Эволюция внешней политики Китая при Си Цзиньпине

Си Цзиньпин сумел в более сжатые сроки, чем его предшественник Ху Цзиньтао, консолидировать власть, при этом процессы формирования внутриполитической повестки «правления Си - Ли» (идеологем «пятого поколения»), создания соответствующих институтов и механизмов проходили даже быстрее, чем ожидали наблюдатели. Это объясняется как некоторыми особенностями личного стиля нового Председателя КНР, так и усложнившимися вызовами, которые требовали оперативного принятия решений. Прежде всего это касалось решения внутрипартийных вопросов, что, по крайней мере до середины 2013 года, заметно доминировало среди задач Си Цзиньпина.

«Наследие Ху Цзиньтао - Вэнь Цзябао»
и шаги к его пересмотру

Сигналы о том, что после «смены поколений», вероятно, предстоит корректировка внешнеполитической доктрины и дипломатической практики, поступали еще накануне XVIII съезда КПК. Хотя лейтмотивом официальной пропаганды были позитивные оценки деятельности «четвертого поколения» (в ходу был даже термин «золотое десятилетие»), однако одновременно стали заметны признаки тщательной экспертной проработки программы «пятого поколения». Это предполагало объективный анализ как внутриполитической ситуации, так и проблем, с которыми Китай уже сталкивается и в перспективе может столкнуться на международной арене.

В концентрированном виде итоги десятилетия Ху Цзиньтао - Вэнь Цзябао были критически рассмотрены в статье заместителя главного редактора «Сюеси шибао»* (*«Сюеси шибао» (学习时报) - открыто распространяемый печатный орган Центральной партийной школы. Ее ректором с ноября 2007 г. по январь 2013 г. был Си Цзиньпин. )  Дэн Юйвэня. Внешнеполитический курс руководителей «четвертого поколения» в статье, опубликованной в начале сентября 2012 года и перепечатанной многими китайскими интернет-изданиями, был обозначен как «пожарный и направленный на поддержание стабильности». Основная проблема заключалась в том, что не удалось эффективно использовать возможности, которые предоставляли крупные сдвиги в международной обстановке, и выдвигаемые концепции, касающиеся изменения международного порядка, не были претворены в жизнь. Все это в целом приводило к пассивности китайской дипломатии: «У китайской дипломатии были только принципы и цели, но отсутствовали стратегическое планирование и определение повестки»¹.

Корень этих проблем автор видит в концепции «таогуан янхуэй» (держаться в тени и стараться ничем не проявлять себя). Длительное время считалось, что именно этот стратегический принцип, выдвинутый в начале 1990-х годов Дэн Сяопином, определяет внешнеполитический курс КНР в период реформ и открытости. Оценивая реальные возможности Китая того времени, Дэн Сяопин подчеркивал, что Китай не должен был брать на себя роль лидера, а воздерживаться от конфронтации и не присоединяться к противоборствующим группировкам.

Дискуссия по поводу актуальности этой концепции особенно оживленно шла в 2009-2012 годах. На фоне набирающего силу националистического дискурса все больше экспертов высказывались за отказ от устаревшего курса, который уже не соответствовал как возросшей мощи Китая, так и изменениям в международной обстановке.

Как отметил в упомянутой статье Дэн Юйвэнь, китайская дипломатия «увязла в принципе «таогуан янхуэй», была связана им по рукам и ногам» и лишена «широкого кругозора, великой стратегии и конкретных идей». Это приводило к тому, что серьезно ухудшались международные условия существования Китая, а также имели место внутриполитические последствия, что, по выражению Дэн Юйвэня, «наносило серьезный удар по уверенности сограждан»².

