленная данность. В мусульманском мире, где, как и повсюду, наличествуют серьезные противоречия между отдельными странами, усиливается объединяющая роль Организации Исламская конференция, которая становится заметным игроком на международной арене.
Во-вторых, неизбежный и исторически заказанный процесс глобализации в его нынешнем виде сталкивается с растущим сопротивлением попыткам размыть национальные границы и создать унифицированное культурное пространство. В мире наблюдается очевидная тенденция: чем дальше глобализируются торговля, финансы и технология, тем выше становится стремление наций к самоутверждению неэкономического характера. Многие западные аналитики, включая бывшего госсекретаря США Г.Киссинджера, бьют тревогу по поводу того, что "процесс глобализации разжигает национализм, угрожающий ее осуществлению"18. При этом "угрожающий глобализации" национализм все синхроннее идет в ногу с религиозными убеждениями, взывающими к верности традиционному мироощущению. Особенно наглядно это проявляется в Западной Европе, где в связи с усилением мусульманского компонента налицо не только конфликт культур, но и стремление к национальному обособлению.
В-третьих, имеются основания говорить о том, что религия становится весомой частью разворачивающегося противостояния по линии ценностных ориентиров и моделей развития. Хотим мы того или нет, но религия в различных ее проявлениях стремительно заполняет идеологический вакуум, образовавшийся после окончания холодной войны и краха коммунизма. Когда одна демократия, сформировавшаяся под воздействием определенных факторов, преподносится как единственно верная и, главное, повсеместно навязывается, у других наций, прошедших иной исторический путь, выстрадавших другую систему ценностей, подобная демократия вызывает отторжение. Даже в США и Западной Европе некоторые аспекты нынешней демократизации приводят к недовольству со стороны части общественных, особенно религиозных, кругов. Видимо, речь идет не о "столкновении цивилизаций", а, скорее, о наметившемся разломе между универсальной либеральной моделью и суверенными воззрениями, во многом опирающимися на выработанные веками религиозные и культурные традиции.
И, наконец, в-четвертых, в сфере международных отношений наблюдается все более заметное стремление разыграть "религиозную карту" в политических целях. За примерами далеко ходить не надо. В связи с событиями в Тибетском автономном районе Китая в марте 2008 года, вызванными выступлениями сторонников Далай-ламы под лозунгами "независимости Тибета", явно просматривались попытки политизировать проведение в Китае летних Олимпийских игр 2008 года. Достаточно отчетливо проявлялась религиозная составляющая и в действиях западных стран по предоставлению независимости Косова. Нет уверенности в том, что, если бы Сербию населяли католики или протестанты, косовары смогли бы столь стремительно добиться отделения Края от православной Сербии.
Сегодня не время разбираться между сторонниками дальнейшей секуляризации и теми, кто выступает за непременное присутствие религии в политической жизни. Религия уже здесь, она все более настойчиво напоминает о себе при рассмотрении многих насущных вопросов мирового развития. Растет число политиков, заявляющих о необходимости сопрягать подходы к актуальным международным проблемам с базовыми ценностями основных мировых религий, составляющими духовно-нравственную основу общечеловеческой солидарности. "Альянс цивилизаций" вряд ли способен полностью заполнить образовавшуюся нишу, учитывая изначально заложенную в него однобокую ориентацию. В 2007 году на 62-й сессии Генеральной Ассамблеи ООН Россия предложила подумать о создании под эгидой ООН специальной площадки - своего рода консультативного совета религий - для обмена мнениями между представителями основных мировых конфессий19.
Идея образования международного религиозного органа не нова. В 1995 году епископ американской епископальной церкви В.Свинг при поддержке М.С.Горбачева учредил "Инициативу объединенных религий", которая, по замыслу ее создателей, должна была скопировать структуру ООН и стать наравне с ней ведущей глобальной организацией, но не в политической, а духовной сфере. Однако этот амбициозный проект постепенно сошел на нет. На прошедшем в 2000 году под эгидой ООН Всемирном саммите религиозных лидеров предполагалось создать Международный консультативный совет религиозных и духовных лидеров в качестве постоянного органа при Генассамблее ООН. Но и это начинание так и не увидело свет из-за разногласий участников ооновского форума. И вот новое предложение. Уготована ли ему более счастливая судьба?
Решение о данной инициативе далось российской стороне непросто. Было устойчивое мнение, что необходимость создания межконфессионального органа при ООН сейчас актуальна как никогда. Но было и понимание того, что исходящее от России подобное предложение не вызовет восторга у западных партнеров. В Москве также отдавали себе отчет, что ряд стран, вовлеченных в межгосударственные противоречия с религиозным подтекстом, неоднозначно его воспримут. Задавался и принципиальный вопрос: не превратится ли предлагаемый совет в арену нового идеологического противостояния, теперь уже на религиозной основе?
