Югославия, скроенная по лекалам соглашений, заключенных в результате Первой мировой войны, и идеологически наполненная ветрами разгрома фашизма, изначально не представлялась сооружением на века. Вспоминаю, как в конце 1960-х годов я выразил одному македонцу восхищение страной. Его ответ меня попросту шокировал: "Это все только благодаря Тито. Не будет маршала - не будет мира, будет война всех против всех".

Центробежные тенденции в Югославии проявлялись и в коммунистический период. А когда вместе с Берлинской стеной и путчем ГКЧП рухнула вся конструкция "реального социализма", то ее осколки особенно болезненно ранили те народы, которые искусственно были объединены в некую федерацию с автономными подуровнями типа Косова. К тому же автономия была отнята у косоваров (как албанцев, так и сербов!) националистическим, в худших проявлениях, режимом Милошевича. Явно напрашивается сравнение - сопоставление с аналогичным шагом грузинского националиста З.Гамсахурдия в отношении Абхазии и Южной Осетии.

Попутно выясняется малая продуктивность - с точки зрения сегодняшнего дня - тезиса о Косове как "сердце Сербии". А что тогда делать россиянам с Киевом - "матерью городов русских"? Да и вообще, можно ли накладывать историческую матрицу на современные этнонациональные отношения. В противном случае придется перекраивать всю карту Европы, да и только ли одной Европы.

Предпоследним актом в конфликте на постъюгославском пространстве стал развод Черногории и Сербии. События на границах Евросоюза не могли оставить безучастными страны - инициаторы новообразования стратегического назначения. Бомбардировки Белграда в 1999 году и ввод войск стран - членов НАТО стали, помимо прочего, печальным итогом недостаточного использования в противоборстве с режимом Милошевича всех мер дипломатического характера. Удивителен и непонятен также способ замирения. Если в боснийском варианте удалось худо-бедно уговорить три этноконфессиональные группы не разрушать триединую государственную конструкцию, не дробить и без того маленькое государство с перемешанным во многих местах населением на еще более мелкие псевдогосударственные образования, то в косовском случае Запад пошел другим путем.

Вообще, и Югославия, и Ирак, и Афганистан не войдут в историю дипломатии как образцы продуманных и взвешенных решений Запада (в первую очередь США). В этот период у европейцев не нашлось ни новых Меттернихов, ни новых Талейранов. В результате сила рождала контрсилу, а внешнее присутствие не помешало этническим чисткам разного масштаба. В косовском случае изгоняемым со своей территории оказалось сербское население.

Очевидно, что развитие событий вокруг Косова явно не в интересах как внутренней, так и внешней политики России. Вряд ли кто сможет утверждать, что отказ от ельцинского тезиса "берите себе суверенитета, сколько сможете" навсегда станет принципом для части элиты российских национальных автономий.

Во внешнеполитическом плане возникает новый виток проблем вокруг Абхазии и Южной Осетии. Попытка России укрепить связи с непризнанными территориями может дать лишний толчок тем политикам Грузии, кто спит и видит свою страну в системе НАТО. Что касается возможности как-то повлиять на уже свершившееся в Косове, то здесь российские инициативы ограничены дипломатическими шагами. Вряд ли укрепление связей с Сербией, которая будет ориентироваться на ЕС при всех очевидных издержках для нее косовской проблемы, прежде всего из социально-экономических соображений, сделает Россию более значимым игроком на Балканах.

Если в ближайшее время косовский прецедент взбудоражит труднорегулируемые этнонациональные процессы на Балканах, то в плане исторической - пускай и не столь реальной с позиции сегодняшнего дня - перспективы такие же проблемы могут возникнуть и в целом ряде весьма благополучных стран Западной Европы. Очевидно, что создание косовского независимого государства, задуманное как акт балканской и общеевропейской стабильности, в ближайшей да и более продолжительной перспективе никак не выглядит таковым.