В 2012 году в статьях, интервью и публичных выступлениях ведущих военных экспертов также обсуждалась проблема корректировки внешнеполитического курса. «В настоящее время внешняя политика нашей страны вступила в новый этап, в прошлом говорили о необходимости соблюдать принцип «таогуан янхуэй», в настоящее время фактически мы уже вышли в центр международной арены», - отмечала профессор Академии национальной обороны старший полковник Ли Ли. Это, по ее мнению, объективно требует изменений как на теоретическом уровне, так и на уровне принятия решений. В том числе  необходимо рассмотреть вопрос об использовании военных методов в качестве вспомогательного средства в рамках проведения в жизнь внешнеполитического курса. «В условиях мирной обстановки, возможно, мы несколько отвыкли от применения военных методов», - посетовала Ли Ли³.

Таким образом, если 2008 год был своего рода разделительной линией, когда стало отмечаться нарастание элементов жесткости в китайской внешней политике, то плановый, (в 2012-2013 гг.) переход власти к «пятому поколению», по мнению ряда экспертов, должен был стать логическим завершением дискуссии о практической применимости принципа «таогуан янхуэй» в условиях современных международных реалий. Контуры новой «великой стратегии» лишь намечались, но ясно, что в первую очередь она должна была дать ответ на вопросы: продолжает ли и дальше существовать 20-летний период стратегических возможностей* (*Вывод о том, что в ближайшие 20 лет для Китая будет складываться благоприятная международная обстановка, а Китай будет занят в основном решением внутренних вопросов, был сделан в докладе Цзян Цзэминя на XVI съезде КПК (ноябрь 2002 г.).)  и как выстраивать внешнеполитические приоритеты в новых условиях?

Концептуальные основы внешнеполитического курса Си Цзиньпина: цели, возможности
и ограничители

Поскольку в Китае отсутствует практика открытой публикации внешнеполитических документов доктринального характера*, (*Ежегодно издаваемая Департаментом по внешнеполитическому планированию МИД КНР Белая книга (《中国外交》白皮书), скорее, носит обзорно-справочный характер.)  дипломатические новации обычно фиксируются в партийных документах (постановлениях съездов и пленумов, речах и статьях представителей высшего партийно-государственного руководства). Аналитическую ценность представляют также отчеты о сессиях коллективной учебы Политбюро**, (**Коллективная учеба Политбюро ЦК КПК (中共中央政治局集体学习). (В настоящее время можно уверенно говорить об институализации этого механизма, появившегося в период правления «четвертого поколения» руководителей. Первая коллективная учеба состоялась 26 декабря 2002 г., в следующем месяце после избрания Ху Цзиньтао генеральным секретарем ЦК КПК. При Си Цзиньпине эта практика была продолжена.)  на которых, как правило, впервые ставятся важные теоретические вопросы внутренней и внешней политики.

Ниже нами в обобщенном виде приведены данные о сессиях коллективной учебы Политбюро ЦК КПК 18-го созыва, в ходе которых преимущественно обсуждались внешнеполитические проблемы.

Третья коллективная учеба ПБ ЦК КПК, 28 января 2013 г.

Восьмая коллективная учеба ПБ ЦК КПК, 30 июля 2013 г.

12-я коллективная учеба ПБ ЦК КПК, 30 декабря 2013 г.

14-я коллективная учеба ПБ ЦК КПК, 25 апреля 2014 г.

17-я коллективная учеба ПБ ЦК КПК, 29 августа 2014 г.

Таким образом, в современном китайском политическом дискурсе четко прослеживается как преемственность внешней политики (акцент на такие константы, как путь мирного развития, защита ключевых интересов, политика «мягкой силы»), так и стремление придать китайской дипломатии более инициативный характер, что в перспективе должно вывести КНР в число государств, устанавливающих правила игры в соответствии со своими возросшими интересами (такие намерения особенно ярко видны на примере амбициозной программы превращения Китая в морскую державу, они проявляются и в сфере военной дипломатии - корректировке подходов к использованию китайских воинских подразделений за рубежом). Анализ обсуждаемых проблем также позволяет сделать вывод, что при Си Цзиньпине в целом неизменным остался принцип ограничения стратегического планирования, прежде всего вопросами, затрагивающими ключевые интересы (океанская стратегия также вошла в этот круг).