Отправной точкой для МИД России стал Всемирный саммит религиозных лидеров, прошедший в июле 2006 года в Москве. Авторитетные представители ведущих мировых религий заявили о своей готовности "развивать диалог с приверженцами нерелигиозных взглядов, с политиками, со всеми структурами гражданского общества, с международными организациями". В последнем случае, по их мнению, "настало время для более системного партнерства религиозных деятелей с Организацией Объединенных Наций"20. Такая позиция напрямую апеллировала к тем, кто считал, что пора перейти от привлекательных лозунгов о достижении мира между народами через примирение религий и культур к конкретным действиям. Московский саммит в целом заставил еще раз серьезно задуматься над проблемой того, как найти разумную грань между национальными интересами и заботой о судьбах человечества.
Разумеется, в Москве далеки от идеалистических мечтаний, что ооновский Совет религий сможет коренным образом повлиять на международный климат. Но начинать когда-то надо: важны не бесконечные богословские споры, а возможность для религиозных деятелей ощущать свою причастность к решению важнейших проблем, тем более на уровне ООН. Совет, к примеру, был бы способен дать толчок процессу вовлечения религиозных кругов на Ближнем Востоке в обсуждение модальностей их участия в достижении договоренностей по Иерусалиму и Храмовой горе на продвинутом этапе израильско-палестинского диалога. Ведь могли же на религиозном саммите в Москве сидеть за одним столом главный раввин Израиля Й.Мецгер и иранский аятолла М.Али Тасхири. Религиозные деятели рано или поздно должны почувствовать свою ответственность за положение в мире и нести ее.
Пока же, к сожалению, все дело ограничивается декларациями о необходимости трансформировать религию, превратив ее из источника враждебности в источник терпимости и взаимопонимания. Европе, вообще, до последнего времени с трудом давались разговоры о религиозном измерении межкультурного диалога. Задумываться начали лишь тогда, когда появилось ощущение какой-то ущербности политики воинствующего секуляризма, разрушающей вековые нравственные устои европейского общества и провоцирующей исламский радикализм. Отказ от христианской морали, во многом понятной мусульманам, лишь усугубляет отчужденность целого сегмента европейского сообщества и усиливает его враждебность к западной цивилизации. Зазвучали голоса о необходимости должного учета в политике нравственных ценностей человечества, которые являются общими у всех основных мировых религий.
Судя по сдержанной реакции Соединенных Штатов на российское предложение, официальный Вашингтон по-своему смотрит на возросшее воздействие религиозного фактора на мировые дела. Провозгласив в январе 2006 года концепцию "трансформационной дипломатии", Госдепартамент США попытался согласовать новый взгляд на международные отношения с "доктриной Буша", сформировавшейся еще в период его первого президентского срока. В провозглашенной стратегии не нашлось места для переосмысления места религии в мировой политике; упор по-прежнему делался на роль Соединенных Штатов как "глобального менеджера", как центра современной системы международных отношений. Внешнеполитическая линия предусматривала, по существу, более активное, ориентированное на конкретные результаты участие официальных структур США во внутренних процессах других государств. Политика же в религиозной сфере концентрировалась на том, чтобы посредством трансформационной дипломатии "укреплять свободу вероисповедания и совести во всем мире как основополагающее право человека и как источник стабильности для всех стран"21.
Но как-то не вяжется стремление к укреплению этого "источника стабильности" в привязке, скажем, к религиозной ситуации на Украине. Прекрасно понимая пагубность для единства страны деятельности, направленной на раскол Украинской православной церкви, американские политики тем не менее открыто демонстрируют свои пристрастия в церковном противостоянии. В ноябре 2007 года сенаторы-республиканцы Д.Войнович и С.Браунбек приняли главу самопровозглашенного Киевского патриархата Филарета (Денисенко), впервые придав такой встрече официальный статус. Конгрессменов ничуть не смущало то обстоятельство, что разговор о создании единой православной церкви на Украине велся с религиозным деятелем, чья "свобода вероисповедания" не признана другими поместными православными церквями. Зато был послан четкий сигнал Москве, учитывая крайнюю чувствительность проблемы раскола Украинской православной церкви для российско-украинских отношений.
