Я познакомился с Андреем Громыко в январе 1975 года, уже после "революции гвоздик", когда побывал в СССР с официальным визитом в качестве министра иностранных дел Португалии. Громыко занимал аналогичный пост и - что гораздо более важно - являлся членом Политбюро КПСС.

Он был очень сдержанным человеком, говорил мало, однако у нас состоялся очень сердечный и довольно откровенный разговор в весьма непростой для наших стран момент. Его супруга, с которой я тогда познакомился, помогла создать соответствующую обстановку. Она прекрасно знала русскую литературу, и мы поговорили о Л.Толстом, Ф.Достоевском, М.Горьком, А.Пушкине, А.Чехове, Б.Пастернаке и даже о А.Солженицыне...

Я находился в СССР, чтобы объяснить, что такое португальская революция, способствовать развитию наших дипломатических связей, которые были только установлены, разумеется, не забывая, что являюсь генеральным секретарем Социалистической партии. Я был озабочен радикализмом хода португальской революции, поскольку Португальская коммунистическая партия пропагандировала идею "революционной экономики" и хотела перейти от "плюралистичной и буржуазной демократии" к социалистической, как в странах народной демократии на Востоке Европы...

Я задал ему вопрос напрямую, зная, что СССР вел переговоры с Америкой и Европой о "снятии напряженности", в духе Хельсинкского договора. Он ответил мне с неожиданной откровенностью: "Российское государство, представителем которого я являлся на переговорах, не станет вмешиваться во внутренние дела Португалии: мы занимаем нейтральную позицию, переговоры, которые мы вели, проходили в формате "государство с государством", какого бы цвета кожи ни были их представители. Однако КПСС могла бы занять иную позицию с учетом привилегированных отношений с Португальской коммунистической партией". Я был поражен. Я рассказал об этом разговоре моим друзьям по Социалистическому интернационалу. Некоторые из них (как, например, В.Брандт, Г.Вильсон, Дж.Каллаган и Ф.Миттеран) на встречах со своими советскими коллегами предупреждали (как позже они сами писали в своих мемуарах) руководство Советского Союза о том, какие последствия понесет захват власти португальскими коммунистами и их союзниками, будь они военные или гражданские. Португалия являлась страной - членом НАТО, располагаясь на южном фланге Европы...

Я вновь встретился с Андреем Громыко много лет спустя, когда уже в качестве Президента Португалии находился с официальным визитом в СССР, в начале эпохи Горбачева. Громыко тогда занимал пост Председателя Президиума Верховного Совета, пост с меньшим политическим весом, но очень важный в плане формальной представительности. Он мне показался другим человеком: более уставшим, но менее сдержанным. Ситуация в Португалии изменилась: наша плюралистическая демократия западного типа была укреплена после "авантюры" 25 ноября 1975 года. Опасность коммунизма стала меньше, но, безусловно, сохранялась в виде легальной партии, представленной в соответствии с народным голосованием. Кстати, она проголосовала за меня на выборах, оказав помощь в том, что я был избран первым гражданским президентом Португальской Республики.

Тогда у нас была возможность познакомиться поближе, разговаривая с обоюдной открытостью и откровенностью, которую требовали времена. Мне нравилось его слушать. Это была исключительная личность, которая не понаслышке знала всех значительных политических фигур своего времени на Западе и, конечно, в восточных странах, в Индокитае и Китае. У него о них было ясное, тонкое и объективное представление, которое он приобрел с течением времени.

У Андрея Громыко - исключительная биография для представителя советской власти, который, проводя много времени за границей и обладая глубокими знаниями силовых международных отношений, жил в мире разделенном, сложном и жестоком.

Позже в Королевской академии Марокко я познакомился с его сыном, который являлся членом этой организации в период правления Хасана II. Мы участвовали в ряде заседаний. Говорили о его отце (он знал, что я встречался с ним два раза) и его матери. Это был человек науки, не политик. Вместе с тем он с большой нежностью относился к памяти своего отца, что естественно, и был личностью открытой и обаятельной...