На теоретическом уровне внешнеполитические задачи продолжают увязываться с внутренней политикой, однако эта связка теперь имеет более глубокий и комплексный характер. Речь идет не просто о создании благоприятных условий для социально-экономического развития страны (интересы мирного развития), а о расширении стратегических возможностей для подъема Китая, подчинении всего комплекса внешних связей задаче возрождения китайской нации, то есть превращения Китая в «мощное, демократическое, цивилизованное, гармоничное, современное социалистическое государство»⁹  (интересы национального возрождения).

«Определение китайской дипломатии, которое дает новое руководство, выходит далеко за рамки традиционного содержания», руководством ставится задача «использования комплекса дипломатических методов для реализации целей внешней политики», отмечает влиятельный шанхайский ученый-международник Ян Цземянь¹⁰. Внешнеполитический инструментарий, о котором пишет эксперт, достаточно широк - от экономической дипломатии до военных связей, от межпартийных контактов до народной дипломатии.

Однако вряд ли можно согласиться с тем, что главная суть происходящих сейчас изменений состоит лишь в возросшей самоуверенности или напористости (assertiveness) Китая на всех направлениях. О новой китайской самоуверенности говорят многие западные теоретики и практики. Так, бывший помощник госсекретаря США по вопросам Восточной Азии и Тихого океана Курт Кэмпбелл* (*Занимал этот пост с 26 июня 2009 г. по 8 февраля 2013 г. В настоящее время - председатель и генеральный директор консалтинговой компании «The Asia Group», LLC («TAG»).)  в связи с обострением обстановки в Восточно-Китайском море полагает, что «мы являемся свидетелями более тщательной координации на всех уровнях китайского правительства. Даже небольшие рыбацкие лодки при определенных обстоятельствах получают сигналы и директивы от высоких властей в Пекине. Текущая серия провокаций не является случайной, а была тщательно срежиссирована»¹¹. Сторонники подобной точки зрения считают, что «проактивная напористость» уже стала визитной карточкой нового руководства, а в будущем приведет к резкому усилению конфликтности, прежде всего в отношениях Китая с соседями по региону.

Представляется, что этот подход игнорирует ряд важных обстоятельств, которые, по крайней мере в ближайшие годы, будут служить ограничителями жесткого сценария выхода Китая из тени. Главные из этих ограничителей связаны с первостепенной для нынешнего руководства задачей обеспечения внутренней стабильности. Усложнение вызовов в сфере внутренней безопасности в связи с антикоррупционной кампанией и более строгой элитной политикой¹², замедление экономического роста, нарастание террористической угрозы внутри страны и необходимость решать масштабные задачи по запуску нового этапа реформ - все это вряд ли позволит выделять значительные политические ресурсы на проведение жесткого курса во внешних делах.

Крайне важным представляется то, что внешнеполитический аппарат все еще несет на себе печать многолетней политики «таогуан янхуэй» и должен быть серьезно реформирован. Поэтому одна из основных задач там (как и в системе государственного управления в целом) будет состоять в повышении эффективности, безусловным приоритетом станет более жесткая централизация, устранение конкуренции между различными ведомствами.

Многочисленные официальные публикации о необходимости инноваций в дипломатической сфере говорят о том, что в руководстве ощущается дефицит новых идей и концепций, касающихся внешней политики¹³. С этим же связан и призыв Си Цзиньпина к созданию новых мощных «мозговых центров» с китайской спецификой*. (*习近平：全面推进依法治国也需要深化改革 (Си Цзиньпин: Для всестороннего продвижения практики управления государством на основе закона также требуется углубление реформ).)  В беседах представители государственных и экспертных структур признавали, что в руководстве высказывается недовольство стилем «багувэнь»**, (**Багувэнь (八股文). Классическое сочинение из восьми частей - специфический для эпох Мин и Цин литературный жанр, используемый в системе государственных экзаменов. Отличается строгой формализацией и отсутствием самостоятельной точки зрения, архаическим литературным стилем, изобильными аллюзиями и параллелизмом. ) которым по-прежнему отличаются многие служебные документы по внешней политике.