Нет ничего удивительного в том, что по мере роста влияния России в мировых делах усиливалось "внимание" и к православию, его месту в российском обществе и политике. Привычным стало включение в перечень претензий к России "имперского" использования российским руководством православного фактора не только во внутренней, но и внешней политике. Не выглядела чем-то из ряда вон выходящей чересчур нервозная реакция на подписание 17 мая 2007 года Акта о каноническом общении, который положил начало процессу воссоединения некогда расколотой на две части русской церкви. Вполне ожидаемой стала активизация претендующего на роль "православного Ватикана" Константинопольского патриархата, который, не стесняясь, ставит "палки в колеса" РПЦ не только на Украине и в Эстонии, но и где только это можно. Никто не подвергает сомнению право использовать имеющиеся козыри в политической игре. Важно только, чтобы разыгрываемые партии не давали поводов усомниться в честности игроков.
После трагедии 11 сентября российское руководство протянуло руку Соединенным Штатам в борьбе с международным терроризмом. Но Россию тут же поспешили записать в участника "антиисламского фронта", проводя недвусмысленные параллели между религиозной подоплекой действий террористов в США и событиями в Чечне. Намеренно или нет, игнорировался один немаловажный факт - российские мусульмане являются коренными жителями страны, на протяжении веков переживавшие вместе с ней все победы и невзгоды. Россия не может позволить себе роскошь быть втянутой в "столкновение цивилизаций", памятуя не только об истории и культуре Российского государства, но и о своем геополитическом положении и стратегических интересах. Поэтому Россия спокойно обошлась без аплодисментов западного мира, когда в 2005 году официально получила статус наблюдателя в Организации Исламская конференция.
Можно было бы только приветствовать обозначенный недавно госсекретарем США К.Райс поворот американской внешней политики в сторону большего учета мировых реалий. Есть одно "но": К.Райс называет новый курс "уникальным американским реализмом", предусматривающим, что долгосрочным национальным интересам Америки отвечает такое международное устройство, которое отражает лишь американские ценности22. Невольно возникает аналогия со столь нелюбимой американскими политиками "real- politik", для которой главной ценностью было силовое превосходство. Если же имеются в виду моральные ценности, выстраданные многовековой историей всего человечества, то они вряд ли нуждаются в вашингтонской прописке.
Как показали затронувшие практически все страны финансовые потрясения, никто не застрахован от серьезных промахов в оценке проблем мирового развития. Экономическая модель, которая совсем недавно преподносилась как "единственно верная", все больше подвергается сомнению. Может получиться так, что те, кто сейчас по недопониманию или намеренно отмахиваются от вопросов, порожденных возрастающим влиянием религиозного фактора на международную жизнь, не сумеют вовремя поставить правильный диагноз еще одному "заболеванию". Не лучше ли заранее всем вместе поискать рецепты его излечения?
1 Президент Путин В.В. Пресс-конференция, Москва, 1 февраля 2007.
2 Шрёдер Г. Решения. Моя жизнь в политике. М., 2007, с. 197.
3 Ключевский В.О. Сочинения в 9 томах, т.5. Курс русской истории. М., 1989, с. 228.
4 Канцлер А.М.Горчаков. 200 лет со дня рождения. М., 1998, с. 327.
5 Foglesong David. The American Mission and the "Evil Empire": The Crusade
for a "Free Russia" since 1881. CambridgeUniversity Press, 2007.
6 Киссинджер Г. Дипломатия. М., 1997, с. 206.
7 Там же, с. 199.
8 By X. The Sources of Soviet Conduct.//Foreign Affairs, Vol. 25, №4, July 1947,
p. 582.
9 Rodinson Maxime. Marxisme et monde musulmane. Edition du Seuil, Paris, 1972, p. 602.
10Олбрайт М. Религия и мировая политика. М., 2007, с. 62-63.
11Le Nouvel Observateur, №1732, 15-21 janvier 1998, p. 76.
12Бжезинский Зб. Еще один шанс. Три президента и кризис американской
сверх державы. М., 2007, с. 41.
13Там же, с. 42.
14Независимая газета, 2 сентября 1993.
15Шрёдер Г. Указ. соч., с. 160-161.
16Fukuyama Francis. How scared should we be, really?//Los Angeles Times, February 4, 2007.
17Олбрайт М. Указ. соч., с. 96.
18Kissinger Henry. Globalization and its discontents.// The International Herald Tribune, May 29, 2008.
19Выступление министра иностранных дел России С.В.Лаврова на 62-й сессии ГА ООН, Нью-Йорк, 28 сентября 2007.
20Послание Всемирного саммита религиозных лидеров. Москва, 3-5 июля 2006.
21Цит. по: U.S. Department of State. International Religious Freedom Report 2007. Released by the Bureau of Democracy, Human Rights and Labor. September 14, 2007.
22Rice Condoleezza. Rethinking the National Interest. American Realism for a New World.//Foreign Affairs, Vol. 87, №4, July/August 2008, p. 26.