Озвучиваемые на официальном уровне концепции достаточно долго наполняются конкретным содержанием, как было, например, с идеей экономического пояса «Шелковый путь»¹⁴. Можно предположить, что поначалу существовал лишь довольно общий рамочный документ, без детальной экспертной проработки и даже примерного ресурсного обеспечения. Состоявшиеся затем многочисленные экспертные встречи и научные конференции показали разброд мнений и явное желание предугадать, что же имело в виду руководство, выдвигая эту концепцию, нежели серьезный научный анализ.

Сами китайские эксперты невысоко оценивают общий уровень научных исследований по внешнеполитической проблематике. «Давайте посмотрим, как много бессмысленных мусорных статей ежегодно производят ведущие китайские журналы по международным отношениям. Так можно сразу понять, насколько серьезной является для подобных исследований проблема поверхностности и отрыва от реальности», - заметил в ходе одной из дискуссий профессор Университета Цинхуа Чэнь Ци¹⁵.

Много изъянов имеет внешнеполитическое планирование, по-прежнему слабой остается межведомственная координация, что, к примеру, проявилось в инциденте с китайской буровой платформой «Хайян Шию-981». 1 мая 2014 года Китайская национальная офшорная нефтяная компания (CNOOC) начала разведку нефти в районе Южно-Китайского моря (ЮКМ), который Вьетнам относит к своей эксклюзивной экономической зоне. Однако момент для начала работ был выбран крайне неудачно, даже если считать, что размещение платформы преследовало не чисто экономические, а в первую очередь политические цели (усилить китайские позиции в территориальных спорах с Вьетнамом).

Анализируя поведение Китая в конфликтах на море, исследователь из австралийского Института международной политики Лоуи (Lowy Institute for International Policy) Линда Якобсон отмечает отсутствие признаков того, что данные действия «являются частью великой стратегии Си, которой он следует, чтобы продуманным способом принудить соседей Китая к выполнению заранее поставленной цели. Несмотря на имидж Си как сильного лидера, системные проблемы и разобщенный характер власти оставляют достаточно места для действий множества акторов в сфере морской безопасности, которые продвигают собственную повестку, особенно в Южно-Китайском море»¹⁶.

Было вполне ожидаемо на саммите АСЕАН 10-12 мая 2014 года в столице Мьянмы, что демонстрация китайского суверенитета в спорной акватории не осталась без внимания. Вопрос о ситуации в ЮКМ и так бы обсуждался, однако повышение «градуса конфронтации» выдвинуло его на первый план. Вряд ли в этом был заинтересован Пекин, который неизменно пытается решать территориальные вопросы на двустороннем уровне и всячески возражает против интернационализации конфликта и вмешательства любых многосторонних структур в процесс урегулирования¹⁷.

Эскалация конфликта в связи с работой нефтяной платформы неудачно совпала и с подготовкой к проведению Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии, страной-хозяйкой которого выступал Китай¹⁸. Опасное обострение ситуации в Южно-Китайском море никак не укладывалось в курс на приоритетное развитие «периферийной дипломатии», то есть на укрепление сотрудничества с соседними странами (это считается одной из важных дипломатических новаций Си Цзиньпина). Кроме того, властям КНР пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы волна антивьетнамских настроений в Интернете не привела к выступлениям на улицах китайских городов.

Реализация заявленных Си Цзиньпином внешнеполитических целей, по всей видимости, растянется на длительный период. Китай будет постепенно примерять «одежды великой державы», что, безусловно, может быть чревато определенным кризисом ожиданий среди националистически настроенной части общества. Можно предположить, что власти будут более строго контролировать как прозападный (либеральный), так и левый (националистический) дискурс, чтобы избежать дестабилизации обстановки по модели антияпонских демонстраций 2005 и 2012 годов. Возможно, политически активной публике будет предъявлен новый вариант популярной внешнеполитической доктрины, по решительности не уступающей известным книгам - «Китай может сказать «нет» и «Китай недоволен», однако не предъявляющей завышенных требований к темпам и характеру внешнего возвышения страны. По всей видимости, акцент будет сделан не на силе Китая, а на его спокойной мудрости, уверенности в себе.

Некоторые практические задачи
китайской дипломатии

28-29 ноября 2014 года в Пекине состоялось центральное рабочее совещание по вопросам внешней политики. Его проведение говорит о том, что глобальная повестка, наряду с продолжением усилий по решению внутриполитических задач, все больше входит в круг внимания Си Цзиньпина. Консолидация власти и собственная чрезвычайно активная деятельность по контактам с зарубежными лидерами дали Председателю КНР достаточно оснований для того, чтобы отделить себя от руководителей прежних поколений и заявить (уже на практическом уровне) о собственной модели внешней политики.

Из речи Си Цзиньпина на совещании следует, что нынешнее руководство предъявляет следующие базовые требования к внешней политике: китайская дипломатия - это дипломатия крупного государства; внешняя политика должна отличаться ясной китайской спецификой, китайским стилем и китайской позицией; ни в коем случае нельзя отказываться от законных интересов Китая; надо твердо защищать суверенитет, территориальную целостность и морские права страны, должным образом решать территориальные споры вокруг островов.

При всем достаточно общем характере данных требований в них заметно стремление отойти от прежних ограничений, введенных Дэн Сяопином в начале периода реформ и открытости. «Внешняя политика большого государства» («даго вайцзяо») предполагает иной уровень глобальных интересов и глобальной ответственности. Таким образом, можно ожидать, что Китай усилит работу в многостороннем формате, продолжит сотрудничество в решении глобальных проблем (изменение климата, международный терроризм и пиратство, другие нетрадиционные вызовы и угрозы безопасности).

В ближайшие годы гораздо больший вес приобретет «периферийная дипломатия», которая в документах совещания впервые поставлена на первое место в списке основных направлений работы китайской дипломатии. Решение логичное. Именно вблизи от китайских границ сосредоточено большинство ключевых интересов КНР, здесь расположены главные конфликтные узлы, связанные и с территориальными спорами, и с попытками сдерживания Китая со стороны США. Как отмечает С.М.Труш,  «к традиционной геополитической конфликтной зоне - Тайваню в последние годы подключен практически весь периметр морской границы КНР»¹⁹. Жесткость Пекина неизбежно приводит к усилению уже сложившихся в этом регионе квазиальянсов антикитайской направленности.

Наряду с новым стратегическим позиционированием в китайских внешнеполитических директивных документах последнего времени обращается внимание на необходимость руководствоваться прагматичным мышлением («дисянь сывэй»*). (*底线思维. 底线 - граница, нижняя граница, предел; 思维.- мышление. Китайская онлайн-энциклопедия «Байду байкэ» дает следующее определение. Дисянь сывэй (bottom-line thinking) - вид мыслительной техники, который заключается в психологической подготовке к возможному возникновению наихудшей ситуации и выработке соответствующих мер реагирования. )  Перевод этого нового термина условен, более точное представление о сути данного подхода дает толкование, которое приводится в официальных заявлениях и статьях экспертов. По словам Си Цзиньпина, «необходимо хорошо уметь пользоваться методикой «дисянь сывэй», в любом деле готовиться к худшей ситуации, упорно добиваясь наилучшего результата. Если быть готовым ко всяким неожиданностям, то все пройдет гладко, можно будет твердо овладеть инициативой»²⁰.

Профессор Фуданьского университета Чэнь Чжиминь относит этот подход к важнейшим стратегическим инновациям Си Цзиньпина в области внешней политики. По мнению эксперта, «дипломатия большого государства и «дисянь сывэй» демонстрируют волю Китая»²¹. В свою очередь, Ян Цземянь считает, что если в обычном значении концепция «дисянь сывей» связана с оценками рисков, то «в китайской дипломатии это также означает определение нижней границы компромисса»²².

Китайские эксперты выделяют несколько прикладных способов реализации данного подхода:

1) Необходимость более реалистичных оценок международной обстановки, уход от того, чтобы при анализе видеть только выгодные стороны во внешнем окружении. Видимо, в Китае растет понимание того, что некие длительные периоды «стратегических возможностей» просто не могут существовать в условиях нынешней изменчивой глобальной обстановки;

2) Четкое обозначение «красных линий», границ допустимого в случае конфликтных ситуаций, чтобы избежать риска неверной интерпретации своих действий;

3) Более активное участие в предотвращении и урегулировании конфликтов;

4) Сочетание инициативности с осмотрительностью и постепенностью. Именно поэтому многие эксперты предпочитают говорить об инновациях, а не о революционных изменениях в дипломатической сфере после прихода к власти Си Цзиньпина.

Акцент на риск-менеджмент при определении целей и задач внешней политики, думается, не случаен. Данный инструментарий по умолчанию отсутствовал в эпоху, когда страна скрывала свои возможности. В то же время это ясно демонстрирует транзитный характер нынешней модели: политическое руководство во главе с Си Цзиньпином осознает весь комплекс вызовов, с которыми сталкивается Китай в процессе глобального возвышения и постепенного отхода от концепции «таогуан янхуэй». Хотя вес страны в международных делах, ее экономическая и военная мощь существенно возросли, этого совершенно недостаточно для наступления «века Китая», для того, чтобы Пекин мог диктовать правила игры в глобальной политике и экономике.

Выводы

При Си Цзиньпине китайская дипломатия будет постепенно уходить от реактивного подхода, стремясь к большей проактивности. Пекин будет все охотнее выдвигать различные инициативы на двустороннем и многостороннем уровнях, заметным останется желание с помощью элементов «мягкой силы» сформировать образ Китая как ответственного игрока на международной арене. В то же время дипломатическая активность будет по-прежнему тесно увязываться с решением внутренних задач, а степень внимания, которое руководство сможет уделять внешним связям, будет прямо зависеть от внутренней стабильности.

Экономическая дипломатия будет использоваться не только для решения проблем социально-экономического развития (энергобезопасность, продовольственная безопасность и т. д.), но и для формирования сети дружественных партнерских государств, своего рода платформы для дальнейшего усиления китайского влияния в мире.

Оценка рисков внешнеполитических действий станет одним из обязательных элементов при принятии решений. Создание более эффективной системы внешнеполитической экспертизы также будет одной из важных задач. Сдерживающим фактором в данном случае может быть усиление идеологического контроля в сфере общественных наук, что стало особенно заметно во время развернутой кампании «следования линии масс».

Основное внимание в ближайшие годы будет уделяться созданию внешнеполитического аппарата, адекватного новой глобальной роли Китая. Базовые принципы (невмешательство во внутренние дела других стран, неприсоединение и т. д.) будут наиболее устойчивы, при этом большая гибкость может быть проявлена при определении региональных и страновых приоритетов.

В поле зрения начавшего работу в 2014 году Совета государственной безопасности (СГБ)* (*Первое заседание Совета, согласно официальной информации, состоялось 15 апреля 2014 г. под председательством Си Цзиньпина.)  будет находиться весь комплекс проблем, связанных с вызовами в сфере традиционной и нетрадиционной безопасности. Создание СГБ отражает процесс жесткой централизации управления, который, безусловно, охватит и сферу внешней политики. Это позволит преодолеть межведомственную разобщенность и подчинить работу многочисленных ведомств единой цели - комплексному обеспечению внутренней и внешней безопасности Китая.

Для Москвы как стратегического партнера Пекина процесс трансформации китайской внешней политики представляет не только теоретический, но и большой практический интерес. Внимательный анализ складывающейся «великой стратегии» необходим, поскольку позволит не упустить важные детали в китайских подходах, найти новые точки взаимодействия РФ и КНР в международных делах. Китай все активнее будет предлагать свои пути решения региональных и глобальных проблем, поэтому все более важным становится стыковка российских и китайских внешнеполитических концепций.

Для правильного и свободного от стереотипов понимания, в чем заключается глобальная «китайская мечта» Си Цзиньпина, стоит придать новый импульс работе экспертов в формате «второй дорожки». Этот диалог должен быть конкретным и практически ориентированным, с представлением рекомендаций лицам, принимающим решения. Российско-китайский Совет мудрецов, созданный в 2014 году, может стать одной из таких площадок высокого уровня. Обновленные или совершенно новые китайские мозговые тресты будут активно работать и на российском направлении, поэтому стоит уже сейчас подумать над формированием актуальной повестки, которая отвечала бы стратегическим интересам России и Китая в условиях быстро меняющейся архитектуры международных отношений.

 ¹http://www.hidg.net/news/bencandy-htm-fid-55-id-30975.html

 ²Ibid.

 ³http://mil.huanqiu.com/observation/2012-12/3387054.html

 ⁴http://news.xinhuanet.com/politics/2013-01/29/c_114538253.htm

 ⁵http://news.xinhuanet.com/politics/2013-07/31/c_116762285.htm

 ⁶http://news.xinhuanet.com/politics/2013-12/31/c_118788013.htm

 ⁷http://news.xinhuanet.com/politics/2014-04/26/c_1110426869.htm

 ⁸http://news.xinhuanet.com/politics/2014-08/30/c_1112294869.htm

 ⁹习近平：承前启后 继往开来 继续朝着中华民族伟大复兴目标奋勇前进 //http://news.xinhuanet.com/politics/2012-11/29/c_113852724.htm

¹⁰杨洁勉：站在新起点的中国外交战略调整 (Стратегическая корректировка китайской внешней политики на новой стартовой точке) //http://www.21ccom.net/articles/qqsw/zlwj/article_20140320102736.html

¹¹Campbell K. Trouble at sea reveals the new shape of China’s foreign policy //http://blogs.ft.com/the-a-list/2014/07/22/trouble-at-sea-reveals-the-new-shape-of-chinas-foreign-policy/

¹²Смирнова Л. Борьба с коррупцией и политическая реформа в КНР: международный опыт и китайская модель // Международная жизнь. 2013. №8. С. 63-77.

¹³杨洁篪 新形势下中国外交理论和实践创新 (Ян Цзечи. Инновации в теории и практике китайской дипломатии в новых условиях) //http://www.qstheory.cn/zxdk/2013/201316/201308/t20130813_259197.htm; 不断开创外交理论和实践创新的新境界/人民日报 (Выходить на новые рубежи инноваций в дипломатической теории и практике) //Жэньминь жибао. 2 декабря 2014 г.

¹⁴О поэтапном изменении подходов  КНР к  проблеме  интеграции в  Центральной  Азии  см.: Изимов Р. Эволюция центральноазиатской политики Китая // Евразийская интеграция: перспективы межгосударственного сотрудничества / Институт международных исследований МГИМО (У) МИД России. М.: МГИМО - Университет, 2014. С. 38-46.

¹⁵世界秩序与中国外交哲学讨论会 (Семинар «Мировой порядок и философия китайской дипломатии») // http://www.21bcr.com/a/shiye/shijieguan/2014/0616/3531_2.html

¹⁶Jakobson L. China’s unpredictable maritime security actors. Report. Р. 1 // http://www.lowyinstitute.org/files/chinas-unpredictable-maritime-security-actors_3.pdf

¹⁷Иванов А.В., Лукин А.В.  Активизация внешней политики Китая в АТР и интересы  России // Ежегодник ИМИ - 2013. М.: МГИМО - Университет, 2013. Вып. 3-4 (5-6)  С. 155-178.

¹⁸Подробнее см.: Денисов И. Первомайская демонстрация // http://lenta.ru/articles/2014/05/16/china/

¹⁹Труш С. Китайская бюрократия и США: мотивации взаимозависимости и конфликта // Международная жизнь. 2013. №11. С. 108.

²⁰Цит. по: 领导干部要善于底线思维 //http://news.xinhuanet.com/politics/2013-04/07/c_115289665.htm

²¹创新战略开拓新格局 习式外交迈开中国大步//http://politics.people.com.cn/n/2015/0105/c1001-26327937.html

²²Ibid.